Чужие среди своих
     Между тем в строю, печатавшем шаг, тоже были бывшие офицеры. Они и добились от зэков блестящей строевой выучки. Из «шестерки» по УДО (условно-досрочное освобождение) недавно вышел бывший окружной начфин, осужденный за растраты и злоупотребление служебным положением. Сидели здесь и экс-военкомы, погоревшие на взятках, и другие высокопоставленные в прошлом должностные лица в погонах.
     На зоне не принято афишировать свое армейское прошлое. Она выравнивает всех по собственному ранжиру. Возможно, поэтому мне не удалось обнаружить среди зэков, имевших отношение к армии, никакой профессиональной касты. Хотя в колонии, по словам исполняющего обязанности начальника отдела воспитательной работы с осужденными капитана внутренней службы Сергея Гипика, они живут все-таки обособленно, в общей тюремной массе выделяясь дисциплинированностью, исполнительностью и определенной житейской мудростью.
     Соблюдение распорядка дня или правильная заправка кровати для них не такая «пытка», как для отвязного, взросшего на уголовных понятиях молодняка. Однако разными путями информация об их «боевых заслугах» все-таки просачивается в массы, и слова «полковник» или «прапорщик» становятся элементом тюремного сленга. Некоторые из осужденных, впрочем, никогда и не служили. Для этих что армейские, что милицейские погоны – все едино. На этой почве, бывает, случаются какие-то заморочки, но локального, так сказать, характера.
     В целом же отношение к бывшим военным за «егозой» (так называют здесь колючую проволоку) со стороны основной массы осужденных вполне нормальное. Наверное, этим объясняется и то, что для них не предусмотрено, как для сотрудников правоохранительных органов, отбывание наказания в отдельной колонии. Хотя кое-кто чуть ли не с ностальгией вспоминает времена, когда армейские и флотские офицеры сидели отдельно. Как бы подчеркивая свою чужеродность тому специфическому контингенту, который только и может «по фене ботать», для которого «ходки» на зону привычны, как смена времен года.
     Желание подчеркнуть это, думается, вполне естественно. Можно представить, как скребут кошки на душе у людей, еще вчера носивших офицерский мундир, а ныне облаченных в тюремную робу с биркой. Вчера отдававших приказы и распоряжения, а сегодня вынужденных 24 часа в сутки жить под пристальным надзором рядом с пацанами, которым в отцы годишься. И до которых у настоящих отцов, видать, руки не доходили.
     У кого-то, особенно поначалу, на этой почве возникает чувство безысходности, отчаяния. Кто-то не может вписаться в иерархию тюремных отношений, которые изначально чужды офицерскому менталитету. А кто-то не принимает негласные законы уголовного мира, не вступая с ним в открытый конфликт, а просто замыкаясь в себе. Здесь ведь многое зависит и от того, как себя поставишь. Человек с сильным характером, крепкой армейской закалкой не сломается и на зоне. А слабак…
     Многое зависит и от администрации колонии.
     - Каких-то привилегий у бывших военнослужащих нет, – рассказывает заместитель начальника «шестерки» по безопасности и оперативной работе подполковник внутренней службы Мурат Давлетов. – Но уважение к офицерам и прапорщикам, преступившим закон, сохраняется и здесь. Они помощники администрации, наши союзники.
     Неожиданное появление на зоне корреспондента «Красной звезды» для этих людей – своеобразный привет из прошлого. У них моментально теплеют глаза, кто-то пускается в воспоминания... Кажется, что служба – единственное светлое пятно в их искореженной жизни. Рассказывать о своей армейской биографии они готовы часами. Рассказывать тепло, с удовольствием. Это их прошлое, от которого они никогда не откажутся. И почему-то здесь, на зоне, избитые слова об армии как о школе жизни воспринимаются иначе. Может, потому, что зэкам ни к чему лицемерить?
     Кстати, на зоне бывшие армейские офицеры не только сидят, но и служат. И служат, по словам начальника Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) Минюста РФ по Самарской области генерал-майора внутренней службы Валерия Яковлева, весьма неплохо. Таких офицеров здесь едва ли не треть. Приходят они в ГУИН, попав под сокращение в Вооруженных Силах или в результате каких-то жизненных обстоятельств. Но приживаются в новой системе порой даже лучше вчерашних милиционеров. Как правило, люди это опытные, знающие. Помыкавшись на «гражданке», многие из них снова решают послужить. (К тому же в ГУИН есть такой мощный стимул, как выслуга лет из расчета год за полтора.) К примеру, начальником автотранспортного цеха в «шестерке» недавно стал бывший зенитчик. Замом по коммерции (без нее и на зоне сегодня не обойтись) – тоже бывший войсковой офицер. Один из заместителей начальника областного ГУИН – также воспитанник армейской школы. Даже начальник пресс-службы – бывший сотрудник окружной газеты «Солдат Отечества». А следственный изолятор в Сызрани вообще едва ли не целиком укомплектован бывшими вертолетчиками! Так что кадровая подпитка со стороны Минобороны здесь довольно ощутимая.
     Востребованы по ту сторону «егозы» и способности осужденных военнослужащих. Бывший начфин округа, полковник, был неплохим диспетчером на производстве. Бывший военный строитель, капитан, за время нахождения на зоне в качестве прораба возвел в «шестерке» штаб. (Кстати, после выхода на свободу он открыл свою фирму и даже заказывает в колонии производимые здесь стройматериалы.) Кто-то работает мастером в цеху. А кто-то, окончив в колонии ПТУ, стал профессиональным штукатуром или резчиком по дереву.
     Сверхзадача администрации состоит в том, чтобы годы, проведенные за «егозой», стали не просто наказанием, а своеобразным чистилищем, пройдя через которое люди вернулись бы к нормальной жизни. И у многих, особенно из числа бывших военных, это получается. Не случайно ритуал освобождения из банальной формальности превращается в разговор по душам. Вчерашние зэки благодарят за уважительное, человеческое отношение к ним. Представители же администрации желают только одного: чтобы по эту стороны «егозы» они больше ни с кем не встретились…
     А вот на должности, не связанные с производством, вчерашних офицеров назначают редко. Здесь больше играет роль тот уголовный «авторитет», который позволяет общаться с массой зэков на понятном им языке. Люди, прошедшие свои «университеты» далеко от зоны, этого языка, за редким исключением, не знают. И не принимают этот чуждый, перевернутый мир со своими повадками, своим жаргоном, своей спецификой отношений. Вот почему за «егозой» им тяжело не физически, а морально. Как признался один из моих собеседников, нормальному человеку привыкнуть к здешней жизни невозможно. Можно лишь приспособиться, адаптироваться к ней. И тем сильней терзает мысль, что все могло быть иначе…
     Ах, если б снова все начать…
     На «фирменном» календарике, выпущенном самарским ГУИН, – цветы, обрамленные мощной стальной решеткой, и бьющая наотмашь фраза: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся!».
     Сергею Прилепину – в недавнем прошлом капитану 2 ранга, начальнику отдела морского специального полигона – в справедливости этой истины пришлось убедиться на собственном опыте. Виновным в убийстве своей сожительницы он не признает себя до сих пор. Говорит, что женщину довели до самоубийства некие компаньоны по бизнесу, которые вымогали у нее деньги. А он, придя домой выпившим в последний день масленицы, попытался оказать ей помощь, сделать искусственное дыхание, вымазался в крови…
     Так оно было или нет – доподлинно знает лишь сам Сергей Петрович. Но вляпался бывший моряк по самое не хочу. Милиция, которую он вызвал, тут же его и арестовала. А затем, как утверждает Прилепин, силой и угрозами выбила из него признательные показания, от которых он впоследствии отказался. 30 лет офицерской выслуги, заработанных на Камчатке и в Приморье, годы службы на атомном подводном флоте – все пошло прахом.
     Сегодня Прилепин даже не знает о судьбе своей военной пенсии. Понятия не имеет, поступает ли она, как раньше, на его счет в Сбербанке. Практически все его документы, включая пенсионное удостоверение, пропали. Квартиру от Минобороны он так и не получил и получит ли теперь – неизвестно. Станут ли в Ставропольском крае, где в местных органах власти годами томятся в жилищных очередях сотни других бездомных офицеров запаса, считаться с человеком, осужденным за умышленное убийство? Даже родной сын от него отвернулся, бывшая жена знать не хочет, что уж говорить о чужих людях. Не может не вызывать удивления и то, что по документам районного суда он проходил не как военный пенсионер, а как… безработный. Хотя все документальные подтверждения, по словам Прилепина, на сей счет имелись. Теперь он надеется на пересмотр своего дела в Верховном суде.
     Александр Митрин сидит за целый «букет» преступлений, включая соучастие в убийстве. В войсках был замполитом, наверное, потому и в «казенном доме» занимается оформлением наглядной агитации, другой общественной работой. Окунаясь в нее, невольно забывает все, что произошло.
     Вразнос, как он сам выражается, пошел уже после увольнения в запас. Говорит, что после Афгана, где в 80-х служил в артполку знаменитой 201-й дивизии, произошел в нем какой-то надлом. На Дальнем Востоке жена с малыми детьми в продуваемом всеми ветрами бараке жить отказалась. Пришлось, не добрав всего два года до пенсии, уволиться, поехать на родину в Саратов. Последовавший вскоре развод только усугубил ситуацию. А наступившие рыночные времена окончательно сбили с пути истинного. Если поначалу бывшего офицера-политработника с распростертыми объятиями взяли в райком партии, то теперь он пребывал на «гражданке» в «свободном плавании». Настолько свободном, что не заметил, как потерял себя, ступил на скользкую криминальную тропу.
     Прежнюю, советскую систему ценностей эти люди всосали с молоком матери. Адаптироваться же в новой системе, жестокой и беспощадной, было необычайно трудно. В том числе по этой причине многие «загремели под фанфары», не вписались в новую жизнь.
     - Не случись всех этих пертурбаций в стране, может, так и служил бы, – вздыхает Александр Иннокентиевич. – И не увольнялся бы, если б не эта вечная бытовая неустроенность в гарнизонах. Глядишь, тогда все было бы по-другому…
     Сожаление о преждевременном уходе из армии выражали и другие мои собеседники. Уходили-то в надежде на лучшую долю, а вышло наоборот. Не хотели упустить момент, опоздать, попасть к шапочному разбору прежней «социалистической собственности», а не смогли укротить дикую рыночную действительность, не сумели не запачкать рук в жестокой борьбе за первоначальное накопление капитала.
     - Многие из нас оказались по эту сторону только потому, что на той стороне мы и наши семьи были никому не нужны, – вступает в разговор Алексей Ивлиев, в прошлом офицер-артиллерист. – А хотелось пожить красиво, пусть не так, как «новые русские», но в свое удовольствие. Приходилось самим искать пути улучшения своего материального положения.
     Ни в коей мере не оправдывая этих людей, давайте признаем: колоссальное социальное расслоение в нашем обществе на исходе прошлого столетия имело, как правило, криминальную подоплеку. Просто кто-то попался, а кто-то – нет. Кто-то заправляет теперь крупными корпорациями, а кто-то реализует свой потенциал на должности поммастера в колонии № 6. Каждому – свое…
     История того же Алексея Ивлиева на редкость драматична и показательна. Уволившись в запас по состоянию здоровья, сначала он работал в школе военруком, а в 1985-м открыл свое дело. Стал неплохо зарабатывать. Построил добротный двухэтажный особняк. Но один тип, которому Алексей поначалу во всем доверял, обокрал принадлежавший ему магазин. Ивлиев подал на него в суд. Судебное заседание было назначено на 2 февраля. А 25 января этот тип, вооружившись охотничьим ножом и приняв изрядную долю спиртного, вломился к Алексею в дом.
     - У меня был карабин. Уже не помню, как достал его, как шифр сейфа вспомнил… Сделал предупредительный выстрел. Думал – уйдет, одумается. Но он еще больше рассвирепел. В общем, если б я его не пристрелил, было бы два трупа – мой и жены. Намерения у него были вполне конкретные. Сначала дали полтора года за превышение пределов необходимой самообороны. А потом пересудили, впаяли девять лет за умышленное убийство. Спрашивали, почему я стрелял в него четыре раза. Но я и сейчас не знаю почему! Наверное, в состоянии аффекта. Однако не было ни медицинских комиссий, ни следственных экспериментов. Судья сказала: все и так ясно…
     Трудно сказать, что было ясно судье, но вслед за другими цивилизованными странами и у нас недавно были скорректированы пределы необходимой самообороны. В тех, кто покушается на вашу жизнь, теперь разрешено палить из орудий всех калибров. Сегодня Алексея наверняка оправдали бы. Но, отсидев пять с лишним лет, он уже не верит нововведениям в Уголовном кодексе. В сентябре надеется уйти из «шестерки» по УДО. Как-никак за эти годы он не имел ни одного взыскания, зато получил 18 благодарностей.
     Странная ситуация и у того же Митрина. Когда я собирался покидать зону, он сунул мне в руки обрывок тетрадного листочка.
     «Как участник войны, – написано в нем, – я подпадал под действие амнистии 2000 года (сокращение срока наполовину от оставшегося). Однако ответ на запрос из военкомата пришел лишь в 2003 году, когда срок действия амнистии истек. Я, реально оценивая сложившуюся судебную практику, ни разу не обжаловал приговор суда (хотя половину от вменяемого не совершал). Но меня лишили и того малого, на что я имею законное право. По большому счету служба в ДРА явилась косвенной причиной моего нравственного падения».
     Иными словами, афганские заслуги Митрина вовремя не подтвердили. По чьей вине, утверждать не берусь. То ли где-то не сработала бюрократическая машина. То ли сам он вовремя не подсуетился. Но человеку обидно. Ибо даже в тюремной робе, даже со всем своим гнусным прошлым он – человек. И гражданин страны. Со всеми вытекающими…
     За «егозой» торопиться некуда. Серьезных денег тут не заработаешь. Карьеру не сделаешь. Время течет медленно, как в детстве. И оно здесь не лечит, как на свободе. Лечит и спасает только работа, особенно серьезная. Даже не лечит, а является своеобразной отдушиной. На работе забываешься. Ибо если постоянно мучиться, переживать, к хорошему это не приведет.
     Зато здесь есть возможность сосредоточиться, поразмыслить, оценить то, чему на воле не придаешь значения. В отсутствие мирских соблазнов, серьезных конфликтных ситуаций есть все условия для самоконтроля. Ведь его отсутствие иной раз и приводит на скамью подсудимых. Как было это у бывшего начфиза полка Александра Тамарчука, осужденного за убийство.
     - Психологический срыв, – говорит он о причинах произошедшего. – Хотя можно было сдержаться, мало ли какие ситуации бывают…
     Ситуации и впрямь случаются разные. По словам генерала Яковлева, зачастую бывшие военнослужащие оказываются на зоне за преступления, не связанные непосредственно с армейской службой. Как правило, это пресловутая бытовуха, следствие пьяных разборок и т.п. В последние годы все чаще проявляется «чеченский синдром», когда у людей, прошедших войну, в мирное время «едет крыша».
     - Особенно горько, – говорит начальник ГУИН по Самарской области, – что это люди в самом расцвете сил. Получившие хорошее образование, мечтавшие посвятить себя служению Отечеству. Но когда мечты рушатся, да еще появляются проблемы на личном фронте, нередко все идет наперекосяк. Потом они реализуются не в нормальной жизни, а в каких-то преступных группировках. Те же, кто раскаялись, стали на путь исправления, нашли мужество переломить себя, как правило, не потеряны для общества. Особенно если на свободе сохранилась социальная база, если дома ждут жена и дети. Тем же, от кого отворачиваются близкие, особенно тяжело. И наша задача – помочь оступившемуся человеку снова найти себя. Что бы там ни говорили, в тюрьме возможности для этого есть. Есть время подумать, кто ты и для чего на этом свете живешь…
     Да, понимание того, что нет и не должно быть в этой жизни настоящих, серьезных поводов к нарушению закона, приходит к этим людям уже здесь, на зоне. Слишком многим поплатились они за это. Вот почему, обращаясь к бывшим своим коллегам по ту сторону «егозы», они говорят лишь одно: «Не дай Бог…»
     Этот Новый год кто-то из них просто проспал. Зэк спит – срок тикает. (Как бы ни старалась администрация колонии сделать жизнь осужденных максимально насыщенной, интересной, праздник за «егозой» – это все-таки на любителя.) И кому-то наверняка снился не театрализованный, а настоящий боевой строй, в который никто из них уже никогда не станет. Но почему-то там, на воле, у многих так и хранится в шкафу офицерский мундир. И каждый втайне мечтает надеть его снова…