|
 |
Николай ЧЕРКАШИН.
Фото Сергея СИДОРОВА,
Юрия ПИРОГОВА,
Виталия АНЬКОВА,
Юрия ШИПИЛОВА. |
Вот и сформирован образ подводного флота России. Он определяется одним словом - «катастрофа». «Комсомолец», «Курск»...
Не важно, что трагедии этих кораблей разнесены по времени на десять с лишним лет, не важно, что за эти погромные годы наши подводники уходили от своих причалов в глубины арктического океана, обошли его весь по периметру ледовой кромки, всплывали на Северном полюсе, запускали из-под воды спутники в космос... Об этом и многих других достижениях старательно умалчивали. Но уж когда пришла беда, сделали из нее всемирное телевизионное шоу. Разве что гибель принцессы Дианы собрала подобную зрительскую аудиторию. Им бы, ребятам с «Курска», при жизни хоть чуточку такого внимания...
Не думаю, что Пентагон бы в подобной ситуации позволил то, что позволено было российским телерепортерам - вести прямой репортаж с места гибели атомохода. У адмиралов с берегов Потомака давно заготовлена для настырной прессы универсальная формула: «Мы никогда не комментируем действия своего подводного флота». «Никогда!» - понимаете, это наша традиция, и нет причин нарушать ее в данном конкретном случае. Очень удобно - традиция! И никому в голову не приходит возмущаться насчет закрытости военного ведомства США. Умалчивается даже то, какие именно подводные лодки находились в российских полигонах в дни учений Северного флота. Верьте нам на слово: «ни одно военное судно США не было вовлечено в происшествие с «Курском». И верьте нашим сонарам. Что расшифруем и что огласим (официально или неофициально в виде «утечки информации»), в том и будет разгадка гибели русского подводного крейсера. А для тех, кто засомневается, - коронная фраза: «мы никогда не комментируем...» А мы комментируем.
В Германии, чьи подводные лодки со времен обеих мировых войн сотнями лежат на океаническом ложе, умели и умеют чтить своих подводников. Если офицер с эмблемами подводного флота входил в присутственное место, вставали все - даже те, кто был старше по чину, даже дамы... У нас подводника, если только не сверкает на тужурке командирский знак, различит только наметанный глаз - по микроскопической лодочке на жетоне «За дальний поход». «Но моряки об этом не грустят», как поется в песне. Грустят они о другом... Да и как не печалиться, если уничтожен лучший подводный крейсер лучшего нашего флота - Северного. Как это случилось, по чьей вине, кто ответит за гибель ста восемнадцати молодых моряков? Не война ведь унесла их жизни...
Море умеет хранить свои тайны. Прошло восемьдесят пять лет, но мы до сих пор не знаем, что погубило (или кто погубил) лучший дредноут Черноморского флота «Императрица Мария». Нет по-прежнему однозначной версии гибели линкора «Новороссийск». Американцы не смогли установить, почему не вернулась в базу атомная подводная лодка «Скорпион». До сих пор десятки экспертов не могут назвать точной причины трагедии пассажирского парома «Эстония». Ясно только с одним «Титаником» - айсберг. И то каждый год возникают новые версии - одна фантастичнее другой. Море умеет хранить свои тайны, особенно если заинтересованные лица помогают ему в том...
Для меня сейчас важно другое: вины экипажа «Курска» в гибели своего корабля нет. Об этом прямо и ясно заявил командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов. Он тоже «заинтересованное лицо». Заинтересованное в том, «чтобы посмотреть в глаза человеку, который организовал эту трагедию». Слова эти толкуют по-всякому. В том числе и как намек на пока безымянного командира «иностранной подводной лодки», столкновение с которой могло инициировать взрыв в торпедном отсеке. Американцы и британцы обижаются за такие намеки. Не ходили бы в наши полигоны, не было бы и подозрений. Тем более что у берегов Кольского полуострова, а не у берегов Флориды произошло уже не одно столкновение ядерных субмарин. А ведь любая подводная лодка - это по сути дела увеличенная до размеров обитаемости торпеда. Ее носовая часть так же взрывоопасна, как и головная часть торпеды. Не бейте по торпеде кувалдой, она и не взорвется. Не бейте подводную лодку по торпедному отсеку таранным ударом, он тоже не взорвется. И тогда не придется гадать: а что же там так рвануло?
Я верю адмиралу Попову - вины экипажа «Курска» в своей беде нет. За свои двадцать пять подводных походов Попов как минимум двадцать пять раз мог бы разделить жуткую участь моряков «Курска», «Комсомольца», К-219... Ему выпала другая горькая доля - стоять над стальным гробом своих собратьев по оружию, не в силах помочь тем, кто остался еще жив после страшного удара.
Верю отцу погибшего старшего лейтенанта Митяева - бывшему флотскому офицеру Владимиру Анатольевичу Митяеву, возглавившему независимую родительскую комиссию по изучению хода спасательных работ на «Курске». Он сказал, что Северный флот сделал все, что было в его силах, и даже более того, чтобы прийти на помощь узникам затонувшего корабля. Стальная западня оказалась сильнее. Легко теперь утверждать задним числом, что норвежцы или англичане непременно бы спасли.
Последний раз я видел адмирала Попова в Гаджиеве - на праздновании 30-летнего юбилея Третьей флотилии атомных подводных лодок. Помню его тост: «Север делает нашу службу чище, чем она могла бы быть в иных климатических условиях... Нам сегодня многого не хватает, того нет, другого... Но пуще всего не хватает нам гордости и достоинства. Да, мы бедны. Но только не надо винить в том наших стариков. Не надо их топтать. Мне не стыдно, когда мой батя, приняв 9 Мая чарку за Победу, марширует на месте и поет: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Он всю войну жег из пушек немецкие танки - четыре ранения, шесть орденов... Нельзя терять морального права смотреть им в глаза - живым и мертвым».
Отец адмирала Попова уже оплакал однажды гибель своего сына-лейтенанта. К счастью, устная «похоронка» не подтвердилась. Но вот теперь адмиралу понадобилось немалое гражданское мужество, чтобы выйти к вдовам и матерям подводников «Курска» и сказать им не казенные слова флотоначальника, а человеческое: «Простите меня, я не смог спасти ваших мужиков...»
Трудно петь гимн подводному флоту России, когда не отзвучали еще последние аккорды реквиема. Но перед моими глазами стоит то потаенное гаджиевское празднество - 30-летие флотилии, которое отгремело нынешней весной со всей моряцкой лихостью, без опаски прогневать морских богов. Я никогда не видел сразу столько настоящих мужчин - ледовых командиров, арктических первопроходцев, ракетных снайперов, подводных рекордсменов, людей немыслимого риска и такой же немеренной отваги. Они собрались здесь по «большому сбору» своего потаенного праздника со всей страны - цвет и соль стратегического флота России. Золото орденов и широких погон не затмевало серебро их седин. Каждый - легенда, но легенда, увы, пока грифованная. Но даже то, что можно о них рассказать, учащает биение сердца.
Вот контр-адмирал Александр Берзин. Когда он не был адмиралом, а носил на погонах всего лишь две звезды кавторанга, он совершил то, чего не снилось и Жюлю Верну: обошел на своем подводном крейсере ледяной купол планеты по всему периметру Арктики, форсировав мелководное Чукотское море по желобу Геральда. Порой его атомоход влезал в такую теснину между льдом и грунтом, что под килем и над рубкой оставались лишь благожеланные «семь футов». Он с честью проделал небывалую арктическую кругосветку. Но Золотую Звезду Героя России получил лишь недавно - за то, что завершил дело, начатое Георгием Седовым: водрузил синекрестный Андреевский флаг во льдах Северного полюса. Это произошло в июле 1994 года - стратегический подводный крейсер К-18 (командир капитан 1 ранга Юрий Юрченко, старший на борту контр-адмирал Александр Берзин) всплыл в самой недоступной точке планеты с целым ракетодромом за боевой рубкой...
Потом отсюда - с макушки земного шара - наши подводники (отнюдь не от любви к рекордам) освоят запуск баллистических ракет. Начало этому нелегкому умению положил капитан 1 ранга А. Афанасьев еще в 1972 году на своей «аннушке», как называют подводные крейсера проекта 667А.
Здесь, в глухоманных лапландских бухтах, где еще стояли по берегам каменные идолы лопарей - сейды, осваивалась самая сложная в истории цивилизации машинерия: атомоходные подводные ракетодромы. Именно сюда, в Гаджиево, приехал к первопроходцам гидрокосмоса первый космонавт планеты. Именно здесь на борту К-149 Юрий Гагарин честно признался: «Ваши корабли посложнее космических!» Несколько раньше бог ракетной техники Сергей Королев произнес еще одну знаменательную фразу. Ему предложили создать ракету для подводного старта. Он сказал: «Ракета под водой - это абсурд. Но именно поэтому я возьмусь сделать это».
И сделал... Знал бы Королёв, что однажды, стартовав именно из-под воды, лодочные ракеты будут не только покрывать межконтинентальные расстояния, но и запускать в космос искусственные спутники Земли. Впервые это блестяще осуществил экипаж гаджиевского подводного крейсера К-407 под командованием капитана 1 ранга Александра Моисеева. 7 июля 1998 года в истории освоения космического пространства моряки-гаджиевцы открыли новую страницу: из глубин Баренцева моря на околоземную орбиту штатной корабельной ракетой был выведен искусственный спутник Земли. В апогее он удалялся на 829 километров. Это был самый мирный «выстрел» военного корабля - 10-килограммовый агрегат германского производства «Тубсат-Н» обеспечивал со своей орбиты мобильную наземную связь, исследовал магнитные аномалии, вел подсчет численности северных оленей.
Не угрожал миру и запуск «почтовой ракеты» с борта подводного крейсера «Рязань» под командованием капитана 1 ранга В. Баженова. Всего за 20 минут баллистическая ракета, чья головная часть была набита письмами, значками, конвертами со спецгашением, перебросила «посылку» за 9 тысяч километров - от берегов Лапландии к вулканам Камчатки. Гаджиевскую атомарину тут же внесли в Книгу рекордов Гиннесса как первооткрывательницу самой быстрой в мире ракетной почты.
«Да, мы умеем воевать», - с полным правом могут сказать о себе командиры подводных ракетоносцев. И, разумеется, не только в Гаджиево, но и во всех других базах, где на последних рубежах России стоят в постоянной готовности подводные флотилии. Их командиры научились не только укрываться под толщей паковых льдов, но и наносить ответные ракетные удары из-подо льда. И это не факирский трюк, а хорошо отработанный боевой прием. Первым его освоил еще в 1982 году экипаж капитана 2 ранга В. Патрушева, который торпедами взорвал ледяной панцирь над лодкой, та всплыла в полынье и выпустила баллистические ракеты в заданный район. С тем и вошла К-92 в историю отечественного флота.
И вот на юбилей гаджиевской флотилии они собрались все вместе, покинув на время мостики и центральные посты, штабные кабинеты и московские квартиры. Здесь не кичились марками своих «мерседесов» (да и не было их у них), здесь гордились проектами своих кораблей - «азами», «букашками», БэДээРами и БДРМами... Здесь не хвастали курортами на экзотических островах. И Канары, и Гавайи они в лучшем случае видели разве что в свои командирские перископы. Но они бывали там, где бывали только они - в самых жутких и мрачных уголках гидрокосмоса. Они лавировали под ледяными клыками паковых льдов и зависали в Бермудском треугольнике близ коварного подводного вулкана Якутат, они пробирались по желобу Геральда сквозь мелководье Чукотского моря и кружили над километровыми безднами Великого океана, они проламывали рубками лед на Северном полюсе и огибали под водой «кладбище кораблей» - мыс Доброй Надежды...
И самое главное - все эти мореходные подвиги были подчинены стратегическим задачам обороны нашей страны. В той необъявленной, но реальной «холодной войне», которая с особым накалом разгорелась в 80-е годы, гаджиевская флотилия была козырной картой. Именно она позволила парировать угрозу нашей стране после размещения в Европе американских «першингов». Когда дуэльный барьер в термоядерной войне был сокращен пентагоновскими стратегами до шести минут подлетного времени, гаджиевские подводные ракетоносцы заняли свои позиции у восточных берегов США, сведя на нет выигрыш НАТО в первом залпе. Чего это стоило, знают только подводники. Некоторые командиры уходили на боевую службу в Атлантику по три раза в год. Командир К-140 Александр Козлов перенес в море обширный инфаркт, но корабля не покинул. В груди капитана 1 ранга Юрия Бакалдина бьется четырежды шунтированное сердце - память о том отчаянном подводном противостоянии. Резануло по сердцу капитана 1 ранга Игоря Британова гибель родного корабля в Саргассовом море...
Они исчисляли жизнь не по годам, а по «автономкам» и жизненное пространство свое измеряли не квадратными метрами, а ходовыми милями... За свои подвиги, рекорды, свершения они расплачивались порой жизнями: сжигали легкие в парах ракетного окислителя и корчились в муках кессонной болезни, умирали, хватанув смертельную дозу «жестких гамм» или надышавшись угарного газа, застывали в ледяной воде и заживо сгорали в объемных пожарах... Они знали смерть, но знавали они и великую любовь. В гарнизоны подводников, на край земли, приезжали с ними самые красивые и самые верные женщины, они находили свое семейное счастье во мраке полярных ночей под разгульные вои клейменых ветров, в безденежье, в безвестье исчезнувших под океанскими льдами мужей. А те писали им письма и песни: «И вас разбудят наши якоря!..»
Да, эти суровые скалы, среди которых живут подводники на берегу, делают их службу много чище, чем она могла бы быть в иных климатических условиях. Но дело, конечно же, не в метелях и штормах... Не знаю более мужественной профессии, чем профессия командира подводной лодки. Геннадий Лячин, Евгений Ванин, Игорь Британов, Всеволод Бессонов, Владимир Кобзарь, Николай Затеев... Их лица сливаются ныне в одно - с твердо сжатыми губами, с тревожно-взыскивающим взглядом: помните ли нас? Пойдете ли снова в моря? Не предадите ли нас?
Слава Богу, на российских радиостанциях и телеканалах еще сохранились люди, которым дорог наш флот. Это они безжалостно «крутили» в те августовские дни рвавшую душу песню: «Ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт...» В коротком сухом плаче содрогались и Севастополь, и Камчатка, и Кронштадт. Вся Россия обрела себя заново в этих святых слезах.
 
|
