Газета не живет больше одного дня, ее, как правило, не перечитывают. А вот снимки одного из самых известных фронтовых фотокорреспондентов Евгения Халдея – эти свидетельства мужества и самоотверженности советских солдат – востребованы и по прошествии шестидесяти с лишним лет.
     Мы смотрим на войну глазами фронтовых кинооператоров и фотокорреспондентов, и Евгений Халдей – один из них. В мае 45-го ему, тогда старшему лейтенанту, было всего двадцать девять. Впрочем, на такой войне двадцать девять – это «уже».
     Репортер, не успей он вовремя, может написать и со слов очевидцев. А вот для снимающей братии это исключено, успевать – часть работы. Отсюда и обилие глаголов в рассказе Евгения Халдея – «я улетел», «взбежал», «мы продвигались», «выбирал перспективу» и один из главных – «я снял».
     Смелый солдат и блестящий журналист Евгений Халдей прокомментировал свои последние военные снимки накануне 50-летия Победы, за два года до смерти. Тогда, в апреле 95-го, я поинтересовался, как он будет отмечать День Победы.


     - Никуда не пойду, - сказал он. – Достану и расставлю вот здесь, в комнате (небольшая однокомнатная квартира была превращена в фотолабораторию, там же хранился и его архив), фотографии своих друзей, с которыми воевал и которых снимал. Обязательно буду смотреть по телевизору парад. Поздравлю по телефону фронтовиков – мы по-прежнему поддерживаем друг друга. А потом обязательно выпью – за тех, кто воевал и не дошел, не дожил до этого великого праздника Победы.

     - Евгений Ананьевич, расскажите, пожалуйста, историю самых последних военных фотографий – берлинских.

     - Вечером 11 апреля 1945 года я вернулся в Москву из Вены. Редакция Фотохроники ТАСС, где я тогда работал, приказала мне следующим утром лететь в Берлин. Приказ есть приказ, и я начал собираться.
     Понимал, что Берлин – это окончание войны. К тому времени я уже не возвращался из командировок без снимков, где было запечатлено водружение знамен над освобожденными или взятыми городами. Пожалуй, эти снимки – флаг над Новороссийском, над Керчью, над Севастополем, которые освободили ровно за год до Победы, - одни из самых любимых мною и дорогих.
     Первой освобожденной столицей в Европе был Бухарест. Затем наши солдаты выбили немцев из Болгарии, Югославии, из Венгрии и Австрии.
     В Румынии советский флаг не пришлось водружать в привычном понимании этого слова – румыны ликовали по поводу прихода наших войск. Как долгожданных освободителей нас встречали и в Болгарии.
     В Югославии мы воевали вместе с югославскими партизанами и Народно-освободительной армией. Поэтому в Белграде я снимал водружение двух флагов – югославского и советского.
     После освобождения европейских стран начались бои за Берлин.
     По опыту я знал, что лучше всего иметь флаг с собой. Знакомый портной, у которого я жил в Леонтьевском переулке, помог мне сшить три знамени. Я кроил звезду, серп и молот, а он шил. К утру все три знамени были готовы. Помчался на аэродром и улетел в Берлин.
     В Берлине попал в расположение 8-й гвардейской – Чуйкова – армии. Встретил там Долматовского, с которым мы потом уже не расставались, и на машине пробивались вперед.
     Снимал продвижение войск, бои… Все было, как обычно. И вдруг в ночь на 1 мая, примерно в пять утра, Долматовский меня будит: «Вставай скорее!» Ничего не могу понять: «Что случилось?» «В расположение Чуйкова пришел парламентер от Геббельса. Надо срочно ехать». И мы помчались.
     Как нам потом сообщили, человек от Геббельса, а им был генерал Креббс, пришел в расположение наших войск рано утром с огромным белым флагом. Он-то и сообщил, что Гитлер накануне вечером, 30 апреля, покончил жизнь самоубийством.
     Известие об этом мы восприняли с сожалением. Гитлера все очень хотели взять живым, посадить в клетку и провести по всему миру, чтобы люди увидели этого выродка.

     ТЕМПЕЛЬГОФ
     Во время переговоров с Креббсом Чуйков наотрез отказался фотографироваться. Но удача мне не изменила. Я увидел, что над Темпельгофским аэродромом, где располагался штаб 8-й армии, на крыше закреплена огромная фигура орла. Он величественно восседал на земном шаре, уцепившись в него когтями. Фашистская свастика на этом земном шаре символизировала стремление к мировому господству. Такая вот идея была у этого монумента.
     С тремя солдатами мы взобрались на крышу, и я сделал несколько снимков. До рейхстага было еще далеко. Кроме того, я не знал, удастся ли мне до него дойти…
     Потом вместе с войсками мы пробивались вперед, вперед, вперед и достигли Бранденбургских ворот.

     БРАНДЕНБУРГСКИЕ ВОРОТА
     Бранденбургские ворота были мне известны еще по книжкам, учебникам истории и открыткам. Под аркой ворот проходили немецкие войска после каждой своей победы во Второй мировой войне.
     В Севастополе 9 мая 1944 года, после освобождения города, среди руин и обломков я нашел маленькую фотографию, на которой был заснят эпизод парада фашистских войск после победы над Францией. Снимок был сделан в середине июля 1940 года.
     Я увидел Бранденбургские ворота – если бы ты знал, как я обрадовался тому, что они уцелели! Там, наверху, было несколько наших солдат. Они тоже меня заметили и увидели фотоаппарат. Стали махать рукой, мол, давай сюда!
     Начал соображать, как туда вскарабкаться. На верхнюю площадку вела лестница, но она, как и сами ворота, во многих местах была разрушена. Все-таки кое-как забрался. И уже поднявшись наверх, увидел купол рейхстага. Нашего флага там еще, естественно, не было.
     На Бранденбургских воротах к тому времени уже обосновались два наших воина: лейтенант Кузьма Дудеев, который корректировал огонь по рейхстагу, и его помощник – сержант Иван Андреев.
     Сразу же начал присматривать композицию – как лучше сделать фотографию. Вначале мы с лейтенантом пытались пристроить флаг на коне. Говорю: «Нет, не годится». Потом он спустился вниз, и я решил сделать снимок.
     Это был второй снимок с флагом. У меня оставался последний флаг. И я решил: этот – для рейхстага.

     РЕЙХСТАГ
     Я обошел рейхстаг и вошел в него со стороны главного входа. Конечно, не вошел, а вбежал в здание, потому что в окрестностях еще шел бой. Сразу же заметил нескольких солдат и офицеров. Не говоря ни слова, достал свой последний флаг. Они опешили от изумления: «О, лейтенант, пошли наверх!»
     Оказавшись на крыше, сразу же начал искать самое удобное место для съемки.
     Купол горел. Снизу валил дым, бушевало пламя, сыпались искры, поэтому подойти к нему вплотную было практически невозможно. И тогда начал искать другое место для съемки, чтобы была видна перспектива. Вот (Евгений Халдей показывает на снимок) здесь видны Бранденбургские ворота, это скульптуры самого рейхстага, характерные черты обгоревшего здания, пожар… Все видно.
     Когда нашел эту точку, то, еле удерживаясь на маленьком парапете, начал снимать. Отснял две кассеты. Делал и горизонтальные, и вертикальные снимки.
     Когда снимал там, на крыше рейхстага, стоял на самом краю. Конечно, было страшновато. Но когда уже спустился вниз и вновь посмотрел на крышу здания, туда, где находился несколько минут назад, увидел свой флаг над рейхстагом, то понял, что рисковал не зря.

     ШТАНДАРТ ФЮРЕРА
     Интересный момент связан со штандартом фюрера, который на Параде Победы нес Федор Легкошкур. Гигант двухметрового роста, он запечатлен на нескольких моих фотографиях.
     Войска, которым предстояло участвовать в Параде Победы, тренировались по ночам. Вместо фашистских знамен у них, конечно, были обычные палки. Солдаты подходили к Мавзолею и швыряли их к подножию. Этот особый батальон состоял из двухсот дзержинцев.
     Наступило утро 24 июня 1945 года. Солдат и офицеров парадного расчета привезли на Красную площадь, со стороны собора Василия Блаженного. Там их построили, начали из автобуса вытаскивать эти самые знамена и раздавать.
     Дошла очередь до Федора Легкошкура.
     - Тебе, - говорят, - Федор, самое ответственное задание: швырнуть личный штандарт фюрера, Адольфа Гитлера, к подножию Мавзолея.
     Он опешил:
     - А че именно я должен его бросать? И в руки не возьму.
     - Ну, что ты! Это даже почетно! У всех – ты только посмотри – лишь флаги, а у тебя – именной штандарт!
     Короче, уговорили. Потом, когда первая шеренга уже дошла до Мавзолея, он его с таким выразительным и искренним остервенением швырнул! И сразу же на этот штандарт наваливались другие знамена побежденной фашистской армии.

     ПОСЛЕДНИЙ СНИМОК МАРШАЛА ЖУКОВА
     Если хотите, я расскажу о том, как был сделан последний снимок легендарного маршала.
     В ноябре 1972 года у меня дома зазвонил телефон. Взял трубку:
     - Евгений Ананьевич?
     - Да, это я.
     - Здравствуйте, с вами говорит адъютант маршала Жукова. Сейчас будете говорить с Георгием Константиновичем.
     Я, честно говоря, подумал, что меня кто-то разыгрывает. И вдруг действительно знакомый голос в трубке:
     - Евгений Ананьевич, здравствуйте.
     - Здравия желаю, товарищ маршал, - по-военному ответил я.
     - У меня к вам просьба. Храню маленькую фотографию, где я снят во время Парада Победы на белом коне, когда объезжаю войска напротив ГУМа. На обороте написано, что вы автор. Снимок мне очень нравится. Потом, когда встретимся, объясню, почему. Не могли бы вы сделать эту фотографию большего размера?
     Большего размера? Cпрашиваю:
     - Пятьдесят на шестьдесят (тогда это был для нас обычный, стандартный формат)?
     - Нет. Если можно, сделайте, пожалуйста, еще больше...
     Сразу прикинул: потребуется рулонная бумага, специальный фотоувеличитель… Отвечаю:
     - Хорошо, сделаю. Непременно.
     - Сделайте. Я потом вам еще раз позвоню, потому что не всегда бываю здоров, - и добавил: - Пожалуйста.
     Такой вот был разговор. И я, волнуясь, приступил к исполнению этого очень ответственного заказа. Сделал, натянул фотографию на планшет и стал ждать звонка от маршала Жукова.
     Прошло, наверное, две недели. В машину, которую прислал наконец маршал, я погрузил папку с военными снимками, потом втиснул эту огромную фотографию. Не могу точно назвать адрес, дача находилась где-то в районе Рублевского шоссе.
     Вошел и увидел Жукова, сидевшего в кресле в простой рубашке. Вот таким я его застал. Рядом стояла трость.
     Грустно было, конечно, смотреть на него в таком виде. Я ведь видел маршала совершенно в другом состоянии, когда Жуков был в зените славы, каким его и запомнил весь мир. Но что сделаешь? Время, время… И испытания. Для маршала не только военные…
     Жуков посмотрел на меня внимательно и говорит:
     - Что-то я вас не помню (имел в виду, конечно, наших братьев-репортеров).
     Я объясняю:
     - Когда вы появлялись (я ведь много раз его снимал на фронте, в помещениях, на улицах, в Берлине), у меня лицо непременно было закрыто фотоаппаратом, потому что было важно вас запечатлеть.
     - Ну да, - говорит, чуть улыбаясь, - у вас работа такая.
     Я аккуратно снял бумагу, в которую был завернут большой снимок, и показал его маршалу.
     - Вы просили это?
     - Да, я говорил именно об этой фотографии. Расскажу, почему она мне особенно нравится. - И продолжает: - Я ведь в прошлом кавалерист. А вы захватили момент, когда все четыре ноги коня оторвались от земли. Он словно парит в воздухе.
     Я был смущен. Думаю: «Господи, надо же – такой человек, а для него важно, что все четыре ноги коня оторвались от земли!»
     Жуков спрашивает, сколько раз тогда я успел его сфотографировать.
     - Только два.
     - А почему?
     - Нервы не выдержали, - отвечаю. И рассказываю, как стоял возле Спасских ворот и все время поглядывал на часы – то на свои наручные, то на кремлевские. То на свои, то на куранты… Одним словом, нервничал. Парад должен был начаться в 10 утра.
     И вот грянул (именно грянул!) марш Глинки «Славься!». Я почувствовал, что не могу унять дрожь в руках. Ноги словно онемели. Не могу пошевелиться.
     Наконец он выехал из ворот. Красиво было, торжественно, нарядно. Я щелкнул один раз, второй.
     Жуков проскакал на коне мимо солдат, которые стояли с опущенными фашистскими знаменами. Проскакал вдоль ГУМа. Я пробежал еще метров десять, дальше уже стояли войска, которым предстояло принимать участие в Параде Победы. Сфотографировал его, а больше ничего не могу сделать. Остолбенел. Такая вот грусть вдруг меня охватила, сковала...
     А Жуков в ответ говорит:
     - Думаете, я себя иначе чувствовал? Остановил коня, солдаты кричат: «Ура!» Поздравляю их, а мысли далеко позади, за спиной. Вспоминал с горечью и болью тех, кто во время войны на разных фронтах погибли, не дожили до этого счастливого и красивого дня. До Победы живых и павших!