- Алексей Егорович, откуда вы родом?
     - Моя малая родина – рязанская земля, деревня Дубровка Ухоловского района. Там я и появился на свет 29 июля 1926 года. Родился третьим в многодетной семье. Крестьянскую науку освоил к 12 годам: и за скотиной ходил, и в огороде трудился, и за садом ухаживал. Был помощником у главного свинопаса колхоза. Да и молотилка, трактор, комбайн – для меня знакомая техника. По наследству передалась страсть к балалайке, гармошке и баяну. Отец, Егор Егорович, от рождения был наделен идеальным музыкальным слухом, слыл в округе виртуозом игры на баяне. До войны он работал мастером-настройщиком на Московской баянной фабрике. А между делом своими руками творил инструменты на заказ. К примеру, однажды отец вместе с другими мастерами фабрики выполнял особое задание: предстояло изготовить 13 баянов органного звучания для знаменитого ансамбля имени Александрова. Инструменты были необыкновенно хороши! Черно-белый дизайн, несколько слоев лака, перламутр. Интересно, где они теперь? Может, в коллекциях частников? Хорошо хоть остался снимок ансамбля времен Великой Отечественной войны, на котором баянисты держат в руках инструменты отца. Знали бы вы, как они звучат живьем, без микрофонов.
     - Были ли у вас иные увлечения в детстве?
     - Да, я очень любил историю. А изучал ее не только по книгам и учебникам. Школьный сторож «преподавал» нам историю в сказках-былях – настоящих и фольклорных.
     - Когда началась Великая Отечественная война, вы еще учились?
     - Да, мне было 15 лет. Помню, в воскресенье, 22 июня 1941 года, отец прослушал речь Молотова и заплакал. А 3 июля 1941 года ушел добровольцем в дивизию Московского ополчения, стал командиром стрелкового отделения. Очень редко от него приходили треугольнички. Домой он не вернулся. О битве под Ельней, где в составе ополченской дивизии Фрунзенского района столицы в августе 1941 года сражался отец, наша семья мало что узнала. Говорили, что в последнем бою отец по-прежнему командовал отделением стрелков. Так и не дал ему команды отступать.
     - А вы просились на фронт?
     - Конечно. Патриотический настрой у молодежи был очень высоким. 24 июня 1941 года в Подмосковье, куда наша семья переехала в 1937 году, начали создавать на добровольной основе истребительные батальоны для борьбы с диверсионными и десантными группами фашистов. Я подал заявление с просьбой зачислить в такое подразделение, но по возрасту не прошел. Когда же пришло распоряжение из Подольского райвоенкомата организовать отряды самообороны, даже мы, мальчишки, смогли быть полезными. Мы ведь знали каждое деревце в округе 3-5 километров. Как только находили что-то подозрительное – парашюты или сброшенные с самолета маяки, или бомбы замедленного действия, сразу через посыльных вызывали группу из Домодедова.
     В сентябре в нашем районе появился стройбат (который мы в шутку называли «строй баб», потому что там были только женщины), который занимался оборонительными работами. Мы примкнули к ним.
     Помогали также другим военным девчатам – прожектористкам и пулеметчицам. Наши совместные усилия не пропали даром – фашистские «юнкерсы» стали летать выше и с опаской, а то ведь летали днем на бреющем над крышами домов да вдоль улиц.
     А в конце декабря 1941-го меня наконец-то зачислили в Подольский истребительный батальон. Параллельно я учился в школе: раз в неделю ходил в Домодедово сдавать учебный материал за 9-й класс. 10 километров туда и 10 - обратно.
     Наш батальон разместили на территории аккумуляторного завода. Как сейчас помню свое подразделение – третья рота, первое отделение. Стрелку Алексею Голубеву, то есть мне, 16 лет. В роте в основном такие же, как я, пацаны и старички лет по 45. Самозарядную винтовку освоил до тонкостей, разбирал и собирал вслепую. Пулемет «дегтярь» - тоже.
     Летом 1942-го получил в батальоне отпуск. Сдал экстерном экзамены за 9-й класс. Потом помогал матери по хозяйству – обработал четыре сотки, окопал грядки. Поработал немного в колхозе, но на самых тяжелых работах – возил
     80-килограммовые мешки с пшеницей на приемный пункт в «Заготзерно», в колхозе стоговал сено, клевер. Тем летом заработал по «трудодням» для матери и младшего брата по мешку овса, ржи, пшеницы, гороха. Это было большим подспорьем для них.
     А в марте 1943 года сдал школьные выпускные экзамены экстерном.
     - И тут же, наверное, получили повестку о призыве на действительную военную службу?
     - Да, летом. В Подольском военкомате майор побеседовал со мной и сообщил, что набирается команда в военную школу. «Оружием владеешь, среднее образование имеешь, еще и на баяне играешь, поэтому подобрали тебе подобающее место», – сказал офицер.
     В составе 16 призывников из Подольского и Серпуховского районов я прибыл для прохождения действительной военной службы в 25-й отдельный запасный радиополк особого назначения 1-й отдельной бригады осназ Ставки Верховного Главнокомандования (СВГК).
     23 февраля 1944 года принял военную присягу. Учебный план в школе был очень напряженным. Пять месяцев изучал новые, необычные для меня предметы: морзянку, тактико-специальную подготовку, структуру и системы связи воюющих армий, принципы шифрования текстов. Причем все приходилось запоминать наизусть, так как запрещалось делать записи. Овладевал различной техникой: радиоприемниками, передатчиками, радиопелегаторами. Осваивал почерки радистов, звучание, тональности радиостанций – они все разные. Пришлось подтянуть школьный немецкий – 500 слов обязательно, к нему добавился необходимый запас слов из румынского и венгерского языков.
     15 июля 1944 года в возрасте 17 лет я окончил курс подготовки в военной школе и получил первое воинское звание – ефрейтор.
     - Куда же получили назначение?
     - В 97-й орд осназ 1-го орб осназ – так тогда все звучало. Аббревиатуры были в моде. Словом, служил в особых подразделениях в качестве радиста-разведчика.
     Первое место дислокации – 30 километров западнее Бухареста. На радиостанциях работали круглосуточно. После разгрома немецких и монархо-фашистских войск в Румынии, Болгарии и Сербии представляли опасность не крупные части противника, а небольшие мобильные отряды, которые вели разведку и устраивали диверсии на освобожденных территориях. Воинским частям 3-го и 2-го Украинских фронтов, болгарской и румынской армиям, Национальной освободительной армии Югославии необходимо было передислоцироваться. Для этого требовались координаты расположения германских, итальянских и румынских войск. Многие их штабы были разгромлены. Но сохранились и создавались новые группировки в горах Греции, в Албании, Венгрии, Австрии, Словении, Словакии, Чехии, на севере Италии. Мы определяли их на РП-3 по «характеру» радиостанций и почерку радистов. В течение десяти суток смогли доложить полную оперативную обстановку в эфире в южной зоне. По нашим данным были приняты решения, ну а мы переместились в центр новых сражений – в Венгрию.
     МГ-РП-3 маневрировала, переезжая с места на место. Нигде более чем на трое суток не задерживались.
     - Приходилось ли применять оружие?
     - Да, бывало. В конце войны, как я говорил, разрозненные вооруженные группы пробивались на соединение со своими разгромленными воинскими частями. Эти отряды насчитывали от 50 до 200 человек. Однажды на расположение нашей РП «напоролась» группа хорошо вооруженных солдат, выходившая из окружения. А нас-то всего 15 человек с пулеметами и автоматами и 3 машины. 10 человек держали оборону вокруг радиостанций. Патронов и гранат не жалели, перебегая от машины к машине. Закончилось тем, что фашисты отступили и пошли другой дорогой, где, к слову, их встретили подразделения кавалерийского корпуса. В том бою я пострадал от взрыва гранаты. Осколки посекли ноги. Один проник глубоко за ухо. На медицинском пункте мне оказали помощь, и я с нашей группой вновь отправился колесить южнее Балатона. Задача у нас была сложная – прослушивать эфир от Греции до Адриатики. В этой зоне еще дислоцировались крупные военные соединения противника.
     - Где встретили Победу?
     - В Венгрии. Радостную весть о безоговорочной капитуляции немцев услышали по радио из Берлина и Москвы. Мадьяры – старики и старухи – пришли к нам с корзинами с едой и оплетенными бутылями с вином. Ликовали все! А молодые мадьярки говорили: «Теперь возвратятся наши мужики! И за что только воевали, столько народу зря потеряли! Долго еще нам придется расплачиваться с Россией за поруганных и убитых!»
     Мы были счастливы, что дошли до Победы живыми и невредимыми. Да еще и специалистами классными. Но война на этом для нас не окончилась. В мае 1945-го дни и ночи мы искали спрятавшихся и глубоко замаскировавшихся агентов абвера, состоявших в сговоре с американским ЦРУ и английской
     Ми-8. Их выходы на радиосвязь были скрытными и короткими. Но мы их фиксировали. В 97-й орд осназ эфир отслеживали полсотни опытных операторов.
     Кроме того, мы получили команду следить за колоннами и походными радиостанциями немецко-фашистских войск, уходящих к американцам. Необходимо было перерезать пути их отступления. И в Чехии, и в Словакии войска 3-го и 2-го Украинского фронтов были готовы до конца уничтожить врага.
     - Вам ведь и девятнадцати лет не исполнилось в ту пору...
     - Да. Я считаю, что отвоевал не только за себя, но и за отца, родных, друзей и знакомых ребят, которым не посчастливилось вернуться домой.
     К концу Великой Отечественной войны я мог передать «на ключе» 200 знаков в минуту. Научился различать английские слова, сокращения, разгадывать сленги. А уж по почерку и манере работы различить и запеленговать радистов – минутное дело! Наверное, в моей памяти тогда могло умещаться одновременно до 1.000 голосов радиостанций.
     Затем наступила «холодная война», которая была более длительной и изощренной, чем яростная и разрушительная Вторая мировая. Последовали годы напряженного, круглосуточного бдения на всех радиостанциях. Объекты наблюдения находились на территориях Турции, Греции, Албании, Югославии, Италии, Средиземного моря. А еще авиация США в Англии, Германии.
     - Служба у вас была действительно ответственной и интересной.
     - Безусловно. Еще тогда я ощутил, как остро не хватает теоретических знаний. Учился вечерами. С большим интересом постигал историю, философию. Повезло еще и в том, что в гарнизоне была хорошо укомплектованная библиотека. Вот и читал книги, как говорила библиотекарша, «кубометрами».
     В 1951 году демобилизовался в звании старшины с должности начальника радиостанции МГ-РП-3. Вернулся в Москву и поступил на исторический факультет Московского областного педагогического института (МОПИ) имени Крупской.
     - Интерес к истории для фронтовика закономерен?
     - Вы правы. Все, что видел, пережил, хотелось осмыслить. В 1955 году окончил истфак, поступил в заочную аспирантуру. Сдал экзамены кандидатского минимума по истории, философии, иностранному языку. Мне предложили работу инструктором в студенческом отделе ЦК ВЛКСМ. Начались командировки в комсомольские организации республик. Затем меня назначили заместителем заведующего отделом ЦК. И закрутилось, завертелось. Работал день и ночь. В командировках был по 250 суток в году: Сибирь, Средняя Азия, Кавказ, Урал, Поволжье, Украина, Белоруссия... Ездили с молодежными делегациями за границу. Активно участвовал в организации и проведении VII Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Занимался отправкой комсомольцев на целинные земли. Горжусь сегодня и тем, что принимал участие в разработке проекта Закона СССР «О связях школы с жизнью и производством». Закон был принят и сыграл позитивную роль в укреплении высшей школы и расширении связей вузов и техникумов с предприятиями и учреждениями народного хозяйства и культуры. Я опубликовал сборник статей по этой теме.
     - Одновременно с комсомольской работой вы ведь были и аспирантом-заочником, то есть готовили почву для научно-педагогической работы?
     - Действительно так. Хотя мне пророчили работу в ЦК КПСС. Но в начале 1960 года решением правительства был учрежден Университет дружбы народов. Основной целью этого вуза было оказание помощи в подготовке высококвалифицированных и воспитанных в духе дружбы между народами национальных кадров для стран Азии, Африки и Латинской Америки, предоставление молодежи этих стран, прежде всего из малообеспеченных семей, возможности получить образование. Мне поручили принять участие в формировании этого уникального университета. Сначала работал секретарем парткома, потом проректором.
     - Опять новое, неизведанное...
     - 12 лет я занимался формированием научного мировоззрения у иностранных студентов. Написал три книги по этой теме. Но в силу специфики они вышли под грифом «секретно». Защитил диссертацию, тоже закрытую.
     В то время мне пригодился опыт поездок в заграничные вузы. К примеру, в Канаду. В 1960 году в этой стране обучалось до 40 тысяч иностранных граждан, в том числе из Латинской Америки, Африки, Азии, США и Европы.
     Теперь, спустя 40 лет, вижу, что многое удалось использовать из опыта канадских университетов. Более того, убежден, что по содержанию обучения, построению учебных планов и программ, по методике преподавания советские вузы превосходили канадские.
     - А после работы в Университете имени Лумумбы чем занимались?
     - Следующие 10 лет работал в Минвузе и ГКНО СССР начальником управления по обучению студентов, аспирантов и стажеров из зарубежных стран. Вспоминая то время, отмечу, что сделано Министерством вузов немало: разработаны и реализованы десятки новых проектов, проведена юридически-правовая работа по упорядочению статуса иностранных учащихся в СССР. Утверждено новое положение «Об обучении в СССР граждан зарубежных стран», которое фактически имело силу закона. Ко всему этому я был причастен лично. А еще меня радовали многочисленные командировки. Азия, Африка, Европа.
     Бывая в командировках в Сирии, Ираке, Ливане, Египте, Анголе, Сомали, Танзании, Индии, на Кубе, в других странах, убеждался, что советские вузы готовили превосходных специалистов – теоретически грамотных и с практическими навыками.
     Кстати, памятен такой случай. Во время одной из поездок в Ливан мы попали во фронтовую перестрелку. Нашу машину остановили. Сопровождающие назвали мою фамилию, и нас сразу пропустили. Оказывается, среди стрелявших были и выпускники нашего вуза. Это неудивительно: в то время в нашей стране одновременно обучались 225 тысяч иностранных граждан. Действительно, была сформирована мощная система подготовки, которая успешно конкурировала с обучением в капиталистических странах. Мне приятно осознавать, что есть и моя скромная заслуга в столь важном деле.
     - Вы были еще и первым проректором Московской финансово-юридической академии.
     - Это было в конце 1990-х. Даже не предполагал, что академия будет успешно и так быстро развиваться. Сейчас она занимает одну из первых строчек в рейтинге неправительственных вузов.
     - Вы прожили очень интересную жизнь, побывали более чем в ста странах мира, встречались с виднейшими представителями этих государств. Вскоре состоится презентация вашей новой книги, из которой можно будет почерпнуть много полезного...
     - В этой книге лишь небольшая часть воспоминаний. О многом я еще не вправе рассказать. Следую по жизни под девизом: «Вперед иди первым. Назад иди последним». Думаю, он приемлем для многих.