Есть события, в оценке которых российское общество еще не скоро достигнет единодушия и согласия. Одно из них - Октябрьская революция. Конечно, когда пройдет несколько столетий, то вряд ли вообще какие-то события начала ХХ века кого-то будут волновать. Ведь кого, кроме нескольких академических специалистов по средневековью, сегодня по-настоящему интересуют времена Бориса Годунова и Василия Шуйского, Киевской Руси или древнего Новгорода? Но пока что оценки Октября 17-го имеют для нас не только историко-научное, но и немалое внутриполитическое значение. Недаром же эти события 87-летней давности продолжают оставаться в центре внимания общественности, будируют дискуссии - особенно накануне 7 ноября, который ныне отмечается в Российской Федерации как День согласия и примирения.

     Понять тех законодателей, кто ратует за исключение 7 ноября из списка праздничных дней календаря, можно. Что ни говори, а в страшной братоубийственной войне, разгоревшейся на просторах нашего многострадального Отечества вскоре после октябрьских событий, было пролито немало крови и даже подорван сам генофонд народа... Хотя французы, например, до сих пор отмечают День взятия Бастилии как свой общенациональный праздник, даже и не вспоминая о том, что, по мнению многих историков, Великая французская революция конца XVIII века не имеет в Новом времени себе равных по зверствам и бесчеловечности. Так что не все с оценками недавнего прошлого в мире ясно и однозначно.

     С позиции нашего времени видится, что политика государственной власти в России к началу ХХ века совершенно опорочила себя в глазах буквально всех слоев общества. Господствовало часто неосознанное, но твердое ощущение: все в стране прогнило, все в ней несправедливо и неправедно, и больше так жить нельзя. Среди множества людей царили настроения, очень сходные с теми, что возобладали в советском обществе к концу 1980-х...

     Если бы речь шла только о «горстке заговорщиков», ареной их выступления так и остался бы один Петроград. Тогда можно было бы действительно говорить всего лишь о перевороте, но не о революции. Однако созвучность большевистских программных лозунгов глубинным настроениям многомиллионных масс позволила крайне малочисленной партии в кратчайшие сроки распространить свою власть на обширные территории страны.

     В этом, разумеется, не было никакого чуда. Большевикам удалось лишь в полной мере реализовать потенциал свободы, рожденный Февралем и не использованный Временным правительством, меньшевиками и эсерами, а также возможности организации дисциплинированных, профессиональных революционеров.

     Очень важен вопрос об ответственности за развязывание террора и гражданской войны в стране вскоре после прихода партии большевиков к власти. Безусловно, часть вины за эту страшную трагедию нашего народа лежит на этой партии и на ее лидерах. Разгон Учредительного собрания и заключение позорного для русского патриотического сознания Брестского мира не могли не расколоть страну. Обострению ситуации, инициированию гражданской войны способствовала и экономическая политика большевистского правительства весной 1918 года: запрещение свободной торговли, усиление хлебной монополии, передача земли не в частную, а в государственную собственность, национализация промышленности, реквизиция продуктов питания у крестьян, создание комбедов и продотрядов, силой изымавших зерно в деревнях...

     Все это так. Но корректно ли, мягко говоря, в упор не замечать той доли ответственности за террор и развязывание гражданской войны, которую в не меньшей степени несет и другая сторона? Ведь против Советской власти выступили тогда объединенным фронтом самые разнохарактерные силы - от крайне правых монархических группировок до правых эсеров и меньшевиков, фактически сомкнувшихся с ними в ряде случаев. Причем в качестве основной формы политического действия эти силы сразу же избрали вооруженные выступления.

     Нити заговоров против новой власти сходились в руках эмиссаров стран Антанты и их спецслужб. Так, действиями антибольшевистских сил в России руководили английский дипломат Локкарт, его помощник капитан Хикс и военно-морской атташе капитан Кроми. Как признавал впоследствии сам Локкарт, «мы были центром контрреволюционного движения...». Лишь восемь десятилетий спустя из рассекреченных документов стало доподлинно известно, что руководством британской разведки МИ-6 готовилась операция по физическому устранению Ленина, Троцкого и других руководителей большевистского режима.

     В опубликованной в Лондоне в 1998 году книге Г. Брук-Шепарда «Железный лабиринт: западные спецслужбы против большевиков» рассказывается, что непосредственное руководство этой операцией было возложено на главного военного агента британского правительства в РСФСР Дж. Хилла и шефа резидентуры МИ-6 в Балтии и Москве Э. Бойса. Координацией деятельности контрреволюционных организаций и подготовкой убийства лидеров новой России занимался британский агент С. Рейли.

     Руководители стран Антанты разрабатывали планы отделения от России Сибири и расчленения ее европейской части на три отдельных государства. Глава дипломатической миссии США Д. Френсис, как он сам признавал в книге «Россия из американского посольства» (Нью-Йорк, 1923), требовал тогда от президента Вильсона незамедлительной оккупации Петрограда союзными войсками - для «демократизации страны». Кстати, тут не могут не броситься в глаза параллели с нынешними попытками «демократизировать» Ирак, однако в отличие от теперешних политиков Вильсону хватило ума и дальновидности устоять перед соблазном подобной авантюры...

     Конечно, ошибки и беззакония совершали обе стороны. И советская историография, представлявшая гражданскую войну исключительно как героическую страницу нашего прошлого, безусловно, искажала правду. Не героической была эта страница российской истории, а настоящей национальной трагедией. Но могло ли произойти иначе в стране, измученной, истерзанной четырьмя предыдущими годами безумного, никому не нужного участия в мировой войне? Разве могла быть «чистой» революция, выросшая на земле, залитой кровью длительной войны? - такой вопрос оправданно ставил Ленин в статье «Пророческие слова»? Миллионы людей, вовлеченных в революционный водоворот, не могли не принести с собой в каждодневную жизнь, в политическую практику всю свою ненависть, одичалость, экстремизм, порой совершенно бессмысленную жестокость.

     Очень интересны свидетельства, содержащиеся в дневниках атташе французского посольства в Петрограде графа Луи де Робьена, опубликованных в Париже в 1967 году. Они дают возможность довольно отчетливо представить не только тогдашнюю обстановку в России, но и тот колоссальный нажим «слева», со стороны взбудораженных масс, которому подвергались оказавшиеся у власти большевики и их лидеры. 18 ноября 1917 года де Робьен записывает: «Новый режим держится исключительно на двух людях - Ленине и Троцком. Экстремистски настроенные силы, особенно матросы, все чаще обвиняют их в бездействии. Не исключено, что однажды эти два апостола большевизма станут своего рода меньшевиками в сравнении с более решительными людьми».

     12 декабря французский дипломат замечает: «Сегодня городские рабочие и красногвардейцы предстают хранителями порядка перед лицом разнузданной солдатни, которая не подчиняется какому-либо принуждению, какому-либо праву, погрязла в анархии».

     Потомками как-то забывается, что у революции всегда своя мораль, что никакая революция без крови и страданий не обходится. Не только у нас, но и в ходе Английской, Великой французской революций происходили казни монархов, совершались акты террора. Так что нельзя подходить к оценке большевиков исключительно с мерками сегодняшнего дня, оценивать их деятельность с высоты накопленного нами исторического опыта и нынешних представлений о нравственности, чувстве долга, политической и идейной мотивации. Не следует забывать: они искренне и глубоко верили, что «рождены, чтоб сказку сделать былью», сами, не колеблясь, шли за это на любые муки и отдавали собственные жизни за «мировую революцию», «освобождение пролетариата» и «счастливую жизнь потомков» - за те понятия, которые многим нашим современникам уже ни о чем не говорят и вызывают разве что циничные насмешки...

     В октябре 1917-го очень многим казалось, что отныне люди действительно начнут жить по совести, что воцарятся человечность, равенство, братство. В лозунге «Кто был ничем, тот станет всем», звучавшем тогда повсюду, слышалось евангельское: «...Будут первыми последние и последние первыми». Большинство людей тогда было убеждено: все то, что отвечает интересам трудящихся, ради блага которых и совершалась революция - нравственно и справедливо. А разве Декрет о мире не отвечал интересам абсолютного большинства населения?

     Увы, лучшим надеждам не суждено было сбыться... Однако поддержка, оказанная большевикам в октябре 1917 года, тем и объясняется, что миллионы людей увидели в их требованиях мира, земли, социального равенства воплощение высших нравственных ценностей. Добавим, утопических, как сейчас принято говорить обо всем, что связано с большевизмом. Пусть так! Но действительно увидели...

     Это обстоятельство, кстати, очень тонко подметили некоторые деятели российской культуры. Всем памятен нарисованный Александром Блоком образ Христа, шагающего во главе отряда красногвардейцев «в белом венчике из роз». А вспомним, как характеризовали предоктябрьскую атмосферу любимые герои автора «Доктора Живаго»: «Как бы это ни называлось, феодализм ли и крепостное право, или капитализм и фабричная промышленность, все равно неестественность и несправедливость такого порядка давно замечена, и давно подготовлен переворот, который выведет народ к свету и все поставит на свое место...»

     Пройдет два с небольшим года после Октября, и лидер большевиков поставит простой вопрос: нашелся ли бы в те дни хоть один дурак, который пошел на революцию, если бы меньшевики и эсеры вовремя и в действительности начали социальные реформы? Они ведь в течение восьми месяцев держали власть в руках, пользовались поддержкой кадетов, всех самых богатых стран мира, и совершенно ясно, что массы не пошли бы за большевистской партией, если бы умеренным силам хватило мудрости и решительности перехватить на вооружение ее лозунги, претворить их в жизнь, удовлетворить требования народа. История никогда не прощает политикам - пусть даже они руководствуются самими благими намерениями - промедления и бездеятельности в переломные, решающие моменты развития.

     Наиболее яркий пример последнего времени - судьба Михаила Горбачева, растранжирившего отведенные ему историей время и доверие народных масс и подменившего решительные, смелые действия словоблудием и закулисным маневрированием...

     Если непредвзято взглянуть на события и процессы, развивавшиеся в России на протяжении 1917 года и нескольких последующих лет, и честно оценить все происходившее, то нельзя не признать, что октябрьские события спасли страну от национальной катастрофы. Даже если бы не была установлена диктатура военно-фашистского толка, то не меньшую угрозу таила дикая, необузданная анархическая сила, которую несла с собой полностью деморализованная масса крестьян в солдатских шинелях и с оружием в руках. Миллионы солдат покидали фронты Первой мировой войны и отправлялись в родные места захватывать землю и сводить счеты с теми, кто испокон веку представлялся широким слоям населения сборищем паразитов и насильников.

     Веками накапливавшаяся ненависть к барам, чиновникам, а зачастую и просто к людям, одетым и говорящим «не по-крестьянски», оказалась настолько сильной, а озлобление столь иррациональным, что они способны были буквально испепелить Россию. Это, впрочем, и происходило в возрастающих масштабах на российских просторах уже с весны - лета 1917 года. Как замечал Блок, мужики жгли усадьбы в отместку за столетия барского блуда...

     Заслугой новой власти стало собирание в единое целое прежней России, начавшей в 1917 году распадаться на национально-территориальные осколки. Вновь объединить, сплотить Россию, вернуть ей статус великой державы оказалось возможным только под лозунгами национального равноправия, строительства справедливого общества. Ясно, что всякие попытки реинтегрировать Россию под флагом восстановления монархии были заранее обречены на провал, и нашу страну скорее всего ждала бы та же печальная участь, которая выпала на ее долю в декабре 1991-го...

     Перефразируя известное высказывание, можно сказать, что революции задумывают идеалисты, осуществляют жертвующие собою герои, а результатами пользуются проходимцы. Именно так происходило и в России. В 1920-е годы на смену романтикам в партийно-государственной и хозяйственной иерархии стали приходить люди, основное отличие которых состояло в беспрекословной личной верности правителю в Кремле. Желающие дискутировать, а не подчиняться, все чаще и во все более крупных масштабах стали отправляться на «перевоспитание» в места не столь отдаленные.

     Победившая партбюрократия противопоставила себя народу, в итоге выкристаллизовалась в особую социальную касту номенклатуры. В конечном счете именно это и обрекло страну - после бесспорного периода подъема и несомненных успехов во многих сферах жизни, после Великой победы в Великой войне - на длительный застой и загнивание, последующие общенациональную катастрофу и распад державы.

     Когда улягутся нынешние политические страсти, будущие поколения исследователей, возможно, придут к выводу, что Октябрьская революция в конечном счете потерпела поражение потому, что слишком опередила свое время. Что ни объективные условия тогдашней России, ни субъективный человеческий фактор не были готовы к столь радикальному перелому хода общественного развития. Что к началу ХХ столетия капитализм далеко не исчерпал своего потенциала, возможностей адаптации к новым условиям, к едва забрезжившей научно-технической революции.

     Все это так. Но реалистично ли было в той конкретно-исторической обстановке, которая сложилась в России к осени 1917-го, внушать массам, накаленным ожиданиями завтрашнего прорыва в «светлое будущее и скорой «счастливой жизни», что время для такого прорыва еще не пришло, что надо подождать еще столетие-другое?