(Окончание. Начало в № 200)
     

     Война потрошит человека, как хорошая хозяйка рыбу опорожняет начисто, остается только оболочка, кожа да кости с мышцами, а все, нежное, уязвимое, выгорает. Иногда выгорает дотла - ничего не остается, даже пепла и мертвых тканей. Руслан поправил камень, чтобы он был ровнее, удержал в себе молоко, подумал о том, что война хоть и выедает из человека жалость, но одновременно учит и другому - считаться со всяким живым существом, молиться ему, чтобы получить поддержку в спасении от пуль, от эресов, от мин, зарытых в землю на пешеходной тропке, от засунутой в пепел старого костра, над которым призывно торчит рогулька, гранаты, поставленной на боевой взвод, - а ведь так и хочется повеситъ на рогульку котелок, чтобы сварить консервированной картошки с тушенкой - и немало есть контуженных, раненых, изуродованных людей, которые не смогли подавить в себе это желание. Иногда солдат кланяется любой живой душе, даже самой ничтожной, малой, прося его спасти, завидует мышонку, который может юркнуть в каменную щель, кузнечику, вес которого никак не отзывается на чуткой пятке мины, червяку, что запросто может переждать налет в глубокой сырой земле. Война меняет человека, он перестает быть самим собой.
     Руслан шел к стойбищу и думал о доме. Очень хотелось домой. Руслан искал в очертаниях здешних гор знакомые линии, цвета, контуры и не находил.
     Здесь все было иным, перед глазами возникали огненные расплывчатые пятна, беззвучно перемещались с места на место, сходились, слипаясь друг с другом, расходились в разные стороны, разрывая плоть на несколько кусков, вызывая внутреннее щемление, досаду, тело от сухого колющего жара было мокрым, - да жар тут был совсем иным, чем в Казахстане. Тут все иное. Руслан почувствовал, как у него запрыгал кадык - сам по себе, произвольно, ему сделалось обидно, захотелось домой.
     Домой хочется, да не дано - не дано увидеть ни кедры, растущие прямо из алтайских камней, смолистые, чисто пахнущие, с длинной мягкой хвоей, ни камыши монастырских озер - озер тихих, плоских, богатых добычей: рыба тут берет на голый крючок, на слюну и на лист подорожника. А на Зайсане берет еще лучше. Зайсан - это озеро на большую букву, вода в Зайсане чистая, черновато-зеленая, глубокая. Хороша на Зайсане и зимняя рыбалка - покормачитъ по воскресеньям сюда собирается половина Восточно-Казахстанской области. Кормак - это коротенькая прочная удочка с двумя, а то и тремя лесками, на каждую леску насажено по тяжелому грузилу и блесне.
     Мастера кормачат одной удочкой сразу в трех лунках - в каждую лунку пускают по блесне и тихонько, вполсилы подергивают. Если мимо будет проходить щука, обязательно соблазнится, распахнет зубастый рот, ну а дальше вопрос техники и проворства: и глядишь, щука, сама тому не веря, окажется на льду, на чистом холодном воздухе, защелкает зубами от досады, а ничего сделать уже не сможет. По части проворства Руслан не уступал даже старикам - не всякий рыбак мог за ним угнаться.
     Зимний Зайсан часто снится Руслану - не летний, жаркий и роскошный, как курортное озеро с рекламной картинки, а именно зимний, заснеженный, морозный. На солнце видно, как рождаются льдистые невесомые иголки, посверкивают, играют колючками в воздухе, вызывают изумление - они ведь рождаются из ничего и тихо падают на снег. Еще он видит во сне темные дымные лунки с толстыми срезами льда - каждая лунка похожа на снарядный стакан, видит рыбу, бьющуюся на снегу. Щуки, вытянутые из воды, очень долго не засыпают на морозе, а налимы и лини, те вообще могут жить по нескольку часов, даже вечером, в тазу с водой и то продолжают ворочаться, никак не могут успокоиться.
     Однажды Руслан выловил налима большого, как лошадиная нога: голова налима была похожа на краюху хлеба, глазки злые, собачьи, мутные, пасть опаснее и шире, чем у сома, зубы железные, плавники лопатистые, жесткие, вдоль всего тела по спине проложен крупный неряшливый гребень, посыпанный старческой гречкой. Рыбаки потом долго удивлялись: неужели такие налимы еще водятся на свете?
     Руслан даже испугался, когда вытянул налима - не рыба, а чудище озерное, водяной в налимьем обличье. Сейчас он был готов расцеловать налима в холодную зубастую морду, если бы тот где-нибудь попался. И Зайсан, и снег, и снарядные стаканы лунок, и водяной в обличье налима были для него олицетворением дома.
     На следующий день он снова обнаружил каменную черепушку пустой, присел перед нею на корточки, ковырнул ногтем край.
     - Может быть, молоко высыхает? - спросил он себя вслух - И никто его не ест, а? Либо выпивают какие-нибудь кузнечики? Или дикобраз? Сюда ведь может прийти дикобраз?
     Он снова налил молока в каменную выбоину и ушел.
     - Вот, черт, как прочно держит, - пожаловался лейтенант, стряхивая пот с желтого лица, - сколько ни пытаюсь выжить из себя хворь не выходит она, сидит.
     - Не помогает молоко, товарищ лейтенант? - сочувственно спросил Руслан.
     - Не помогает.
     - Старик просит, чтобы ему платили за молоко деньгами.
     - А что, вещи он брать больше не будет?
     - Говорит, что нет.
     - Жаль, - вздохнул Борисенко, - но делать нечего - все, что есть у меня из денег, - отдам за молоко. Здоровье дороже... Как в том анекдоте.
     - Плотно сидит болезнь? - Руслан будто не видел, плотно сидит хворь, или нет.
     - Как бы мне не пришлось переместиться из войны в мир. Медицина не чикается - если что, мигом вышибает на Большую землю.
     - Может, все и не так уж плохо, товарищ лейтенант?
     - А воевать кто будет? Мама с папой? Если они умеют - пожалуйста!
     Лейтенант помедлил немного, словно бы прислушиваясь к самому себе, и верно, лейтенант что-то слышал в своем надорванном организме, какие-то всхлипы и скрипы, слышал слабый внутренний стон, собирал морщины на лице, когда ему становилось совсем больно, молча ругал себя за слабость. - Что-то давно душков у нас не было!
     У Руслана дрогнуло сердце.
     - Может, и не надо, товарищ лейтенант?
     - Тихо что-то очень.
     - Может, это и хорошо?
     - Не люблю тишину. Очень плохая тишина, хуже боя. За ней всегда следует что-нибудь такое, что никак не укладывается в голову. Мрак, ночь, кровь. Всему этому доброго названия нет. Не готовят ли нам душки какой-нибудь сюрприз? Как, Руслан? - боевой, много раз обстрелянный лейтенант советовался с первогодком, как с ровней, и это было необычно - Руслан терялся, краснел, неуклюже переминался с ноги на ногу.
     - Не знаю, - Руслан вопросительно приподнял плечи.
     - И я не знаю, - вздохнул Борисенко. - Ну что там с твоими змеями? Видел снова?
     - Нет, - Руслан помялся, переступил с ноги на ногу - не знал говорить лейтенанту, что он оставляет змеям молоко в каменной черепушке, или не говорить, потом решил, что лучше промолчать: если об этом узнают ребята - особенно Цыганков, - засмеют. Щеки у него порозовели.
     - Однажды в Туркмении солдаты копали траншею... - сказал лейтенант, - Не слышал эту историю?
     - Нет.
     - Про змей вообще много историй ходит. А об этой, говорят, даже писала окружная газета, хотя я не читал, а только слышал. В общем, солдаты рыли траншею и наткнулись на целую колонию змей - было несколько гнезд. Ну и, естественно, перебили гадов лопатами. А один солдатик, такой же жалостливый, как ты, - не обижайся, Руслан, - не стал бить, поддел гнездо вместе с землей и перенес в другое место. Ночью он просыпается, смотрит, рядом с ним в палатке, в стойке покачивается змея и очень внимательно смотрит: то ли охраняет его, то ли гипнотизирует, то ли хочет напасть. В общем, солдату стало страшно и он закричал. Змея уползла. Следующей ночью он просыпается - опять змея! В общем, где ни оказывался солдат, там появлялась и змея, приползала невидимо, неслышимо. Пробовали охранять солдата - не помогало - змея, как нечистый дух, проникала даже сквозь стены.
     Руслан почувствовал внутри холод, в желудок будто попал кусок снега, растекся неприятной жидкостью, - втянул голову в плечи, передернулся. Лейтенант не заметил этого.
     - Однажды солдата увезли в город, за двести километров, в госпиталь - у него был приступ аппендицита, и ему сделали операцию. Неделю он лежал нормально, никто его не тревожил, змея растворилась в прошлом, все было спокойно, он обо всем уже думать перестал, как вдруг в начале второй недели увидел, что по трубе отопления сверху, с потолка к нему спускается знакомая змея. Вот такие, Руслан, бывают змеи.
     - Змеи, товарищ лейтенант, способны влюбляться в людей.
     - А вот это, по-моему, попахивает сказочкой, - неожиданно сухо произнес Борисенко, - про белого бычка и про прочих... бычков, всяких разных, хороших и плохих,
     - Нет, действительно... - начал было Руслан, но лейтенант махнул рукой, отпуская его.
     Руслан четко повернулся на каблуке ботинка, но в конце разворота смазал, качнулся и услышал голос лейтенанта:
     - Не надо, не на плацу! Погоди!
     Руслан развернулся, остановил взгляд на высветленных болью глубоких глазах Борисенко. Лейтенант залез в накладной карман десантных штанов, достал оттуда смятый комок денег.
     - Отдай завтра молочнику. Здесь триста афгани.
     - Все отдать?
     - Если потребует, то все. Чего экономить, - лейтенант вздохнул, в груди у него раздалось хлюпанье, на лбу собралась лесенка морщин, и лейтенант сделался похожим на старика. - Это раньше экономили, денег ни шиша не платили - десантники только и ждали операций, чтобы разживиться. После операции немного разживались деньгами, а сейчас - проще.
     - Ладно, товарищ лейтенант, удастся сэкономить афони - я сэкономлю, - сказал Руслан, понимая, что и лейтенанту, и рядовому деньги одинаково нужны, и тому и другому их не хватает, и достаются они непросто, голос у него сделался неловким. - Ладно, товарищ лейтенант?
     - Особо не старайся! - махнул рукой лейтенант: он находился в том состоянии, когда ничто человеку не в радость - все в тягость, даже жизнь.
     ...Старик, довольно сжав глаза в тесные плоские ниточки, ножевыми лезвиями разрезавшими пышные припухлости глазниц, забрал у Руслана все деньги.
     - Не много ли, аке? - спросил Руслан, ему было жалко денег лейтенанта.
     - Может быть, оставите немного?
     - Каждый день до конца недели будешь приходить и получать молоко, - сказал старик.
     Руслан прикинул: сегодня вторник, значит, без нынешнего дня пять раз, пять котелков молока за триста афгани.
     - И все-таки, аке? - сделал он вторую попытку.
     - Что тебя не устраивает? - спросил старик.
     - А вдруг мы снимемся раньше? Завтра, например?
     Старик неожиданно захихикал, протер прорези глаз пальцами:
     - Не смеши людей!
     Руслан ощутил досадную боль в затылке, а перед глазами поползла прерывистая горизонтальная строчка, словно в плохо настроенном телевизоре, он холодно поклонился:
     - Саубол, аке!
     Солнце поднялось на обычную свою высоту, растеклось плоским ярким пятном, будто яичный желток, по стеклисто ровной поверхности неба - сухой, лишенной блеска и жизни; было жарко, но Руслан вдруг почувствовал озноб, словно с недалеких шерстисто-гладких гор подуло ледяным ветром: у Руслана чуть зубы от холода не застучали. Он подтянул автомат повыше, чтобы ремень удобнее лег на плечо и со всех ног припустил к стойбищу.
     Стойбище. Дурацкое это слово - «стойбище», совсем невоенное, кривобокое какое-то, деревянное, плохо сколоченное - нет в нем ни музыки, ни ритма. Руслан ощутил внутреннюю тревогу - осязаемую, липкую, противную, от нее в горле стало сухо, низ шеи что-то прочно сдавило, на ходу он сделал несколько суматошных движений, сбил с плеча автомат, поправил, пошел чуть тише, стараясь выровнять дыхание.
     Он снова убыстрил ход, перешел на бег, промахнул ворота, тормознул у каменной поилки, заколебался на секунду, не зная, удобно ли наливать в выковырину молоко, купленное на деньги лейтенанта, или неудобно - наверное, неудобно, ведь все-таки молоко приобретено не за вещи, с вещами дело обстояло проще, чем с деньгами, растерянный румянец проступил у него на лице, в следующий миг Руслан стянул с котелка крышку, отлил немного, стараясь, чтобы молоко не разбрызгалось, не протекло на землю.
     Потом решительно выпрямился, нахлобучил крышку на котелок и только сделал первый шаг, чтобы оттолкнуться от земли, взвиться по-птичьи, понестись к палаточной стоянке, как услышал сухой злой стрекот, перекрывший вопли кузнечиков и прочей живности, обитающей в траве, в камнях, в земле. Руслан вскинул голову, побледнел - не ожидал увидеть то, что увидел: перед ним, вытянувшись в опасной боевой стойке, покачивалась большая, с зеленовато-плоским складчатым горлом змея.
     - Ты чего, ты чего? - непослушными, мгновенно сделавшимися фанерными губами прошептал Руслан. - Не надо меня трогать! Ты чего, а?
     Он ступил шаг в сторону, влево, чтобы обойти змею, змея, предупреждая его, сделала стремительный скачок влево, перекрыла Руслану дорогу.
     - Ты чего? - снова пробормотал Руслан, заслонился от змеи котелком, увидел, что она увяла, ослабла, ростом сделалась чуть ниже, но слабость эта была секундной, - в глазах змеи возник далекий зеленоватый свет, она решительно поднялась, потянулась к Руслану.
     Солдат отшатнулся от нее, снова закрылся котелком, Руслан забыл, что у него есть автомат, есть нож, есть ремень - целый набор оружия, предметов, которыми он может отбиться от любой змеи, под мышками, на спине, на плечах проступил холодный пот.
     - Ты чего? - Руслан услышал, что у него не только голос, у него даже шепот сел, высох, будто струйка воды на прокаленной земле, перед глазами запорхали оранжевые бабочки. - Ты чего?
     Он попробовал обойти змею справа, сделав несколько аккуратных крохотных шажков - змея тоже стремительно качнулась вправо, застрекотала, грозно зашипела, и Руслан поспешно отступил назад.
     - Перестань! - беззвучно проговорил он и не услышал самого себя, повторил и снова не услышал, просяще притиснул свободную руку к груди. Пот потек уже из-под каски. - Ну, пожалуйста! - зашевелил он губами немо, напрягся, рассчитывая услышать свой голос, но услышал другое - запаренный, какой-то птичий стук сердца.
     Поддернул за ремень автомат, поправил каску, потом накрыл ее ладонью, сажая поглубже, сдул с верхней губы противно пахнущий пот; змея поняла, что солдат приготовился, сейчас совершит прыжок в сторону, попробует ее обойти, резко качнулась в воздухе и стремительно, словно плетью, рассекла пространство, - разве что только хлыстового звука, самого удара не было, потом также стремительно рассекла пространство в обратном направлении - она не пускала Руслана за некую невидимую линию, которую определила сама. Это поведение змеи было таинственным, не поддавалось разгадке, Руслан был ошеломлен, он не понимал, что происходит, не узнавал себя, более того - он забыл самого себя, забыл про солдатский долг, про оружие, про Афганистан: эта большая змея словно бы загипнотизировала, заколдовала его, вывела за пределы времени и места, в котором он находился.
     У него было такое ощущение, будто он летит в провальную тьму, в колодец, где нет ни одного огонька, ни одной полоски света. В нем совершенно не было боязни.
     У всякого человека, даже очень храброго, обязательно возникает страх, когда он видит змею, - и пот течет по спине, и коленки трясутся, и икры сводит судорогой, и ноги перестают слушаться, а пальцы не могут удержать даже спичку - они потны, слабы, тяжелы. Вид змеи рождает гадливое, схожее с рвотным онемением чувство, человек делается сам себе противен, белый свет для него сужается до размеров копеечки, а вот с Русланом этого не было - для него змея являлась некоей домашней животиной, учтенной в хозяйстве, чем-то вроде курицы или ягненка - никакого страха, никакой оторопи.
     - Молоко прокиснет! - Руслан поднял котелок, показал его змее. - Понимаешь, пропадет молоко! Деньги уплачены! Афганские!
     Змея, кокетливо склонив голову набок, слушала его, она словно бы подобрела, действительно сделалась домашней, но когда Руслан сделал шаг, пробуя обойти ее, мигом напряглась, взметнулась и стремительной плетью перерубила перед ним пространство. Руслан поспешно отступил назад.
     Она продержала бедного солдата, у которого в котелке действительно скисало молоко, с полчаса, потом неожиданно сложилась, будто в ней лопнул стальной механизм, пружина, позволяющая держаться в собранном состоянии, тело змеи сделалось тряпичным, вялым, и она, мирно шипя, уползла в камни.
     - У-у-ф-ф! Свят-свят-свят! - пробормотал Руслан и стер со лба пот. - Ну и ну, никогда такого не было.
     Он еще раз отер лицо, глянул назад, на кишлак, растворяющийся в сизом задымленном пространстве, потом на тропу, словно бы проверяя ее - свободна или нет?
     Тропа была свободна. Руслан сделал один короткий шажок, за ним другой, третий, замер на секунду, прислушиваясь к пространству, а затем бегом понесся по плоской горячей тропе к стойбищу.
     Через пятнадцать минут он находился уже у крайней палатки стойбища - выгоревшей, с заштопанными следами пуль и грязновато-желтой москитной сеткой, пришитой к расширенному, с четырех сторон подрезанному ножом окошку, у которого был оторван защитный клапан. Ему очень захотелось услышать живой голос - после того, что происходило, только общение с человеком и может привести в норму, - пусть это будет тот же Цыганков, и наплевать, если Цыганков, верный своему уставу, начнет подначивать, подзуживать Руслана - Руслан был готов снести все, лишь бы услышать голос Цыганкова, голоса ребят, увидеть их.
     Но все-таки прежде надо к лейтенанту, нужно отдать ему молоко, пока оно свежее, и Руслан, не задерживаясь, промахнул мимо палатки Цыганкова.
     Он с лету всадился всем телом в палатку лейтенанта, не успев придержать себя, ощутил собственное частое дыхание, жар, идущий от своего тела, чертыхнулся: затормозить ведь надо было одним мигом раньше, сказал виновато:
     - Простите, товарищ лейтенант!
     Лейтенант никак не отозвался на слова Руслана. Он лежал, калачиком согнувшись на кровати, подтянув ноги к подбородку - поза, которая хорошо знакома людям, привыкшим бороться с болью. Руслан притиснул пальцы к губам: чего же он кричит, как шайтан, вылезший из тесного подземелья на белый свет и обрадовавшийся воле?
     - Проснитесь, товарищ лейтенант, - прокашлял он. - Я вам молока принес!
     Лейтенант по-прежнему не хотел просыпаться. Тогда Руслан потрогал его рукою за плечо и потянул на себя. Борисенко перевернулся, рука его гулко хлопнулась о край алюминиевой кровати, в теле, в животе, в груди, даже в ногах раздался водянистый льющийся звук. Руслан хотел закричать, но не смог, горло ему что-то сдавило, все звуки застряли в глотке, вместо крика раздался какой-то странный птичий сип. Он попятился от лейтенанта, не веря тому, что видел: тело лейтенанта перевернулось, а голова осталась на месте, она очень легко отделилась от туловища и, вдавившись в мягкую жиденькую начинку, прикрытую наволочкой, продолжала лежать на старом месте, из кровянисто-черного влажного среза шеи с громким бульканьем выплеснулась маслянистая жидкость.
     «А-а-а», - хотел закричать Руслан, но голоса у него не было, все застряло в стиснутой онемевшей глотке, он выронил котелок, зажал пальцами рот, попятился от лейтенанта дальше, увидел, что и под смятую койку Борисенко тоже натекла кровь. Полусумрак палатки наполнился движущимися незнакомыми тенями, оранжевыми пятнами, откуда-то приполз сиреневый светящийся дым, в нем возникло несколько знакомых лиц - лики возникли и пропали, их словно бы стерла невидимая влажная рука, будто пыль со стекла, земля под ногами дрогнула. Еле-еле Руслан удержался на ней. Он задом, задом, словно рак, нащупал распах палатки и чуть было не вывалился наружу, но вовремя сдержал себя - а вдруг там душманы?
     Лейтенанта зарезали они, точно они. Но как они прошли по заминированной тропе? Он хотел было позвать Цыганкова, - в горле возникло сдавленное сипенье, с голосом по-прежнему было что-то не в порядке. Рот сам по себе раскрылся в страшном немом крике.
     По-прежнему яростно и зло светило солнце, было тихо, даже кузнечиковый стрекот куда-то исчез, в ушах тупо шумела кровь. Руслан боком-боком, где на карачках, где на цыпочках, ломая коленями костяные остья травы и не замечая, что они больно впиваются в тело, подполз к соседней палатке, где жили четверо бойцов, и замер - из-под грубого белесого края палатки вытекала густая плотная струйка.
     Кровь. Еще не успевшая запечься кровь. Руслан закашлялся, напрягся, внутри у него возникло жжение, сначала несильное, но очень быстро сделавшееся нестерпимыми.
     Перебирая руками, ногами землю, цепляя стволом автомата за края неровностей и выковырины, Руслан отодвинулся от палатки, заскулил немощно, страшно - стиснутую глотку понемногу отпускало, хоть скулить стало можно, - выгребся на середину стойбища, позвал, с трудом ловя спекшимся сухим ртом воздух:
     - Цыганков! - но голоса по-прежнему не было, голос свой он не услышал.
     Цыганков лежал в палатке, разрубленный пополам, - верхняя часть тела купалась в громадной луже крови, нижняя была сухой, словно кровь собралась у него только в торсе, светлые кошачьи глаза Цыганкова удивленно открыты, диковато блестели, в них навсегда застыло выражение некоего изумления, словно бы нападающие возникли из ничего, из воздуха, как джинны, а материализовавшись в палатке, были беспощадны. Цыганков так и не понял, кто это, зато, перед тем, как рухнуть на землю, понял - он мертв.
     ...Сколько он пролежал в беспамятстве - не знает, наверное, долго, когда Руслан очнулся, солнце из бешеного, белого превратилось в синее, слабенько брызжущее неяркой искрой, на земле образовались тени, горы помрачнели, роскошный бархат их полинял. Руслан пошевелился, застонал, ощутил, как болит изожженное, совсем чужое тело - лютое солнце пока светило, легко доставало его сквозь ткань десантной куртки, прокалило до костей - на коже обязательно вспухнут волдыри.
     Поднявшись на карачки, Руслан подтянул к себе автомат. Он забыл самого себя - не знал, где он, что он, с кем он, что за худое худо с ним произошло? Вяло покрутив головой, он вспомнил все, замычал подбито и пополз к палатке лейтенанта - там была рация, единственная ниточка, связывающая сейчас стойбище с миром, другой ниточки не было, у палатки лейтенанта Руслан больно зацепился коленом за какой-то выступ, застонал, свалился, приложившись головой о землю.
     Не глядя на лейтенанта, Руслан подтащил свое тело к новенькому, поблескивающему качественной нитрокраской снарядному ящику, на котором стояла рация, щелкнул тумблером - знал, как включать аппарат, а вот что делать дальше, не знал: перед глазами замельтешили красные и черные стрелки, бумажно-белые циферблаты с рисками, глазами любопытных зверьков поглядывали пуговки настроек, украшенные насечкой, все это сместилось, поползло в сторону, выпало из поля зрения, снова вернулось назад. Руслан поймал трясущимися пальцами одну рукоятку, потом переключился на другую, находившуюся рядом, покрутил ее - эфир отозвался далекими голосами, говорили афганцы на языке пушту, Руслан из разговора ничего не понял, вернул верньер в исходное положение.
     И правильно сделал - рация-то у лейтенанта была настроена на нужную волну, не шастал же он по эфиру, каждый раз выискивая сладкую эстрадную музыку и сажая дорогое питание, - таких слабостей за лейтенантом Борисенко не водилось, - вспомнил, что когда Борисенко связывался с частью, со штабом батальона, с разведкой, каждого называл своей радийной кличкой и говорил: «Я - Бурундук», значит, позывной их стойбища - «Бурундук». Руслан взял в руки круглый эбонитовый микрофон, прикрепленный к черной пластмассовой веревочке, и проговорил:
     - Я - Бурундук. Кто-нибудь слышит меня? Я - Бурундук. Кто-нибудь слышит меня? Я - Бурундук...
     Вскоре эфир отозвался недовольно-сонным, очень близким голосом, будто говоривший сидел совсем рядом, буквально за камнями, возле которых была раскинута палатка лейтенанта.
     - Ну чэго, Бурундук, случилос? - голос был с акцентом, принадлежал кавказцу - большой кепке-аэродрому, Руслан дернулся, будто его ширнули чем-то острым, заторопился, зачастил, рассказывая, что произошло на стойбище, кавказец позвал к рации кого-то - наверное, своего начальника, Руслан не помнил, кого именно, начальник вытребовал своего начальника, обладающего властью не только в своей части, и через пятнадцать минут к стойбищу пошла пара вертолетов.
     - Ты только, солдат, держись, - неожиданно молящим голосом попросил его начальник по рации. Руслан не понимал, почему голос его должен быть молящим, раз он такой большой начальник. - Ты только держись, прошу тебя, - снова попросил начальник к добавил: - если будут нападать... Ты меня понял?
     - Так точно! - четко ответил Руслан.
     - Держись до подхода вертушек! - начальник повысил голос, ему казалось, что Руслан совсем не слышит его, а Руслан прекрасно слышал, он даже слышал дыхание начальника, словно тот приблизился к его уху, чтобы что-то нашептать, поделиться воинским секретом, который никто не должен знать, - и Руслан не понимал, почему он вдруг начал кричать. - Понял меня?
     - Так точно! - с прежней четкостью повторил Руслан, вырубил рацию и неожиданно успокоился - все ему прекрасно подчинялось и руки, и ноги, и голова, взгляд сделался острым, как у беркута, а уши чуткими, различающими всякий шорох, даже если он звучит в горних высях, но был он сам себе чужой, вот ведь как - Руслан не помнил себя таким, как сейчас, выбрался из палатки, зорко огляделся, не видно ли где непрошеных гостей, и, взяв автомат наизготовку, оттянулся к камням, где было загодя сделано пулеметное гнездо и даже стояла фляга с теплой кислой водой, имелся картонный ящичек с галетами и двумя банками мясных консервов.
     Ни консервов, ни галет в гнезде не было, как не было и оружия - неслышимым ветром навалившись на воинский пост и издевательски порешив людей, душманы подмели почти все, что было на стойбище, - и еду, и оружие, хотя почему-то оставили рацию - слишком тяжела, видать, была, не унести. Но тогда почему они не расколотили ее? Руслан ощутил, что губы у него сделались сухими, жесткими - кожа потрескалась, заскорузла, засочилась юшкой... Раз они не расколотили рацию, значит, оставили для себя, значит, они вернутся, чтобы забрать, уволочь ее в пещеру. Во рту тоже стало сухо, возник свинцовый привкус, словно Руслан чем-то отравился, внутри образовалась странная дырка, будто у него ничего и не было - ни сердца, ни легких, ни почек, сплошная пустота.
     Он зорко оглядел камни, прощупал тропку, которую они всегда тщательно минировали, тропка безмолвно уходила вверх, к самому небу, терялась в неровной линии хребтового излома, один из камней был сбит, сдернут с места, от него осталось неровное темное пятнышко, - по этой тропке душманы и свалились на стойбще. Размирировали, выждали момент, когда все находились в палатках, снаружи никого не было, даже часового, и всех в палатках прикончили. Руслан с силой сжал зубы, поморщился от неприятного скрипа, вытащил из высоких карманов лифчика два автоматных рожка, проверил рабочую часть - саму выемку, из которой выглядывали патроны с тупоголовыми пулями, положил на камни рядом.
     Значит, душманы скоро вернутся - придут за рацией, не будут оставлять дяде дорогой подарок, - а дядя их тут и постарается встретить, Руслан ласково погладил ложе автомата, ощутил тепло ободранного дерева - «калашников» его был старый, уже немало повоевал. Наверное, в Афганистан автомат попал с первым, семьдесят девятого года, десантом, переменил несколько хозяев, прежде чем попасть к Руслану. Он еще раз спокойно оглядел окрестные камни и остановил взор на уходящей в небо неприметной тропке, решил больше тропку из глаз не выпускать - сердцем, жилами, кожей, нутром своим чувствовал, что душманы обязательно покажутся на ней.
     Вот только кто раньше возникнет - душманы или вертолеты? Жизнь Руслана зависела именно от нескольких десятков минут, сейчас словно бы кто-то, кто решал судьбу Руслана и вообще решал судьбы людские, все без исключения, бросил на чаши весов по номеру и ждал, какой номер перетянет - номер жизни или номер смерти?
     Тропка, на которую глядел Руслан, сместилась в сторону, сделалась слепой, и сам Руслан словно бы сделался слепым, но не запаниковал, - это на несколько минут, спокойно откинулся назад, пожевал зубами, со скрипом давя твердою крошку, просочившуюся в рот.
     На верхнем крае тропки что-то шевельнулось, будто бы сама по себе поднялась и осела земля, в воздух взметнулся столбик пыли, легким облачком уполз в сторону, значит, не совсем еще остекленело пространство, Руслан насторожился, зажал зубами готовый вырваться наружу нервный всхлип и оттянул затвор «калашникова». Подумал: «Значит, душманы придут первыми, - сглотнул твердый комок, возникший в горле, лопатками, всей спиной уперся в край каменного гнезда. - Ну что ж, пусть идут!»
     Уж чего-чего, а автомата из-за каменной засады они точно не ожидают. На память пришла утренняя сцена со змеей. Все, что происходит со змеями - правда, небылиц нет - и то, что змеи бывают благодарны, и то, что они способны влюбляться в людей, и то, что стоят на две головы выше остальных живых существ - все это правда.
     Молоко не выкипало на прямом солнце из каменной поилки - его выпивали маленькие серые змейки, похожие на странных, вывернутых наизнанку червяков, и мать их, как оказалось, каждый раз видела Руслана. Могла бы напасть, но не напала, а когда на стойбище свалились душманы, по-своему уберегла солдата.
     «Лучше бы ты меня не сберегала, лучше бы мне... быть там... где Цыганков, - он словно бы снова увидел остановившиеся в немом изумлении глаза Цыганкова, лужу крови.
     Теперь уж сомнений не оставалось - душманы появятся раньше, чем придут вертолеты, это их запаренный жаркий дух поднимается над землей рыжим облачком, тихо скользит, чтобы не выдать боевиков, но Руслану уже ничего и не надо выдавать - он все знал и был готов. Посмотрел на часы - сколько же у него осталось времени до встречи? Минут пять, наверное... Конечно, боевики эти, душки, - ребята тренированные, в особых лагерях сдавали экзамены, учились на «ять» чтобы инструкторы были довольны, все умеют душки - и ястреба бить в глаз на расстоянии полутора километров, выплевывать изо рта нож, и стрелять шилом из пальца, и минировать у идущего человека галоши - Руслан щенок против них, салага мокрогубый, ребенок, задавить его душкам ничего не стоит - хлопот меньше, чем плюнуть на землю, и все-таки Руслан один на свидание с аллахом не отправится - прихватит кого-нибудь из этих умельцев. Главное сейчас, чтобы его не заметили раньше времени, надо пока затаиться, обратиться в землю, в камень, затихнуть, главное сейчас - внезапность.
     Пять минут - это много, это почти целая жизнь, если минуты эти прожить с толком. Как все-таки удивителен мир, как неожиданна природа: человек, издревле ненавидящий змей, поит их молоком, а змея, которая боится человека, мстит ему по-всякому - и впрямую, и исподтишка, - уберегает его от смерти, не дает дойти до стойбища, пока там режут ребят. Руслан покусал губы, внутри ощутил холод, колючим пузырьком лопнувший под самым сердцем, вонзившийся в него острым гвоздем, послушал землю, послушал небо, послушал самого себя - нигде ничего живого, и в первую очередь в нем самом. Он уже мертв. Ме-ертв!
     На тропке совсем недалеко от него показался человек, одетый в рыжеватую, лишаистую форму - иначе эти пятна не назовешь, лишаи и только - настороженно замер, потянул носом воздух: словно бы что-то почувствовал. Вот нюх! В руке у него был короткоствольный незнакомый автомат с большой, похожей на головку от пожарного шланга наверткой - глушителем особой конструкции, рыжая, крашеная хной борода тоном своим сливалась с загорело-ореховым лицом, украшенным такими же бровками, что и у Цыганкова.
     Душман потыкал стволом короткого автомата воздух, сделал бесшумный скачок в сторону, потом резко переместился в обратном направлении - он двигался так, что его невозможно было взять на мушку, был беззвучен, как дух бестелесный, - из-под ног ничто не вылетало, будто он вообще не касался земли, - ни крошка, ни камешки. Этот человек был невесом, словно находился в ином измерении, - может быть, внеземном, космическом. Руслан поддел его стволом автомата, подцепил на мушку, но в следующий миг душман исчез, потом появился вновь - вернее, не сам душман, а его тень.
     Руслан прислушался - нет ли вертолетов? Вертолетов не было.
     У него еще имелось несколько секунд в запасе - очень важно было сейчас выдержать, подпустить эти дневные тени ближе и уж потом врезать наверняка - тогда, глядишь, не один и не два душка отправятся вместе с ним на свидание к аллаху - иншалла! - а куда больше. Жаль только, никто не узнает о его истории со змеей - Руслана уже не будет в живых, с собой он унесет все, что было и все, что у него есть, и небо это, и солнце, и застывшие будто вляпавшиеся в бесцветный янтарь точки орлов в выси, и тени душманов, которые он сейчас видит, улыбку отца и дорогой лик матери, зайсанскую воду, рыб и горы, тайгу, которой здесь нет, а на Алтае есть, и шелковые ковыльные степи - все это вместе с ним уйдет в нети, в никуда, к аллаху.
     Сердце у Руслана дрогнуло, сжалось в твердый маленький кулачок. Душман в пятнистом костюме был совсем рядом, он превосходно чувствовал себя в эту лютую жару, не выворачивался наизнанку, как выворачиваются шурави, приехавшие с севера, находился в своей тарелке, рыжебородый ореховолицый человек был уверен в себе, он блохой скакнул в одну сторону, потом перемахнул в другую сторону, шел по тропе и одновременно мимо тропы, душман не оставлял после себя следов.
     Не оставляла после себя следов и цепочка, идущая следом. «А все-таки силен человек, - подумал Руслан, он ощутил в себе усталость, - в нем скопилась вся тяжесть прошлого, все ошибки, что были сделаны за нынешний день, - за один только день он помудрел на столько лет, мысли в последние миги жизни получались особенно складными, - силен человек, раз способен подчинить себе природу, разных там духов, джиннов, колдунов и змей. Как все-таки лихо танцевала перед ним змея! Она, как собака, - все понимала, но ничего сказать не могла - в злом теле добро вытеснило злой дух... И как только оно могло вытеснить?»
     Глаз своих Руслан не сводил с душмана, с его спокойно торжествующего, будто вырезанного из дорогого камня загорелого лица, - ничего душок не чувствовал, а ведь должен был чувствовать, наступит время, когда зло совсем исчезнет, сотрется с земли, змея будет дружить с человеком, волк с косулей, лиса с петухом - всем ведь места хватает и воздуха тоже... - Руслану сделалось обидно, ему было жаль, что никто о его опыте общения со змеями, с колдовскими силами, с таинством не узнает, он все унесет с собой, к аллаху... Но, может, есть способ оттуда дать знать на землю, своим?
     В последний миг пятнистый душман что-то уловил, что-то ощутил ноздри его расширились, он совершил резкий скачок в сторону, ткнул перед собою коротким стеблем автомата, но не успел выстрелить - Руслан опередил его, сбил с ног короткой очередью и переместил ствол «калашникова» на остальных, уже почти целиком занявших тропу.