– Роман Григорьевич, вы только что так уверенно чувствовали себя на месте номера расчёта орудия
     Д-30! В армии не в артиллерии служили?
     – Нет, попал к мотострелкам. Кстати, к моменту призыва я был уже достаточно известен во Львове: работал в театре и на телевидении. Но пришёл срок – пошёл служить. Начинал службу в полковой школе сержантов, где должен был стать младшим командиром. Помню, с таким воодушевлением читал военную присягу, как будто играл звёздную роль! Командир полка, услышав, даже в пример поставил. Потом он же ко Дню Советской Армии и Военно-морского флота попросил меня поставить какой-нибудь спектакль. Выбрал отрывок из пьесы Александра Корнейчука «Фронт», очень популярной в годы Великой Отечественной войны. Причём роли исполняли не только солдаты и сержанты, но и офицеры полковой школы.
     Но до выпуска там не дослужил – меня забрали в Ансамбль песни и пляски Прикарпатского военного округа. В общем, армию я прошёл спокойно, рубцов на сердце не осталось.
     – Помните своих командиров? Потом встречаться с ними не приходилось?
     – У меня был очень требовательный старшина роты, узбек по национальности. На войне он имел неприятное ранение, и, видимо, это как-то сказалось на его отношении к молодым и полным сил солдатам. Гонял нас этот старшина-сверхсрочник с утра до вечера, на что мы, естественно, обижались. Прошли годы, и как-то мне во Львовском театре оперы и балета говорят: «Вас в фойе ждёт какой-то старый человек со слезами на глазах». Удивился и сразу выскочил. Смотрю: стоит мой старшина роты, который уже давно в запасе. Он бросился ко мне и говорит: «Прости меня! Ты – великий человек! Но я благодаря тебе тоже великий». Я тоже попросил у него прощения... С годами на всё смотришь по-другому.
     – На юбилей сделали себе подарок – поставили в своём театре «Коварство и любовь» Фридриха Шиллера. Хотя вы уже ставили эту пьесу. Почему обратились к ней снова?
     – Это уже третья постановка. Первая была в 14 лет во Львове, когда только-только начинал пробовать свои силы. Сам играл роль Фердинанда. Затем в конце 1960-х годов в Калининском ТЮЗе поставил эту пьесу. И вот сейчас в день рождения, в свои «девятнадцать» лет... Понимаете, этот спектакль, как первая любовь, освещает всю жизнь. Она у меня случилась именно тогда, когда впервые поставил «Коварство и любовь» ещё подростком.
     Фридрих Шиллер написал великую пьесу в 25 лет: в этом возрасте всё знаешь, всё понимаешь, во всё веришь... Сегодня я делаю ударение на втором слове в названии – любовь. Коварство только что вылетело вместе с артиллерийским выстрелом, осталась любовь.
     – Неужели в вас самом нет коварства?
     – Нет. Всё зависит от того, в какой семье ты воспитан. Если семья религиозная, то с самого первого вздоха ты воспитываешься правильно. Слышите? Зазвонили колокола Петропавловского собора – это родители с небес подтверждают мои слова... При правильном воспитании никакого коварства человек себе не позволит.
     – Но ведь порой вы попадали в непростые ситуации, когда, наверное, было очень сложно сдержаться?
     – Даже когда закрывали мои спектакли, никогда во мне не было злости по отношению к людям, принимавшим такое решение. Потом, когда тех самых партийных вождей снимали, они приходили ко мне в театр и не могли в него попасть – был полный аншлаг. Я к ним выходил и меня просили: «А можно пропуск?» Всегда отвечаю этим людям «да» и всегда их провожу. Надо помнить, что, когда мы заканчиваем свой бренный путь на земле, нас там, на небесах, ждёт расследование за всю нашу жизнь.
     – Вы упомянули, что начинали ставить пьесы чуть ли не ребёнком. То есть проблема выбора профессии не стояла?
     – Я Скорпион и Крыса, то есть совмещаю в себе силу и лидерство. Лидером был с детства: чувствовал, что обязан как-то вывернуться из коллективной среды и занять место впереди. И тогда, собрав соседских ребят и распределив роли, поставил «Пиковую даму». Уже в этих первых детских опусах проявилась моя страсть к режиссуре.
     В тринадцать лет впервые попал в пионерский лагерь под Киевом. Там тоже собрал детей и начал ставить незамысловатую пьесу, где фашистский офицер допрашивал комсомольцев. Естественно, офицера пришлось играть мне – никто на эту роль не соглашался... Словом, моментально стал в пионерлагере знаменитостью. И меня даже бесплатно оставили там на вторую смену.
     – Но учиться из Львова поехали в Москву? Смелый поступок, при явно невысоких шансах на успех...
     – Хотя я к тому времени отслужил в армии, никогда в жизни не уезжал так далеко. Поэтому меня провожали, как в Сибирь... Пришёл в ГИТИС, и мне встретилась преподававшая там народная артистка СССР Тамара Макарова! Та самая мама Олега Кошевого в фильме «Молодая гвардия». Я тут же, не здороваясь, не назвавшись, без паузы начинаю читать монолог Олега Кошевого. Я плачу, и она плачет и утешает: «Сынок, не плачь! Приходи завтра писать сочинение. Ты будешь учиться у Сергея Аполлинариевича Герасимова. Я тебе обещаю». Тему того сочинения – буду умирать, не забуду: «Поэт в творчестве Маяковского». Сижу. Входит Макарова. Подошла ко мне. Выложила листочки, вырванные из книжки по русской литературе. И говорит: «Переписывай всё, как там. Ничего не фантазируй». Я быстро написал и понёс педагогу в комиссии. Он: «Ты проверил ошибки?» А я, идиот, и говорю: «А там и не было ошибок». Он мне: «Я понимаю тебя. Иди!»
     Ещё потом я читал басню. Помню, был сильный дождь – прибегаю весь мокрый, чуть не опоздал. Читал «Волк и ягнёнок». У меня был такой душевный волк, которому стало жалко есть бедного ягнёнка. Мой волк страдал и мучился. Я так плакал, остановить себя не мог. «Иди, – говорят, – ты принят!»
     – Роман Григорьевич, последний вопрос. Вы прекрасно выглядите, прямо-таки излучаете оптимизм и энергию. За счёт чего удаётся сохранить молодость?
     – Для поддержания формы не делаю ничего! Надо только любить! Даже стоя здесь, говорю об этом. Поверьте, те, кто когда-то сидел в Петропавловской крепости в заточении, выжили только благодаря любви. Убеждён в этом.