Вместо эпитафии
     
Он начал кругосветное плавание на яхте «Камчатка» в августе 2000 года. Закончилось оно в Коста-Рике. Тихо и без фанфар. Тело моряка обнаружили сотрудники морской полиции близ акватории морского порта Гольфито, куда его так и не пустили. К тому времени 58-летний Зигмас Жилайтис пролежал на раскаленной чужим солнцем палубе яхты, как было отмечено в полицейском протоколе, «без признаков насильственной смерти», уже несколько дней. Теперь уже вряд ли будет установлена точная дата и причина смерти. Да и вряд ли кто-то будет ее устанавливать. По негласной кругосветной классификации Зигмас – не кто иной, как «кругосветный бомж», который вообще непонятно как добрался до столь отдаленной точки земного шара. Еще находясь в Севастополе, где капитан зимовал и, как мог ремонтировал свое измордованное штормами суденышко, он говорил мне, что не очень представляет свое дальнейшее путешествие: «Буду обращаться к командованию Черноморского флота, может чем подсобят бывшему коллеге».
     «Сяду в эту лодочку и уплыву»
     
Зигмас, к слову, долгие годы прослужил на Камчатке. Сойдя на берег, решил осуществить свою самую заветную мечту: совершить «кругосветку» на утильной, выходившей все мыслимые и немыслимые сроки яхте, которую поднял из «руин» практически в одиночку. Вложил в нее все, что получил при увольнении в запас, кое-чем подсобили спонсоры, знакомые, друзья, родственники.
     Официально Жилайтис посвящал свое путешествие 200-летию первого русского кругосветного плавания шлюпов «Надежда» и «Нева» под началом Крузенштерна и Лисянского. Неофициально, приватно, так сказать, самому себе. Пояснял это так: «Не думай, маниями я не страдаю, славы и денег не хочу. Просто каждый человек, видимо, должен совершить в своей жизни что-то очень важное для себя. То, в чем по тем или иным причинам отказывал себе раньше. Я вот решил по следам первопроходцев отправиться, чтобы доказать себе: я могу, чем я хуже?»
     Мы сидели в его каюте, заваленной сотнями «нужных вещей», и пили «жилайтиску»: спирт, настоянный на лимоннике. Пили – это, правда, слишком сильно сказано. Приятнее, казалось, проглотить моток колючей проволоки, чем эту девяностошестиградусную «гранату», разбавлять которую Зигмас категорически запретил: продукт, дескать, загубишь. Лучше, мол, двадцать граммов в «первоисточнике», чем разбавленную хлорированной водой «соточку». Двадцатью граммами, кстати, и ограничились. За несколько месяцев до захода в Севастополь у капитана случился очередной сердечный приступ, который он перенес в море: «Не знаю, как оклемался. Вышли из Японского моря, волны размерами в пятиэтажный дом, в каюте по колено воды, напарник (к тому времени из четверых обитателей яхты двое, не выдержав условий похода, сошли на берег. – В.М.) пластом лежит… Я сначала даже не обратил внимания на резкую боль в сердце – некогда было обращать и, лишь когда шторм утих, почувствовал сильную слабость. Это теперь я знаю, что был инфаркт, а тогда – ну поболело и поболело. Денек отлежался и снова к штурвалу… Так что теперь я только двадцать граммулечек могу себе позволить».
     Пенсионер в океане
     
…Недавно по телевизору показывали увенчанного всевозможными лаврами российского мореплавателя-путешественника Конюхова. Вновь рассказывали, как он на весельной лодке Атлантику пересек. Отважный человек, гвозди делать можно: четыре раза вокруг света в одиночку на яхтах ходил. Но, как и все прославленные знаменитости, он знает, зачем все это делает. В любом иностранном порту его встречают с цветами, музыкой… На его яхтах современнейшее навигационное оборудование, спасательные средства, на которых можно пересекать океаны, спутниковый контроль, постоянная связь со спасателями, пищевой рацион космонавта орбитальной станции… Пересекал на лодке Атлантику, сутки не выходил на связь – по всем мировым информационным каналам прошел сигнал «SOS»: «Пропал, мол, известный мореплаватель Конюхов!» Искали всем миром, каждый квадрат предполагаемого района плавания спутниками прочесывали. Когда нашли, у него даже борода не намокла. «Японская техника подвела», – пожаловался. В тот момент не иначе все руководство компании – производителя «хреновой техники» – переживало случившееся. Рекламация от «самого Конюхова-сан» – это вам не от какого-то там отставного каптри, «кругосветного бомжа» с литовской фамилией и тощим бумажником.
     Зигмас сотоварищи (когда таковые на борту яхты еще наличествовали) «пропадал» на пути следования в Севастополь десятки раз. В прямом смысле и переносном. Порой неделями о них не было ни слуху ни духу. Они иногда сами не знали, где находились. Несмотря на то, что старались идти неподалеку от берегов, их нередко выносило в открытое море, где они подобно слепым кутятам блуждали по нескольку суток.
     Неподалеку от Филиппин их взяли на абордаж местные пираты. На классических флибустьеров они, правда, походили мало, но в недостатке жадности их упрекнуть было нельзя. Окружили яхту «джонками», ощерили какие-то допотопные пулеметы («кажется, английские «льюисы», ну, такие, знаешь, с водяным охлаждением») и долго что-то орали недоброе. Затем, когда поняли, что кроме бронебойного русского мата прочего оружия на суденышке нет, саранчой оккупировали палубу, но ничего ценного, кроме пары килограммов овсяных отрубей и вязанки сушеной камбалы, так и не обнаружили. Долго искали «судовую кассу», но и ее не нашли. В их головы и прийти не могло, что деньги удобно хранить в жестяной банке из-под пива. Ровно двадцать два доллара тридцать пять центов – все, что осталось после посещения очередного порта.
     …«Вот все мое навигационное оборудование», – с грустью продемонстрировал мне в тот день Зигмас старенький секстант, пару биноклей с некогда воронеными «рубашками», карты и лоции, едва ли не из учебников по географии вырезанные, радиоприемник «ВЭФ», телеграф – ровесник изобретателя Морзе и еще кое-что по мелочи типа русско-английского разговорника. «А ведь говорила мама: учи английский, Зигмас, а я даже родной литовский почти забыл».
     Первый раз он пожалел, что мало уделял внимания «инглишу» в Японии, где несколько месяцев за гроши батрачил на «самураев»: ловил с помощниками и продавал рыбу, дабы хоть как-то пополнить скудную «судовую кассу» для продолжения плавания. Кстати, о «судовой кассе». Каждый месяц (в случае, если удавалось на пару-тройку дней постоять в каком-нибудь порту) Зигмас посещал ближайшее почтовое отделение, откуда посылал родственникам в Каунас телеграмму со своими координатами. По этой «ориентировке» и переводили его военную пенсию, которая (во всяком случае на момент «зимовки» в Севастополе) являлась его единственным источником существования: «Были моменты, когда в кармане не было ни копейки. Раньше, пока мои напарники еще вдоволь не наелись морской романтики, выживать было проще. Кому деньги родные высылали, кому друзья одалживали, подработать опять же можно было. Теперь вот совсем на мели. Звонил вчера жене (это, кстати, уже вторая его супруга, с первой он развелся около двадцати лет назад – В.М.), говорит, пенсию задерживают…»
     Последний романтик
     
От полтинника, который я решил пожертвовать на нужды подвижника-энтузиаста, он долго отказывался: «Ну, ты меня совсем за бомжа держишь! Еды у меня хватает, с ребятами из яхт-клуба («Камчатка» стояла на «стапелях» яхт-клуба ЧФ. – В. М.) отношения отличные опять же. Да, время обедать, кажется. Давай перекусим, что Бог послал, как говорится».
     В тот день (да и не только в тот, как мне показалось) Бог послал ему: а) макароны из муки отнюдь не первой сортности; б) тюльку в томате; в) чай «поскрести по сусекам» и… мечту о сосисках: «Знаешь, какие в Литве сосиски к пиву подают! Тоненькие, подкопченные, чудо!» «Мечта» отнюдь не выглядела намеком, но я все равно решил сходить «за сигаретами» и «новой пленкой для диктофона». «Сигареты», правда, оказались не столь вкусными, как прибалтийские, но с пивом сочетались ничем не хуже. «Нельзя же мне пиво, нельзя», – словно зомбировал себя Зигмас, сопровождая каждую колбаску щедрым глотком портера: «А как ты, кстати, догадался, что я темное люблю?» Да элементарно догадался: был пару раз в Вильнюсе, а там каждый уважающий себя пивной эстет «колбаски по-прибалтийски» и «свиные ножки по-вильнюсски» исключительно «черняшкой» запивает. «Ты был в Вильнюсе?» – сказано было таким тоном, каким обычно спрашивают: так ты, получается, мой родственник, что ли?
     Вспомнили, словом, родные места: башню короля Гедиминаса, озера в окрестностях знаменитого Тракайского замка, картофельные топельцины со сметаной, орган в нынешнем «бундестаге», ранее принадлежавший кафедральному собору, особенности характера местного населения («Я фас-с не поним-маю»), блеклых тамошних барышень («Бесцветные какие-то. Не сравнить с севастопольскими»): «Меня, кстати, несмотря на имя и фамилию, за своего там принимают неохотно. А если в военной форме, чуть ли в след не плюют. Зачем, почему?»
     Он мечтал когда-нибудь зайти под парусами в прибалтийский порт на белоснежной яхте, купить себе свитер в широкую синюю полоску и капитанскую фуражку с именным крабом. Романтик. «Представляете, Шура! Бухта, экспорт кофе, полтора миллиона людей – и все поголовно в белых штанах», – за точность непроизвольно выданной «на гора» цитаты я не ручаюсь. «Тебе тоже симпатичен Остап Бендер? Рио-де-Жанейро – мечта поэта. Даст Бог, загляну в этот город…»
     «Лафет» под парусом
     
Бог не дал. Его даже не пустили в занюханный коста-риканский порт, где «лицо прибалтийской национальности» не приглянулось по бюрократическим причинам и малой известности. Конечно, Жилайтис не знаменитость. Обычный романтик, морской Остап Бендер, бессребреник, «морской бомж», «профессиональный мечтатель», кругосветка которого состоялась только лишь потому, что для настоящей мечты не существует непреодолимых трудностей и непроходимых границ. Он и умер, как настоящий мечтатель: на палубе своей едва живой яхты, не дотянув до осуществления мечты всего ничего.
     …«Как думаешь? Помогут мне поднять мою старушку на ноги?» – снова спросил он. Был конец марта. В первых числах весны он надеялся пойти дальше. Не сбылось. Требовали серьезного ремонта дизель и корпус, надо было обновить такелаж, запастись провизией. На все это у него не было ни гроша. Только упорство. Я случайно встретил его в городе в начале лета. Он выглядел счастливым. «Яхту починили, что ли?» – спросил его. «Лучше! – просиял он: – С сыном виделся. И с женой первой. Они в Симферополе живут. Больше двадцати лет прошло. Мне даже показалось, что мальчик гордится мной. Теперь хоть на край света».
     Яхту, кстати, ему «поднять» помогли. Флот помог. Бывший командующий распорядился оказать капитану посильную помощь. В первых числах он вышел в море. Один. Хотел набрать команду в Севастополе, но желающих «бомжевать» в океанах не нашлось. Рейд «латинского» порта Гольфито стал его последней остановкой. Самой последней.
     Как передали информационные агентства, тело капитана Жилайтиса кремируют в Коста-Рике, а урну с прахом закрепят на рубке яхты, на которой он «вернется» на Камчатку. Кругосветное плавание Зигмаса Жилайтиса завершат его друзья, готовые вылететь в Коста-Рику.
     Почему-то хочется добавить, что теперь-то уж наверняка найдутся серьезные спонсоры и расщедрятся на доставку к дальневосточным берегам «лафета» под парусом. Как это у нас почти всегда и бывает: при жизни человеку во многом отказывают, а после смерти заявляют, знаете, каким он парнем был!