31 августа 1983 года. Пассажирский самолет «Боинг-747» компании «Кориэн эйрлайнз», следовавший рейсом 007 по маршруту Нью-Йорк — Сеул, совершает посадку на промежуточном аэродроме Анкоридж (Аляска). С опозданием в 40 минут он покидает аэропорт и берет курс на Южную Корею, имея на борту 269 человек. Перед вылетом в самолет почему-то дополнительно загружают около четырех тонн горючего. Этого запаса топлива не требовалось, следуй самолет по установленному маршруту.
     Южнокорейская компания к тому времени уже известна тем, что ее самолеты летают кратчайшим маршрутом в целях экономии горючего. Маршрут R 20 рейса КАL-007, по которому летит «Боинг-747», - самый северный и короткий из пяти маршрутов над северной частью Тихого океана. Он проложен всего в 50 километрах от Государственной границы СССР. Это довольно легкомысленно, если принимать во внимание опасность болезненной реакции советской стороны на приближение иностранных самолетов к ее военным объектам на Дальнем Востоке в условиях нового витка «холодной войны», после избрания президентом США Дональда Рейгана. В Москве имеют все основания предполагать, что американцев не могут не интересовать базирование атомных подводных лодок, полигон межконтинентальных баллистических ракет, организация противовоздушной обороны.
     Капитан авиалайнера – опытнейший 46-летний пилот, полковник резерва южнокорейских ВВС, налетавший более десяти тысяч часов. Август выдался для него нелегким: пришлось пересечь одиннадцать часовых поясов и почти достигнуть предела налета, допускаемого нормами компании. Но руководство «Кориэн эйрлайнз», чтобы выдержать конкуренцию с американскими и японскими авиакомпаниями, экипажи не щадит. На пределе нормы находится физическое и психологическое состояние второго пилота, тоже офицера резерва ВВС, и бортинженера.
     Через две минуты после взлета из Анкориджа капитан включает автопилот, но почему-то не подсоединяет его ни к одной из трех инерционных навигационных систем, которые дают возможность постоянно придерживаться заданного курса. Автопилот ведет рейс KAL-007 на Сеул, но без учета маршрута R-20, предполагающего обход советских запретных зон. На крыльях и фюзеляже самолета горят аэронавигационные огни и предупредительные маяки.
     «Боинг» минует контрольную точку «Neeva» и начинает постепенно отклоняться от международной трассы в сторону Государственной границы СССР. В этот момент к нему вплотную приближается американский разведывательный самолет РС-135. Южнокорейский «Боинг» вторгается в воздушное пространство СССР и начинает углубляться в него в районе полуострова Камчатка. Бортовая навигационная система сигнализирует экипажу об отклонении от установленного маршрута, но командир корабля не реагирует на это. Капитан передает наземной станции слежения ложные координаты полета (хотя на борту находится три современных компьютера, одновременный сбой в работе которых маловероятен).
     Советские радиотехнические подразделения обнаруживают приближающуюся к Государственной границе СССР воздушную цель около 20.00 31 августа (время московское). За неопознанным иностранным самолетом устанавливается наблюдение. Поначалу считается, что это очередной РС-135. На перехват поднимаются два дежурных истребителя авиационного полка ВВС Дальневосточного военного округа, но им не удается обнаружить нарушителя.

     Из заявления Советского правительства:
     «Самолет-нарушитель вошел в воздушное пространство над Камчаткой, в районе, где размещена важнейшая база стратегических ядерных сил СССР. В то же время - что теперь признано американской стороной - в этом районе близ советской границы на той же высоте находился другой подобный ему самолет-разведчик ВВС США РС-135.
     В воздух было поднято несколько самолетов-перехватчиков. Один из них контролировал действия американского самолета РС-135. Второй вышел в район нахождения самолета-нарушителя, сигнализируя ему, что он вторгся в воздушное пространство СССР. Предупреждение игнорировалось».
     «Красная звезда», 7 сентября 1983 года.

     «Боинг» беспрепятственно пересекает Камчатку и около 21.00 выходит в Охотское море. Он продолжает держать курс на Сеул. Советские радиотехнические подразделения теряют самолет, но через 40 минут РЛС на острове Сахалин обнаруживает его. В воздух срочно поднимаются дежурные истребители. Тем временем рейс KAL-007 пересекает северо-восточнее города Долинска Государственную границу и летит над южной частью Сахалина.

     Из воспоминаний Героя Советского Союза генерала армии Ивана Моисеевича Третьяка, в 1983 году командующего войсками Дальневосточного военного округа:
     «Рано утром мне на квартиру раздался звонок от начальника штаба округа, доложившего, что в наше воздушное пространство в районе Камчатки вторгся иностранный самолет. Он летел по необычному маршруту. Это нас насторожило. Части ОСНАЗа установили, что из самолета передается радиограмма на спутник. Расшифровав ее, мы узнали, что экипаж докладывает об успешном выполнении задачи по наблюдению за нашими подводными лодками, находящимися в Охотском море.
     Исходя из такой обстановки, я был вынужден доложить начальнику Генерального штаба Маршалу Советского Союза Николаю Васильевичу Огаркову, который дал команду заставить самолет сесть, а если он не будет выполнять наших команд, уничтожить его».

     Выполнить решения начальника Генштаба пришлось командиру дислоцированной на Сахалине 40-й истребительной авиационной дивизии ДВО генерал-майору Анатолию Корнукову, уже после распада СССР ставшему генералом армии и главкомом ВВС России. Его разбудил в 4.15 местного времени звонок оперативного дежурного: РС-135 вошел в воздушное пространство СССР и направляется в сторону Сахалина. Комдив срочно прибывает на командный пункт.

     Из заявления Советского правительства:
     «На подходе к о. Сахалин самолет-нарушитель вновь был перехвачен истребителями ПВО. И здесь с ним попытались войти в контакт, в том числе и с помощью известной сигнализации общего вызова на международной аварийной частоте 121,5 мгц.
     Советские истребители ПВО оснащены средствами связи, на которых эта частота фиксирована.
     На самолете-нарушителе эти сигналы должны были быть приняты, но он на них не отвечал, в том числе и на другие сигналы и действия советских истребителей.
     Советскими службами радиоконтроля засекались периодически передаваемые короткие кодированные радиосигналы, обычно применяемые при передачах разведывательной информации.
     Командование ПВО района, тщательно проанализировав действия самолета-нарушителя, его маршрут, пролегавший и в районе Сахалина над военными базами, окончательно пришло к выводу, что в воздушном пространстве СССР находится разведывательный самолет, выполняющий специальные задачи. Самолет шел курсом через стратегически важные районы СССР».
     «Красная звезда», 7 сентября 1983 года.

     К сентябрю 83-го военная обстановка на Дальнем Востоке была крайне напряженной. Весной того года три ударные авианосные группы появились в районе Алеутских островов, недалеко от советской Камчатки, где провели многодневные учения. Четвертого апреля 6 самолетов А-7 взлетели с ударных авианосцев «Мидуэй» и «Энтерпрайз», находившихся в то время южнее японского острова Хоккайдо. В районе острова Зеленый Малой Курильской гряды они вошли в воздушное пространство СССР на глубину от 2 до 30 км над нашими территориальными водами и провели условное бомбометание по территории острова, сделав несколько заходов для атаки по наземным целям. Из-за сильной облачности, а также недостаточной подготовленности летного состава командир истребительной авиадивизии не рискнул тогда поднимать самолеты на перехват нарушителей, за что ему крепко досталось, встал даже вопрос о его несоответствии занимаемой должности. Тем более что 1 марта 1983 года в действие вступил Закон «О государственной границе СССР» (принят Верховным Советом СССР в ноябре 1982 г.). Его статья 36 гласила: «Войска противовоздушной обороны, осуществляя охрану государственной границы СССР... в случаях, когда прекращение нарушения или задержание нарушителей не может быть осуществлено другими средствами, применяют оружие и боевую технику...»
     В этот раз все было иначе. Вылетевший на перехват нарушителя заместитель командира истребительного авиаполка подполковник Геннадий Осипович по приказу с земли поразил южнокорейский «Боинг» двумя ракетами. Перед этим он дал несколько предупредительных очередей (около 200 снарядов) из 23-миллиметровой бортовой пушки по курсу движения авиалайнера. После открытия огня пилот рейса KAL-007 действовал как-то странно: он резко сбросил скорость до 400 километров в час, словно знал, что советский истребитель Су-15 при скорости меньше 450 километров может свалиться в штопор, а «Боинг» способен продолжать горизонтальный полет и при 350.
     Во всяком случае, так считали в Москве, хотя у самих советских генералов на Дальнем Востоке уверенности не было. Генерал армии И. Третьяк рассказывал, что радиотехнические подразделения ДВО потеряли пораженный ракетами южнокорейский самолет. Когда поврежденный «Боинг» стал резко терять высоту, возникла угроза его столкновения с истребителем МиГ-23, подстраховывавшим Су-15 Осиповича. МиГ стал пикировать, и локаторщики ошибочно приняли его за самолет-нарушитель. Генералы опирались на доклад Осиповича - первая ракета попала в хвост «Боинга», вторая поразила один из четырех двигателей и снесла половину левого крыла - и посчитали, что с такими повреждениями самолет не мог не упасть.
     До момента визуального контакта Су-15 с «Боингом» советское военное командование было уверено, что имеет дело с РС-135. Сомнения у Осиповича возникли только тогда, когда он уже атаковал южнокорейский самолет. «На расстоянии пяти километров от цели, - рассказывал он позднее журналистам, - я получил команду на уничтожение и выпустил первую ракету. Только на таком расстоянии я смог по-настоящему рассмотреть нарушителя. Он был больше Ил-76, а по очертаниям чем-то напоминал Ту-16. Я знал все военные самолеты противника, все разведывательные обозначения, этот не был похож ни на один из них. Я видел, что передо мной большой самолет с включенными огнями и мигалками».
     Впрочем, если бы нарушитель своевременно и был идентифицирован как «Боинг-747», это мало что меняло. Вооруженные силы США практиковали тогда использование «Боингов-747», летавших без опознавательных знаков, в качестве самолетов-разведчиков.
     Времени размышлять у пилота реактивного истребителя тоже не было, еще немного - и «Боинг» покинул бы воздушное пространство СССР. Командный пункт поторапливал Осиповича. Как он признался недавно одному из авторов этого материала: «В воздухе некогда думать. Летчик один сидит. Истребитель довольно сложный, третьего поколения. Надо работать ручкой управления, следить за двигателем, в то же время прицел перед тобой. Тут некогда рассуждать, партийные собрания проводить. Только действия. Поэтому летчики отрабатывают все на земле до автоматизма».
     По мнению бывших советских военачальников, советская сторона первой установила место падения «Боинга». Пограничные катера обнаружили маслянистое пятно в Татарском проливе. Туда оперативно направили группу кораблей и водолазов. А чтобы обмануть американцев, большую группу кораблей направили во вторую точку в Охотском море и сбросили с воздуха два радиобуя, имитировавших работу «черных ящиков» южнокорейского самолета. Американцы, как до сего дня убеждены наши ветераны, «клюнули», что позволило достаточно спокойно провести поисковые работы и поднять со дна Татарского пролива оба «черных ящика».
     В частной беседе Иван Моисеевич Третьяк рассказал недавно, что командование ДВО было убеждено тогда, что южнокорейский самолет был подготовлен для разведывательных целей. На его борту находились аппаратура по наблюдению за подводными объектами и группа инженеров во главе с конструктором. На самолете была заложена взрывчатка на случай, если советским истребителям удастся посадить его на своем аэродроме. В случае же сбития взрывчатка должна была также помочь уничтожить секретную разведывательную аппаратуру. Когда советские специалисты обследовали на дне пролива обломки «Боинга», характер их расположения однозначно свидетельствовал о произошедшем на борту взрыве в момент удара о воду.
     И если советские военные структуры сработали оперативно в рамках тогдашнего правового поля (требования закона о госгранице), то аппарат ЦК КПСС продемонстрировал свою прогрессирующую неспособность адекватно отвечать на вызовы времени. Генеральный штаб предоставил немало фактов, которые можно было умело обыграть во внешнеполитической пропаганде в своих интересах.
     Фактов, дающих основания подозревать американские разведслужбы в использовании южнокорейского «Боинга» в своей специальной операции, было достаточно. Их, кстати, американская и южнокорейская стороны так и не опровергли или не попытались объяснить. Советские военные специалисты обратили внимание, в частности, на то, что с полетом «Боинга-747» были согласованы орбиты спутника «Феррет-Д» и запущенного накануне челночного космического корабля «Челленджер». Каждый этап действий южнокорейского самолета совпадал с появлением в данной зоне спутника-исследователя. Покинув международный коридор, «Феррет» прослушивал радиоэлектронные средства на Чукотке и Камчатке, работавшие в обычном режиме боевого дежурства. На следующем витке «Феррет» работал над Камчаткой в тот момент, когда самолет пролетал над военными объектами южной части полуострова. соответственно он фиксировал увеличение интенсивности излучения радиолокационных средств. Третий виток «Феррета» совпал с полетом «Боинга» над Сахалином и позволил ему следить за работой дополнительно включенных средств противовоздушной обороны на Сахалине и Курильских островах.
     Маршрут полета погибшего «Боинга» позволяет предположить, что он пытался совершать маневры уклонения от радаров советской системы ПВО, не отвечал на ее запросы, обменивался сигналами с самолетом радиоэлектронной разведки РC-135 ВВС США, подошедшим к советскому воздушному пространству с восточной стороны Курильских островов. Южнокорейские пилоты, говорившие по радио на английском языке, при сближении с барражирующим в районе Камчатского полуострова американским самолетом-разведчиком вдруг перешли на телеграфный ключ, отбивая некое шифрованное сообщение. В начале седьмого, когда «Боинг» направился к Сахалину, с его борта была передана радиограмма: «Мы благополучно прошли юг Камчатки». А через час: «Пересекаем южную часть Сахалина».
     По очень странному стечению обстоятельств «Боинг» ни разу не вошел ни над Камчаткой, ни над Сахалином в зоны поражения советских зенитно-ракетных подразделений. Он обходил позиции и пусковых установок С-200, и дежурившей батареи зенитной ракетной бригады, вооруженной комплексами «Круг».
     Отклонение самолета от международной трассы более чем на 200 морских миль не могли не заметить американские службы управления воздушным движением. Рейс KAL-007 непрерывно находился в зоне контроля американской радионавигационной системы «Лоран-С». Однако американцы не сделали ни одной попытки предупредить южнокорейский экипаж об отклонении от международной трассы, хотя не могли не понимать, чем грозит вторжение в воздушное пространство СССР.
     Можно было парировать и американские заявления о том, что рейс KAL-007 находился за пределами досягаемости радиолокационных систем наземных диспетчерских служб. Американские газеты сообщали, что между федеральным авиационным управлением США и Пентагоном была договоренность об использовании военного радара на Аляске для отслеживания полетов пассажирских самолетов и их предупреждении об уклонении от курса при перелете вдоль советского побережья от Аляски в азиатские страны. Аналогичные договоренности существовали между диспетчерской службой гражданской авиации Японии и ее военными. Так что крайне маловероятно, что все прозевали «ошибку» экипажа южнокорейского «Боинга».
     Но все эти факты советская пропаганда не сумела или не захотела наступательно использовать в своих интересах. Аппарат ЦК КПСС проявил традиционные в те годы неповоротливость и медлительность. Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов, по свидетельству заместителя министра иностранных дел Г.М. Корниенко, колебался – надо ли признавать факт сбития южнокорейского самолета. МИД выступал за, но возражал министр обороны Дмитрий Устинов. Глава военного ведомства в телефонном разговоре с генсеком посоветовал ему не беспокоиться, заявив: «Все будет в порядке, никто никогда ничего не узнает».
     2 сентября советские газеты опубликовали сообщение ТАСС: «В ночь с 31 августа на 1 сентября с.г. самолет неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над о. Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиодиспетчерской службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря».
     Наверху не понравились слова Осиповича о том, что он видел аэронавигационные огни «Боинга», опознавательную «мигалку». Поэтому решили подстраховаться. И перед отправкой маршалу Огаркову пленки с записью радиопереговоров Осиповича с КП ее в Хабаровске… переделали. Летчика заставили говорить под шум электробритвы, что он не видит горящей «мигалки». Мелкая и бессмысленная ложь. Американцы сразу же разоблачили ее. В глазах зарубежной общественности советские руководители в очередной раз выглядели лгунами и фальсификаторами.
     2 сентября. Политбюро собралось на свое заседание. Его вел из-за обострявшейся тяжелой болезни Андропова Константин Черненко. Приведем некоторые фрагменты протокольной записи, чтобы понять ход мыслей кремлевских небожителей. Министр обороны Дмитрий Устинов в начале заседания пытался оправдать действия своих подчиненных: «Могу заверить Политбюро, что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями военного долга… Наши действия были абсолютно правильными, поскольку южнокорейский самолет американского производства углубился на нашу территорию до 500 километров. Отличить этот самолет по контурам от разведывательного самолета чрезвычайно трудно. У советских военных летчиков есть запрет стрелять по пассажирским самолетам. Но в данном случае их действия были вполне оправданы, потому что самолету в соответствии с международными правилами неоднократно давались указания пойти на посадку на наш аэродром».
     Секретарь ЦК по сельскому хозяйству Михаил Горбачев со «знанием дела» добавляет: «Самолет долго находился над нашей территорией. Если он сбился с курса, американцы могли поставить нас в известность, но они этого не сделали».
     Поддержанный Горбачевым глава военного ведомства продолжает: «Наши летчики давали им многочисленные предупреждения и над Камчаткой, и над Сахалином. Самолет шел без предупредительных огней (в действительности аэронавигационные огни горели и Осипович докладывал о них на КП. – Авт.). В окнах самолета света не было. Были произведены предупредительные выстрелы трассирующими снарядами, что предусмотрено международными правилами (на самом деле укладка снарядов, как рассказал генерал Анатолий Корнуков, была такая: 30 процентов – бронебойные, 70 – осколочно-фугасные. – Авт.). Затем летчик сообщил на землю, что самолет боевой и его надо поразить(!). Мое мнение состоит в том, что нам надо в этой ситуации дать необходимые сообщения в нашей печати. Но дрогнуть нам нельзя».
     Как видим, Устинов вольно или невольно вводит в заблуждение своих соратников по Политбюро: то ли стремясь по старой цэковской привычке снять с себя ответственность, то ли сам введенный в заблуждение своими подчиненными.
     Члены Политбюро продолжают обмен мнениями. Председатель Совета Министров СССР Николай Тихонов: «Мне непонятно, на что рассчитывал сеульский летчик. Он же понимал, что идет на верную смерть. Он ведь видел и сигналы наших самолетов, и их требования приземлиться. На мой взгляд, это продуманная, сознательная провокация, рассчитанная на осложнение и обострение международной обстановки».
     Дмитрий Устинов: «О том, что думали южнокорейцы, трудно сказать. Но то, что это осознанная провокация, вполне возможно. Вопрос состоит в том, как лучше сообщить о наших выстрелах».
     Министр иностранных дел Андрей Громыко: «Отрицать то, что наш самолет стрелял, нельзя».
     Министр культуры Петр Демичев: «Они, конечно, знают, что это был боевой выстрел».
     Первый секретарь Московского горкома КПСС Виктор Гришин: «А что говорил южнокорейский летчик?»
     Дмитрий Устинов: «Мы ничего не слышали».
     Председатель Совета Министров РСФСР Виталий Воротников: «Не была ли нарушена связь у южнокорейского самолета?»
     Дмитрий Устинов: «Об этом никто не может сказать».
     Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил Николай Огарков, подправляя министра, вступает в разговор: «У нас есть сведения, что южнокорейский самолет разговаривал с землей». Но на его замечание не реагируют…
     Михаила Горбачева интересует: зафиксировали они боевой выстрел? Председатель КГБ Виктор Чебриков, видимо, опираясь на доклады советской внешней разведки (Первое главное управление КГБ), успокаивает членов Политбюро: «Нет, не зафиксировали».
     Знакомство со стенограммой заседания Политбюро оставляет неоднозначное впечатление: Дмитрий Устинов не совсем в курсе деталей событий, разыгравшихся в небе над Сахалином, руководитель госбезопасности не знает, что американцы в состоянии прослушивать радиопереговоры советской авиации с наземными командными пунктами…
     7 сентября под градом обвинений с американской стороны Кремль в официальном заявлении Советского правительства признает ответственность за происшедшее и выражает сожаление «по поводу гибели ни в чем не повинных людей». Но это не позволяет перехватить инициативу в пропагандистском поединке с американцами.
     Под впечатлением происшествия с «Боингом-747» советское руководство вскоре изменило порядок применения силы в отношении иностранных самолетов, нарушивших воздушное пространство СССР. Летчикам ВВС был дан приказ открывать огонь только по военным самолетам капиталистических стран, да и то на применение оружия накладывалось немало ограничений. В боекомплекты истребителей приказано было включить трассирующие снаряды. Бюрократическая казуистика связывала, что называется, по рукам и ногам командиров соединений войск ПВО страны.
     Позднее именно такой перестраховочный подход Кремля позволил немецкому летчику-авантюристу Матиасу Русту безнаказанно прилететь на легкомоторном самолете в Москву и сесть на Красной площади. Кстати, вполне вероятно, что это могло быть продолжением специальной операции западных спецслужб в отношении СССР, и мы постараемся в будущем году рассказать об этом в связи с недавним сенсационным признанием на одном из центральных телеканалов Сергея Мельникова, 28 мая 1987 года дежурного генерала на центральном пункте ПВО. По его словам, бывший председатель КГБ Владимир Крючков в разговоре в доверительной форме сообщил ему, что «лично готовил эту операцию по указанию Горбачева»…
     А после распада СССР новые российские власти фактически присоединились к общепринятой на Западе трактовке событий. Во время визита в ноябре 1992 года в Сеул Президент России Борис Ельцин признал ошибочными действия советского военного командования и выразил глубокое сожаление по поводу трагедии, разыгравшейся над Сахалином.
     Справедливости ради надо отметить, что прямых доказательств шпионской миссии «Боинга» советская сторона так и не добыла, по крайней мере по официальной советской версии. Среди обломков сбитого южнокорейского самолета детали разведывательной аппаратуры обнаружены не были. Ничего не дала и расшифровка «черных ящиков», поднятых нашими водолазами с океанского дна. В декабре 1983 года в докладной записке на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова министр обороны Дмитрий Устинов и председатель КГБ Виктор Чебриков сообщали: «При расшифровке данных регистрирующей аппаратуры обнаружить достоверность преднамеренного вторжения в наше воздушное пространство нам не удалось. Мы не получили также прямых доказательств того, что самолет летел с разведывательной целью. С учетом того, что данные «черных ящиков» могут быть использованы не только Советским Союзом, но и западными странами для обоснования своих противоположных точек зрения о целях полета «Боинга», рекомендуем эти данные засекретить».
     После распада СССР южнокорейцам «черные ящики» вернули, но без их содержимого! Это, кстати, стало поводом для скандала в Кремле. Борис Ельцин, как рассказывал начальник его службы охраны Александр Коржаков, крайне возмутился, когда выяснилось, что «черные ящики», переданные им в торжественной обстановке руководству Южной Кореи в ноябре 92-го, оказались пусты. По мнению Коржакова, дипломатический конфуз с «черными ящиками» стал одним из поводов к увольнению главы президентской администрации Юрия Петрова, по инициативе которого Борис Ельцин и преподнес Сеулу «подарок».
     Сегодня, спустя 30 лет после трагедии, существует несколько альтернативных точек зрения, в основе которых результаты независимых расследований. По мнению некоторых российских журналистов и отставных офицеров, пытавшихся самостоятельно разобраться в обстоятельствах трагедии, вина за гибель пассажирского «Боинга» лежит все же на южнокорейских властях, которые санкционировали его участие в специальной операции американской разведки. Системный анализ ставших достоянием гласности некоторых подробностей полета южнокорейского самолета выявил ряд фактов, позволяющих подозревать официальных представителей США и Южной Кореи в неискренности. Но, подчеркнем, чтобы избежать обвинений в необъективности, все это только косвенные доказательства.
     Американский журнал «Сайенс дифенс мэгэзин» писал еще в 1983 году, вскоре после трагедии: «Южнокорейский самолет незадолго до инцидента – 11–14 августа 1983 года - побывал на американской военно-воздушной базе Эндрюс, где был оснащен специальным оборудованием. При этой операции присутствовали представители не только Агентства национальной безопасности и ЦРУ, но и специалисты разведуправления ВВС США, Управления национальной разведки и других ведомств. В самолете было установлено совершенно секретное устройство, предназначенное для связи с самолетом-разведчиком РC-135.
     Дэвид Пирсон, которого считают одним из наиболее серьезных на Западе исследователей сахалинской трагедии, писал по этому вопросу: «11 августа в 10.30 утра на базу ВВС Эндрюс под Вашингтоном прибыл, как говорят, самолет авиакомпании КАL, сопровождаемый разведывательным самолетом РC-135. Сразу же после прибытия он был отбуксирован в дальний конец аэродрома к зданию номер 1752. Там заправляет делами фирма «И-Системс». Это базирующийся в Далласе, штат Техас, подрядчик Пентагона и ЦРУ. Ее специализация – электронное оборудование. Полагают, что корейский самолет был оснащен там электронным оборудованием, тип которого не уточняется. 14 августа в 6.40 вечера самолет вылетел с Эндрюс, опять-таки в компании РC-135.
     Видимо, необходимостью обслуживать это спецоборудование и объясняется тот факт, что экипаж рейса KAL-007 был увеличен с 18 до 29 человек, в то время как в японской авиакомпании самолет такого же типа на трассе Нью-Йорк – Сеул обслуживали 15, а в компании «Пан-Американ» - 12 человек. В пользу версии о шпионской миссии KAL-007 говорит и заминка на сорок минут с вылетом из аэропорта в Анкоридже. По странному стечению обстоятельств благодаря этим сорока минутам «Боинг-747» оказался у границы СССР именно тогда, когда над Камчаткой должен был проходить по орбите американский разведывательный спутник «Феррет-Д».
     Отдел истории «Красной звезды».
     (Окончание следует.)