Второй язык, греческий, определил направление: я приехал в Одессу, в штаб Одесского военного округа. Город поразил своей непохожестью на все прочие города. Место службы располагалось в трехстах метрах от моря, на улице Пирогова. Мимо лениво передвигались утомленные солнцем отдыхающие, за которыми можно было наблюдать из окна рабочего кабинета. В насыщенном морскими испарениями воздухе постоянно висел призыв отправиться навстречу брызгам прибоя. Душа радовалась тому, что нет больше ни зачетов, ни утренних построений в коридоре факультета. Все как будто определилось, горизонт казался безоблачным. Стакан вина в ближайшем погребке стоил 19 копеек, порция шашлыка – 70 копеек. Через год обещали квартиру…
     Спустя короткое время мои представления о службе на «Пироговке» были существенно подкорректированы. Штаб подняли по тревоге и вывели в раскаленную степь, на бескрайний полигон под названием Широкий Лан. Целую неделю мы меняли позиции, мотались туда-сюда по пыльным дорогам, заводя «противника» в заблуждение относительно своих истинных намерений. Все это проделывалось на фоне обстановки, которая вполне вписывалась в реальные очертания существующей на юго-восточном фланге НАТО. Наш отдел трудился на всю мощь, снабжая другие службы разнообразной информацией о вероятном противнике. Нельзя сказать, что отношение к нам на том и последующих учениях было однозначным. Тем не менее однозначно вот что: чем шире был кругозор людей, с которыми мы взаимодействовали, тем больший интерес к нам проявлялся с их стороны.
     Месяц за месяцем я постепенно осваивался с функциональными обязанностями, которые были связаны главным образом с обработкой и систематизацией сообщений иностранных СМИ. Начальник отдела Николай Тарасович Железкин, присмотревшись к моим первым опытам анализа зарубежных газет, дружески посоветовал внимательнее читать третью страницу «Красной звезды». Поначалу я без особого энтузиазма воспринял совет старшего товарища: мол, и так читаю. Однако со временем понял, что в этом наставлении есть ценное рациональное зерно, особенно по части еженедельных военно-политических обозрений. В них было меньше журналистских «эффектов», чем в иных популярных изданиях, зато предметнее и основательнее велся разговор о тех вещах, которые нашу службу более всего интересовали.
     Словом, я пополнил аудиторию читателей, которые не просто просматривали «Красную звезду», а старательно извлекали из ее материалов необходимую информацию. Причем по мере накопления профессионального опыта ценность краснозвездовских публикаций на третьей странице мне представлялась все более высокой. Попробовал писать сам. В окружной газете напечатали первый комментарий по поводу какого-то (не помню точно) сюжета в Греции. Потом были другие материалы. Я вошел во вкус и стал печататься регулярно. Не бросил это «хобби» и в Группе советских войск в Германии, куда получил назначение в конце 1982 года.
     «Германский» опыт, замечу, дал мне многое. Основной моей работой тогда было редактирование информационно-аналитических материалов, которые в немалом количестве готовили офицеры формирования, в котором я оказался. Специализация была широкая, «обозревали» военно-политическую обстановку практически во всей Европе и в США. Помогая ребятам в части логики изложения и литературного оформления, я и сам невольно осваивал обширный край информации. Кроме того, у нас были введены в постоянную практику откровенные обмены мнениями. В ходе них прогнозы и различные выводы делались не для тиражирования, а для собственного понимания. Творческий коллектив возглавлял Арсен Яковлевич Касюк, человек научно-практического склада, предельно заостренный на результат. С ним, кстати, было нелегко. Но вот что интересно. Как-то раз в доверительных беседах с несколькими офицерами (по отдельности) я задал им один и тот же вопрос: кого бы они предпочли на месте начальника в случае войны. Каждый указал на Касюка. И это был совершенно честный выбор, поскольку по своей работоспособности и организаторской хватке Арсен Яковлевич равных себе не имел.
     Сейчас, двадцать лет спустя, годы, проведенные в столице ГСВГ Вюнсдорфе, представляются как сплошное командно-штабное учение с короткими отдушинами во время отпусков и праздников. Такой режим отвечал характеру обстановки: по другую сторону внутригерманской границы беспокойно двигалась, гудела и упражнялась гигантская военная машина объединенных сил НАТО. Как ни банально это звучит, но офицеры, служившие в ГСВГ, прошли прекрасную школу повышения своей квалификации.
     Между прочим, некоторые из тех, с кем довелось поработать, впоследствии стали профессиональными журналистами и теперь работают в престижных московских изданиях и организациях: Михаил Погорелый, Сергей Сидоров, Михаил Жеглов, Юлия Жеглова (Арзуманова). Иные пошли по военно-дипломатической линии, кто-то трудится в ГРУ. Вячеслав Седов ныне возглавляет пресс-службу Минобороны. Владимир Макей – помощник президента Белоруссии по внешнеполитическим вопросам. Все они уже в кудрявой лейтенантской юности отличались гибкостью мышления, умением сосредоточить интеллект на достижении поставленной цели. То есть обладали нужным для успешной работы потенциалом. И отрадно видеть, что они его реализовали.
     Из Вюнсдорфа я переехал в Москву – после того, как с большим воодушевлением откликнулся на предложение редактора иностранного отдела «Красной звезды» Владимира Кузаря (моего однокурсника) занять вакантное место международного обозревателя. Оказавшись на Хорошевке и соприкоснувшись с матерыми газетчиками, готовившими комментарии в очередной номер, сразу осознал разницу между атмосферой размеренной работы над прежними обзорами и редакционной кухней ежедневной газеты. Эта разница оказалась существенной, огромной. Были минуты, когда в голову приходили самые унылые мысли. Смогу ли, приживусь ли? Научусь ли так же, как это умеют «аксакалы», живо отстукивать на машинке статьи, которые затрагивают сложную и капризную материю международных отношений? В которых на каждое неловко использованное слово незамедлительно следует реакция тех, кто скрупулезно оценивает суждения главного печатного органа Министерства обороны великой державы.
     Некоторые досадные эпизоды из моей журналистской практики потом научили быть предельно внимательным абсолютно ко всему, что может быть неверно истолковано, или даже получить заведомо искаженную трактовку в неблаговидных целях. К примеру, лет пятнадцать назад был такой случай. По итогам поездки в Ливию «Красная звезда» опубликовала мои путевые заметки. Несколько дней спустя – скандал, «ответ Чемберлену» в ливийской газете, в которой меня назвали агентом израильской разведки. Стали разбираться. Оказалось, что искажен смысл того, о чем я написал. Фраза «Кое-где выстраиваются очереди за хлебом – случаются перебои» почему-то трансформировалась в нечто совершенно иное, в «беспорядочно толпившихся перед пекарнями людей, когда анархия доходила да накала сражения». Что это – ошибка переводчика или фантазия ливийской газеты? До сих пор неясно.
     Газета требует доводить до конца всякое дело, не надеясь ни на какое «авось». Однажды я не проконтролировал публикацию поздравительной телеграммы одному из европейских лидеров по случаю национального праздника. Затерялась бумажка в каком-то углу секретариата. Шум был невероятный. Наверху грозились послать куда-нибудь подальше от Москвы. Однако все обошлось, не объявили даже выговора. Причиной тому было то, что на следующий день после ЧП ведомственного масштаба я вместе с военной делегацией, возглавляемой маршалом Язовым, улетел в Лондон. Оттуда прислал пару репортажей, понравившихся министру, после чего возвращаться к редакционному «проколу» никто, наверное, не захотел.
     Короче говоря, наука постижения непреложных журналистских истин оказалась совсем нелегкой. Если же иметь в виду качественную, публицистическую журналистику, то эта стезя потребовала большой самоотдачи и любви к слову. Когда что-то начинало получаться, окружающие быстро замечали это, хотя в среде журналистов не принято спешить с похвалами в адрес коллеги. Но коль уж кто-то зашел и сказал доброе слово, это по делу. Помню, заглядывает Саша Гольц и говорит: «Слушай, запев насчет тектонического разлома на Ближнем Востоке – это недурно». Между прочим, подобные замечания способны разбудить в журналисте желание в каждом материале находить местечко для образных сравнений, на которых порой держится все повествование. И наоборот, невнимание к «находкам» собрата по перу может охладить его тягу к творческим размышлениям.
     В беспокойной работе газетчика бывают, конечно, приятные мгновения: беседы со знаменитостями, присутствие на важных, даже исторических мероприятиях, поездки за рубеж. Все это имело место и в моей жизни. На другой работе вряд ли довелось бы увидеть столько стран и городов. Некоторые из них просто поражали воображение. Скажем, Норвегия, по моим представлениям, земля арктических ветров и мрачных ландшафтов, предстала предо мной в образе необыкновенно светлой, теплой, уютной страны, согреваемой дешевым электричеством. Высочайшая организация труда, социальная направленность политики, устойчивость гражданского мира, бережное отношение к созданному предшественниками благосостоянию – вот те общественные и нравственные ценности, которые сделали эту совсем не райскую территорию местом для тихой и счастливой жизни. Хочешь или нет, но мысли невольно обращаются к российским городам и регионам, которые тоже могли бы быть уютными и согретыми. Но чего-то недостает тем, от кого это зависит.
     Однако вернусь в город моей офицерской молодости. Уж так получилось, что не был в нем уже много лет. Очень хотелось повидать старых друзей, насладиться морем, побаловать слух прелестным слогом. Неделя промелькнула перед глазами, как захватывающее цветное кино. А накануне возвращения в Москву решил побродить в районе расположения штаба Одесского военного округа, где прослужил более семи лет. Никакой особенной цели у меня не было, просто одолела ностальгическая тяга.
     Подошел к внушительному зданию, на которое одесситы до сих пор смотрят с уважением уже только потому, что в нем когда-то работал маршал Жуков. Тот же безлюдный парадный подъезд и тот же дворик у бюро пропусков, через который штабной народ попадает на службу. Мимо прошел полковник в советской форме, но с погонами украинской армии. Где-то я видел его раньше, очень давно. Потом просеменила женщина, кажется, из хозотдела штаба. Но вдруг остановилась и окликнула меня по имени, спросив, «где-й-то» я пропадал. Спросила так, будто не виделись тройку месяцев. От неожиданности я пробормотал что-то невнятное про заграничную командировку.
     Зашел в помещение бюро пропусков, устроился на одном из стульев вдоль стены и стал наблюдать за входящими и выходящими. Были среди них и знакомые лица, тронутые временем. Кто-то даже кивнул мне. У окошечка выясняли отношения прибывшие в штаб, возмущаясь, почему нет заказанного по телефону пропуска. Из штабного двора с достоинством окружного начальства являлись офицеры, отыскивая глазами ходоков с периферийных гарнизонов. Все было так же, как пятнадцать или двадцать лет назад. Хотя, может быть, чуточку и не совсем так. Во всей этой рутинной динамике, в облике офицеров, сменивших погоны, в немолодцеватом виде солдата у дверей, в голосах разговаривающих по внутреннему телефону посетителей недоставало былой уверенности духа. Разумеется, это вполне могло быть моим субъективным впечатлением, тем не менее все мне показалось каким-то помельчавшим, потускневшим.
     Вдруг захотелось узнать, что делается в моем бывшем отделе, не остался ли кто-нибудь из «стариков». В голове мелькнула простая идея. Я встал и направился к свободной телефонной кабине. Набрал свой старый служебный номер. Ответил незнакомый подполковник. Я представился. Он несколько секунд помолчал как бы в недоумении. Потом сказал:
     - Как же, как же, ваша фамилия нам хорошо известна.
     - Да? - удивился я такому неожиданному повороту. - Откуда?
     - Так вон же передо мной сейф, а на нем табличка: ответственный В. Маркушин...