на главную страницу

25 Декабря 2003 года

Тема номера

Четверг

ФРОНТОВОЙ КОМДИВ

«Красная звезда» поздравляет своего старейшего читателя с вековым юбилеем!

Александр БОНДАРЕНКО, «Красная звезда».



Время летит, и вот уже нынешние школьники на уроках истории путают в своих ответах полководцев двух Отечественных войн – настолько обе они для них кажутся далекими... Да и для нас, людей, скажу, среднего поколения, Маршалы Советского Союза Б.М. Шапошников, А.И. Егоров, М.Н. Тухачевский, Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, В.И. Чуйков уже стали личностями достаточно абстрактными, «историческими персонажами», известными исключительно по книгам, фильмам, архивным материалам. Степан Ефимович, очевидно, оказался сегодня тем единственным человеком, которого связывали с этими – равно как и с многими иными — известнейшими военачальниками личные отношения. С одними он общался, под командованием других служил, с третьими ему посчастливилось дружить. Его вековая жизнь вместила в себя огромное количество людей и событий, – и о том наш сегодняшний разговор. Конечно, он получился фрагментарным, но для рассказа о такой большой жизни будет мало и нескольких газетных полос.

     - Вы родились еще до Октябрьской революции. В какой семье?
     - Семья была крестьянская, но не бедная. Дед мой, Семен Иванович, мясом торговал. Отец отслужил действительную службу — четыре года в лейб-гвардии Волынском полку в Варшаве. В гвардию выбирали по росту и красоте, а он был очень высокий - в полку стоял вторым на правом фланге. Всегда был чисто выбрит, красивый такой, чернобровый. Он дружил с братьями будущей своей жены, и когда пришла пора призываться, приехал и сказал: «Елена, тебе 14 лет, а мне – 22. Когда вернусь, мы поженимся». Она почему-то заплакала, а все вокруг засмеялись, и на самом деле эта свадьба потом состоялась. У нее было приданое – три десятины земли с лесом. Дом – обыкновенная изба, три комнаты, печка. Участок земельный очень большой был, так что когда Советская власть пришла, его урезали.
     - Отец ваш воевал?
     - Конечно! Когда началась война с Японией, он был ратником 2-го разряда – и сразу же в начале войны поехал в Порт-Артур, где-то до 1906 года. В 1914-м опять был призван, служил во 2-й армии Самсонова, чудом вырвался из окружения... После мировой войны началась Гражданская, он так на войне и остался, вернулся только в 1920-м или 1921-м. Пришел домой в папахе, с красной лентой по диагонали - еще я шинель его серую помню...
     - Чем же вы во время Гражданской войны занимались?
     - Отец и старший брат были на фронте, а в доме – семья, сестра и брат, дедушка старенький. Мы с матерью вкалывали по-настоящему - я пахал, сеял, боронил, лошадь пас… Еще и учился.
     - Как же вы стали военным?
     - Призвали меня в 1925 году, когда я хотел окончить 8-й класс земского училища... Система тогда была такая: призывали в два этапа. Я пришел в Великих Луках в крепость, где был военкомат. Большая комната, столы, на столе – ящик барабанный, ручка. И там номера…
     - Зачем это все?
     - Мы тянули жребий очередности на комиссию. Я вытащил 52-й и сейчас помню, номер каким должен явиться. Пришел через неделю на комиссию. Там был представитель 11-го артполка, помощник командира учебной батареи. Как же его фамилия? Сейчас… Поликарпов! Хороший кавалерист, верховую езду очень хорошо знал и гимнастику... Он на меня посмотрел – а был я высокого роста, интересный, выправка хорошая – и говорит: «Мы вас в учебную батарею зачислим!» Две недели я гулял рекрутом, потом приехал в военкомат – и нас сразу в вагон, в Ленинград, в 11-й полк, в учебную батарею, где меня выучили на заместителя командира огневого взвода. Потому-то я сейчас и глухой!
     - Очевидно, служба вам понравилась, поэтому вы решили учиться на командира…
     - Служба действительно нравилась, но… Вначале полк стоял в Гатчине, потом его перебазировали в Ленинград, на Шпалерную улицу, в Кавалергардские казармы. Командующим округом тогда был Борис Михайлович Шапошников, и в одно прекрасное воскресенье - хороший день был, помню — он к нам приехал. Полк был выстроен на «Шпалерке», перед штабом. Мы стояли в конном строю - такая красивая была линия: 1-й дивизион – вороные кони, 2-й — гнедые и рыжие, 3-й - серые в яблоках. Шапошников ходил, беседовал и пришел к нашему дивизиону. Подходит ко мне, я представился: «Командир огневого взвода 7-й батареи...» — «Голубчик, а где же ваш командир взвода?» Командир дивизиона Порохневич, старый офицер, докладывает: «Средних командиров у нас недостает, и мы ставим на эту должность хорошо подготовленных младших командиров». Тут он меня и спрашивает: «Голубчик, а как же вы думаете дальше?» Я говорю: «Отслужу и поеду домой».— «А если бы вам поступить в школу?» Я призадумался, на это ничего не ответил, а потом и решил.
     
Гвардии генерал-лейтенант артиллерии Степан Ефимович Попов родился 25 декабря 1903 года в Великолукском уезде Псковской губернии. В 1925 г. призван на срочную службу; в 1930-м окончил
     1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу имени Красного Октября. Великую Отечественную войну начал в чине полковника командиром 756-го артиллерийского полка, закончил генерал-майором артиллерии командиром 3-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва РВГК. Его имя восемь раз названо в победных приказах Верховного Главнокомандующего.
     Окончил Военную академию Генерального штаба, был командующим артиллерией и ракетными войсками Приволжского военного округа, служил старшим военным советником в Чехословакии, завершил службу в 1967 году в должности начальника факультета Военно-артиллерийской академии им. М.И. Калинина. Кавалер 13 боевых орденов. Автор нескольких книг, а также ряда документальных повестей и очерков, опубликованных в различных журналах. Член международной ассоциации писателей баталистов и маринистов. Постоянный подписчик «Красной звезды» с 1928 года.
     Несмотря на свой более чем почтенный возраст, Степан Ефимович остается великолепным собеседником и очень обаятельным человеком. Он сохраняет прекрасную память, чувство юмора, принципиален в оценках, но никогда не пытается навязывать свою точку зрения. Впрочем, это можно понять из того интервью, которое гвардии генерал-лейтенант артиллерии Попов дал нашему корреспонденту в канун своего юбилея.

     
- Конечно, отправились в артиллерийское училище имени Красного Октября?
     - «Училище» - это было буржуазное понятие! У нас были «школы». Так вот, пошел я в Борисоглебскую кавалерийскую школу, но медкомиссия забраковала – нашли растяжение вены в левой ноге. После отказа от кавалерийской науки пошел в Стрелково-пулеметное училище им. Склянского. Там мне обстановка не понравилась - все вокруг красной краской окрашено было, да и вообще жизнь пехотная не понравилась… Вернулся я в свой полк, и тут ко мне приходит командир взвода Кузьма Кузнецов, что и как, спрашивает. Рассказываю. «Зачем ты туда шел? Надо идти в артиллерийское!» И вот тогда я поехал в 1-ю Ленинградскую школу, к ее начальнику Федотову. Он поговорил со мной и отправил на экзамены...
     - Которые вы благополучно сдали и стали курсантом…
     - Нет! Я, к моему стыду, засыпался на географической карте. Какое-то маленькое-маленькое государство, где были какие-то неприятные политические перевороты, не нашел... Оно маленькое, как пуговица… Пошел я опять к Федотову. Он говорит: «Хорошо, поезжайте в полк, вас вызовут!» Действительно, через неделю я был зачислен курсантом.
     - Степан Ефимович, а потом, когда вы стали генералом, вы встречали кого-нибудь из своих командиров по 11-му полку?
     - Было… В 1947 году, когда я приехал в отпуск из Северной Кореи и заехал в Ленинград, то на Суворовском проспекте у трамвая заметил знакомое лицо. Говорю: «Вы Порохневич, командир дивизиона?» - «Да, капитан Порохневич!» А я-то уже генерал... «Вы помните меня, я был замкомвзвода, старшиной дивизиона?» - «Ну как же, Попов Степан Ефимович!» Он пригласил меня к себе, рассказал сквозь слезы, что был репрессирован... Потом мы распрощались - и больше уже я его не видел.
     - Что вам больше всего запомнилось из курсантских времен?
     - В школе был юнкерский порядок – так он и остался. А какое было преподавание, какие преподаватели были! Командно-преподавательский состав был почти весь из царской армии. Начальник учебной части, например, Эйзенгауэр, был настолько подготовленным специалистом, что если какой преподаватель - по любому предмету - заболел, то он приходил в класс, спрашивал, на каком вопросе мы остановились, и сразу начинал лекцию, как будто всю подготовку заранее имел. К тому же очень энергичный и доступный человек был… И еще мне очень запомнилось несколько происшедших тогда встреч.
     Кавалерийское дело очень любил, и однажды меня направили на соревнования по верховой езде. Кобыла у меня была очень интересная - белая в серых яблоках, черные копыта… Стою на старте, смотрю – идет командир. Подходит. Я вытянулся в струнку. «Вы что, с кавалеристами соревноваться думаете? Хотите показать свою кавалерийскую удаль?!» - «Хочу, товарищ командир!» - «Ну, тогда очень хорошо, что вы не падаете духом… Желаю успеха!» Поговорил еще со мной, спросил: «А что ваша лошадь так волнуется?» - «Не могу знать, товарищ командир!» - «Немогузнайки» в войсках не котируются! – строго сказал он. - Не ценятся! Это злой враг наш!» Потом объяснил, что лошади передается мое волнение, и потому мне следует взять себя в руки. Моим собеседником был слушатель Высших кавалерийских курсов Георгий Константинович Жуков...
     - Это оказалось первой, но далеко не последней вашей с ним встречей…
     - Да, но о том мы поговорим позже - в курсантские годы у меня были и другие не менее запомнившиеся встречи.
     В 1929 году проводились большие маневры в Белорусском военном округе, и мы, курсанты старшего класса, были отправлены туда на стажировку. Наша огневая позиция находилась у станции Быхово, близко от дороги, я был старшим на батарее. Утром позавтракали, начали заниматься около орудий, смотрю - идут легковые машины, такой кортеж. Они остановились, вышли человек, наверное, десять. Все выхоленные и идут прямо к нам, на огневую позицию. Петлицы у них разные – то красные, то кавалерийские, то артиллерийские, и у всех по несколько «ромбов». Впереди идет высокий полный командир с четырьмя «ромбами» - командующий войсками округа Александр Ильич Егоров. Я хотел рапорт отдать, но он не принял, и все пошли к огневой позиции. Егоров спрашивает: «Ну как, юнкер, скоро будешь командиром?» - «Да, - говорю, – последний год». Он начал около орудия рассказывать: «Орудие-то у вас старенькое, 1902 года рождения, дальность небольшая, снарядик слабенько рвется. Но сейчас уже вышла полковая 76-мм пушечка. Она и дальность имеет больше, и снарядик посильнее, и лошади не потребуются, идет на тягаче «Комсомолец». Такая у нас вся артиллерия будет!» - и начинает рассказывать, какая артиллерия будет, какая авиация, какие танки... Он оставил о себе очень приличное впечатление.
     - Кстати, как вы тогда жили материально?
     - До войны денежное довольствие командиров было очень стабильным и немалым. Я, командир батареи, получал 125 рублей, деньги это были очень большие. Рубль тогда был в цене, все стоило копейки… Потом введена была надбавка, 10 рублей, за артиллерийское звание. Артиллеристы – люди малодосягаемые, в войсках выделялись образованностью, тактом своим, культурой. Еще и за Дальний Восток нам по 10 рублей платили – а Дальним Востоком тогда считалось все, что было за Уралом.
     - В Сибири вы служили почти до самой войны?
     - Да, в 1939 году, во время Финской кампании, меня вызвали в Москву насчет перевода на фронт, однако потом назначили командиром 576-го полка и отправили в Приволжский округ. Кстати, именно в то время я увидел знаменитого немецкого танкового генерала Гейнца Гудериана, который был у нас на курсах – мы с ним потом «встретились» под Тулой.
     - «Красная звезда» писала, что в Великой Отечественной войне вы участвовали с самых первых ее дней…
     - Задачей, которую тогда передо мной поставили, было не допустить врага форсировать Днепр в Рогачеве и Жлобине, чтобы прорваться на Гомель, на Юхнов, разрезать нашу группировку пополам и по частям разбить ее… Для этого мы сами под огнем противника переправились через реку. Приехал заместитель командующего войсками Западного фронта Еременко. Он почему-то не поверил, что мой полк первым из всей артиллерии 63-го корпуса форсировал Днепр. Спросил, где я перед тем служил, и я рассказал, что в Сибири мне пришлось и Обь, и Иртыш форсировать, а потом – и Волгу... Об этой нашей встрече Андрей Иванович, кстати, написал в своей книге «В начале войны».
     Помню, отличился тогда командир орудия Виноградов, он стоял на прямой наводке. Три танка немецких подошли к нашим позициям, и он подбил два. Я приехал - конус сожженной травы, танки костром дымят. Но и у нас лошади вышли из строя - очень большая забота была с лошадьми. Вот я и сказал бойцам, что если коней здоровых не будет, то мы задачу не выполним. А там солдат сидел, он говорит: «Выполним! Нужно будет - на руках перетащим, товарищ командир!» Говорю, хорошо, что у вас такое настроение. «У нас и все такие!» - он отвечает... Вот так мы остановили противника на этом рубеже, а 13 июля пошли в контрнаступление, продвинулись на 250 км на запад. Так что первый контрудар нанесли мы, 21-я армия. Ельня потом уже, в августе, началась…
     - Все же потом у вас были и окружение, и отступление…
     - Конечно, когда весь фронт отступал, то нас никто поддержать не мог. Тогда я уже был начальником артиллерии 217-й дивизии… Из окружения мы вывели только полторы тысячи человек, технику потеряли. Поехал к командующему артиллерией фронта Ивану Павловичу Камера, чтобы получить какие-то боевые средства… Стою у штаба, дождь моросит, смотрю - идет командующий фронтом Жуков… Я вытянулся, хотел ему доложить, но он перебил: «Вы кто такой будете?.. А тут что делаете? Снаряды приехали просить?» Говорю: «Не только снаряды!» «Тогда пойдемте!» - резкий такой голос. Ну, думаю, сейчас будет баня с паром... Пришли, он снял шинель: «Садитесь, гостем будете!» Начали разговаривать. Смотрю, стоят противотанковое ружье длинное, патрон от него, два артиллерийских снаряда - 76-й и 122-мм… Я так сижу и думаю про себя: «Это не кабинет командующего, а просто научная лаборатория, где куется наша победа». Жуков будто услышал: «Не только тут куется победа, но и там, на передовой». В это время заходит Камера, Георгий Константинович ему и говорит: «Вот, Иван Павлович, погорелыш приехал, просит снаряды, пушки, пулеметы... Голые пришли! Дадим?» И ведь через три дня я все получил! Я тогда убедился, что этот человек - хозяин слова…
     - Степан Ефимович, я знаю ваше огромное уважение к маршалу Георгию Константиновичу Жукову. Объясните, пожалуйста, в чем суть его полководческого дарования, почему именно его нарекли Маршалом Победы?
     - И почему говорят, что где он появлялся - там проводилась операция, и проводилась успешно? В мае 1942-го под Юхновым мне пришлось ходить с ним по траншее, и я видел, как он обращался к людям. Он очень тщательно занимался подготовкой операции. В эту подготовку входило детальное изучение местности - он каждую сопку, каждый овражек досконально изучал в бинокль, в стереотрубу. Где нужно - ползал, и я полз за ним; где нужно - бежал, пригнувшись, и я это же самое делал, чтобы не отстать. Только после скрупулезного изучения местности он принимал решение, где нанести удар.
     - Вам не тяжко было с ним вместе ползать и бегать? Ростом-то вы все-таки под два метра…
     - Так и он был не совсем маленький, среднего роста, зато я тогда был очень легкий. К тому же Жукову под 50 было, а мне только 38. А ползать и бегать я на войне привык… Потом Георгий Константинович обращался к людям - это то, кстати, что мы часто пропускаем в своей работе, в своей оценке. Изучал, как люди знают обстановку, свои части и подразделения, их боевые возможности, вооружение, как пользуются им, как его изучают. Это тоже скрупулезная беседа была, позволявшая узнать, как идет у нас наряду с боевой работой и боевая учеба… Вообще скажу, что это был очень интересный человек. С солдатом любил пошутить, анекдот рассказать, к офицерам относился по-отцовски, а с генералов требовал, строго наказывал. Жесткий был, любил точность выполнения приказа…
     - Вернемся, однако, к событиям 41-го. Насколько знаю, вам тогда ведь и самому приходилось подбивать немецкие танки?
     - Да, было такое в конце октября 41-го - я был командующим артиллерией 217-й дивизии 50-й армии. Мы отступали, сдали Ясную Поляну, Косую Гору… Пять немецких танков вышли по трассе Орел - Тула к городу, оказались в нескольких сотнях метров от парка имени Толстого. В это время я находился на переднем крае. Адъютант со мной был Сапрыкин и охрана - солдат Гриша Долгов. Наш артиллерийский полк расположился прямо перед садом на привал, и в это время налетела авиация… Здорово бомбила! У орудия, которое впереди стояло, погибли все люди. Я вижу - крах! Кричу: «К орудию!» Сам встаю за прицел, на Сапрыкина говорю: «Заряжающим и замковым», а на Долгова, Гришу-удалого: «На правило!» И тут уже танки идут! Я схватился за прицел и навел, подбил два танка. Остальные три повернули и ушли... Через месяц мне за это дали орден Красной Звезды.
     - Видимо, для вас это был самый тяжелый момент сражения за Тулу?
     - Нет, к сожалению. Самое тяжкое впереди оказалось… Задержав немца, мы перешли в контрнаступление. Нашу дивизию выделили в отдельную группу, усилили ее 33-й танковой бригадой, в которой было 4 танка, и поставили задачу взять Ясную Поляну. Задачу эту мы не выполнили… Тогда к нам приехал заместитель командующего 50-й армией Василий Степанович Попов, начальник тыла. Вечером он собрал нас на обсуждение - почему не выполнили задачу? Обратился к командиру танковой бригады полковнику Юшкевичу. Тот говорит: «Артиллерия не была готова». Я молча пожал плечами: на дивизию было всего 14 орудий, так что этой танковой бригаде я смог придать лишь одно зенитное орудие 87-го калибра. «Кто начальник артиллерии?» - спросил генерал так, будто бы он не знает, хотя мы только что ужинали вместе. Я встаю. «А-а-а! Изменник, предатель! Расстрелять тебя надо, сукиного сына!» - и началось. Я опять пожал плечами, улыбнулся. «Ты еще и смеешься?! Вот когда повесим – не будешь смеяться!» Говорю: «Тогда над вами будут смеяться!» И тут – звонок командарма Ивана Васильевича Болдина, уж не знаю, кто ему успел сообщить о случившейся со мной катастрофе. «Я Попова знаю по мирному времени, никаких разговоров о его отрицательной работе быть не должно!» На этом все закончилось. Я, конечно, вспотел, потому что в 41-м после слов «расстрелять» и «повесить» можно было уже считать себя на том свете.
     - Все же вам удалось пережить тот страшный год…
     - 1941-й – это был великий для нас год, и сейчас даже трудно сказать, что же мы на самом деле тогда выдержали, сумев малым числом разбить великие силы и защитить Москву. Одно цепляется за другое - получив большой опыт в 41-м, мы закрепили его Сталинградом, приумножили Курском и сполна использовали в Кенигсберге и Берлине...
     - Степан Ефимович, после Московской битвы вы оставались на центральном направлении, участвовали в операции «Марс», и тогда, как я знаю, вам пришлось даже вызывать огонь на себя…
     - Это было под Сухиничами. Немцы, чтобы не допустить переброску наших войск с Московского направления на усиление Сталинградского фронта, организовали контрудар Брянск - Сухиничи - Калуга, ну и чтобы отрезать Москву… Нашу 217-ю дивизию бросили на Сухиничи, на усиление 16-й армии. Немцы уже вышли на Жиздру, где захватили плацдарм, окружили батальон 740-го полка. Батальон и мой минометный дивизион, с ним находившийся, оказались на волосок от гибели… Я тогда говорю командиру дивизии Малышеву: «Пойду туда, к ним» - «А тут как?» - «Ничего, вернусь - разберемся!» Пошел, с трудом добрался - там такая узенькая была тропка, она пересекалась пулеметным огнем. Залез я в траншею к командирам, начал в обстановку вникать. А тут – лес падает, танки идут, ломают все – картина страшная! Авиация, артиллерия работают… Я когда ознакомился с этим положением, то передал начальнику штаба Анохину свои координаты. Подаю команду: «Огонь на меня!», а связистка сидит и на меня смотрит. Я говорю: «Что ты открыла рот? Давай, подавай команду!» - «А как же вы?» - «А как вы?» - я говорю. «Так вы же командующий артиллерией!». - «А вы - телефонистка!» И сразу - огонь! Вокруг стали рваться снаряды, несколько из них разорвалось у самых наших траншей, погиб командир дивизиона Литвиненко. А мне только осколком каблук пробило... Мы выгнали немцев с этого плацдарма, закрепились на Жиздре и держали этот плацдарм до самой Курской битвы, когда 16-я армия превратилась в 11-ю гвардейскую. Я получил за это Красное Знамя…
     - Отец успел увидеть вас генералом?
     - Да, когда наша армия уже в 1944 году перебазировалась со 2-го Прибалтийского фронта в 3-й Белорусский фронт, я к нему заехал. В это время пришел и материн брат, Иван Михайлович, он жил от них в трех километрах. Отец очень скромно держал себя и присматривался ко мне: генерал-майор, понимаете, а он все-таки старый солдат, с большим боевым опытом, он любил военную службу. Как я понял, отец мне оценку давал! Потом показал нам штыковой бой: взял ухват, стоявший у печки, и «прикладом – бей, штыком - коли!» Между прочим, это были очень интересные приемы, в которых мы уже не преуспели. Так мы с ним и расстались… О том, что он умер, мне сообщил адъютант - он заезжал к нему той же осенью 1944-го.
     - Вы в это время были уже на территории Прибалтики, служили под командованием Ивана Даниловича Черняховского.
     - Черняховский окончил артиллерийское училище и был командиром взвода у одного из моих командиров бригады, Богданова. У него была привычка очень неплохая - перед каждой операцией он собирал артиллеристов, проводил совещание по решению артиллерийских вопросов. Вот и в 3-м Белорусском фронте он собрал нас, артиллеристов, от командира полка и выше, хотел, как это говорится, продвинуть свою мысль артиллерийскую, узнать, как мы думаем использовать полковые минометы. Задал вопрос - и никто не хочет выступать. Я уже был генералом, но думаю - ладно, поднимаю руку. Начинаю: «По опыту Орловско-Курской операции я, как командующий артиллерией корпуса для боевого применения минометов, создал такую группировку – минометы 82-мм свел в одну группу, 120-мм – в другую…» Перечисляю их задачи. Тут Черняховский видит, что я «забрал» его мысль, и говорит с досадой: «Э, генерал, садитесь!» Ладно, сел… У меня встреч с ним было порядочно, а последняя - в Восточной Пруссии, в районе Инстербурга, где он погиб, бедняга, – за несколько часов до его гибели разговаривали...
     - Великая Отечественная война для вас лично закончилась в Кенигсберге, откуда вскоре ваша 3-я гвардейская артиллерийская дивизия прорыва Резерва ВГК была переброшена на Дальний Восток. Об этом вы сами недавно (6 ноября с.г.) писали на страницах «Красной звезды». А когда вы оттуда вернулись?
     - В 1947 году расформировал я в Пхеньяне свою дивизию, и меня вызвали в Москву. Приехал сюда к Митрофану Ивановичу Неделину, будущему главному маршалу артиллерии, с которым мы когда-то дружили, в одном дивизионе батареями командовали. Он говорит: «Поедешь в Германию, примешь 6-ю дивизию». - «Это же не гвардейская дивизия», - отвечаю. Я командовал гвардейской дивизией, там было полтора оклада зарплаты, воинское звание на одну ступень выше – генерал-лейтенант. «Поезжайте, куда вам говорят!»- возмутился Неделин. Началось сокращение войск - и сокращали все подряд, вне заслуг и почетных наименований.
     - Служба в Германии круто изменила вашу судьбу в личном плане…
     - Вопрос ясен… Действительно, именно там я встретился со своей Антониной Петровной. Были сборы командиров дивизий, командующих артиллерией армий, а потом мы были в театре на спектакле. Комната в перерыве: она - актриса, ходит, все рассказывает, такая боевая... Потом я беру шинель - и она тут, свое пальто берет. Помогаю… Она спрашивает: «Ну, как вам спектакль?» Отвечаю: «Тут, в гардеробе, разбирать его трудно. На это потребуется время – давайте я вас довезу до дома». Довез ее до общежития, постояли там минут 10, попрощались, и я уехал. С этого и началось наше знакомство… А когда я учился в Академии Генерального штаба, мы поженились. Так и живем. Хорошо живем.
     - С армией связь вы и сегодня не теряете. Занимаетесь и литературной, и исследовательской работой, и журналистикой… О том можно говорить еще долго, но мне сейчас хотелось бы узнать о последней вашей встрече с маршалом Жуковым, с которым судьба ваша связана неразрывно и орденом которого вы награждены…
     - В начале 1970-х в Москве проводилась конференция по Берлинской операции. Председатель Военно-научного общества при Центральном доме Советской Армии генерал армии Кузьма Никитович Галицкий пригласил опального маршала на эту конференцию, и он приехал. Галицкий попросил меня его встретить. Я спустился к входу в ЦДСА. Смотрю, идет Жуков. Я представился ему. Он такую паузу сделал: «Вы, может быть, кого-нибудь еще ожидаете?» - «Никак нет, товарищ маршал! Только вас!» - «Что вы, что вы, я отвык от таких почестей, забыл их!» - «Зато мы, - говорю, - не забыли вас, товарищ маршал!» Вот такой разговор состоялся… А вскоре уже Георгий Константинович умер.
     - Кстати, вы ведь и с Константином Константиновичем Рокоссовским общались - имя его как-то не прозвучало в нашем разговоре…
     – С Рокоссовским в войну встречались мы очень мало - под Москвой в 41-м, потом в 45-м, когда готовилась Кенигсбергская операция. А больше - в санатории; играли в теннис, беседовали, он оставил о себе очень хорошее впечатление - культурный, грамотный… Мы с ним разговаривали как земляки: ему ведь памятник стоит в Великих Луках, где он, как и я, родился.
     - Степан Ефимович, наверное, последний на сегодня вопрос: большая ли разница, по вашему мнению, существует между прежней и нынешней армией?
     - Если откровенно, то перед войной офицеры были совершенно особой кастой. Разве могло быть неуважение друг к другу? Младшие всегда приветствовали старших, старшие охотно разговаривали с младшими - и о службе, и по вопросам текущего момента, просто о жизни. Была, я бы сказал, дружба воспитательного характера… Но вот сейчас я был в госпитале - ни начальники, ни больные друг с другом не здороваются, не побеседуют. Ведь это же необходимо для укрепления связей между военными людьми, это авторитет начальников поднимает и на подчиненных как-то накладывает обязанность подтянуться…
     А вообще я вам скажу напоследок, что как-то так у меня судьба счастливо сложилась, что мне пришлось встречать очень многих замечательных людей - от солдата до маршала, общение с которыми позволило мне добиться всего того, что я достиг за свою не такую уж маленькую, пожалуй, жизнь. Только не думайте, что я уже спешу подвести ее итоги! Мы еще поживем!
     - Редакция «Красной звезды», все наши читатели поздравляют вас, Степан Ефимович, со 100-летием! Здоровья вам, успехов всяческих – и до новых встреч, которые обязательно найдут свое отражение на страницах любимой вами центральной военной газеты России!


Назад
Rambler TOP 100Яndex
 

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени
автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler's Top100 Service