Наш собеседник
     Юрий Львович КУЗНЕЦ – доктор исторических наук, профессор. Родился в 1931 г. В 1979 – 1987 гг. работал в Афганистане, где был политическим советником при ЦК НДПА, отвечал за подготовку партийных кадров, занимал должность советника-посланника в ранге советника МИД СССР.
     В настоящее время – профессор Финансовой академии при Правительстве РФ. Автор книг «Мародеры» выходят из игры», «Длинный прыжок» – в никуда», «Тегеран-43».
     


     - Юрий Львович, чем был для нас интересен и выгоден Афганистан?
     - Это был наш ближайший южный сосед, граничащий с Туркменией, Узбекистаном и с Таджикистаном. Дружеские, добрососедские отношения у нас с ним установились очень быстро – в основе этих отношений лежала адресованная молодым советским дипломатам инструкция Ленина, его переписка с афганским руководством, где говорилось, что у вас – один строй, у нас – другой строй, но это не должно помешать нашим связям.
     - Наверное, сразу были и какие-то конкретные действия?
     - Да, мы оказали определенную помощь Афганистану, в частности авиацией, которая обслуживалась советскими пилотами и которая помогала правительству в его бесконечных ссорах с мятежными племенами; уже в начале 1920-х годов было установлено регулярное воздушное сообщение... Между нами относительно быстро установились взаимовыгодные экономические отношения: мы оказывали помощь в строительстве ключевых объектов афганской экономики, обучали офицерские кадры, гражданских специалистов в области сельского хозяйства и промышленности, помогли освоить их небольшие залежи нефти. Афганистан производил до 9 миллионов тонн нефти в год, чего почти хватало для его нужд.
     - То есть, как всегда, СССР односторонне помогал...
     - А вы знаете, что во время голода в Поволжье Афганистан в качестве дара доставил нам полмиллиона пудов зерна?.. Учтите еще, что попасть из СССР в Индию, кроме как через Афганистан, было невозможно. Этим путем Коминтерн организовал транзит своей агентуры, что сыграло огромную роль в становлении коммунистического движения в Индии, которое и сейчас имеет место. Так что для нас Афганистан имел большое политическое и стратегическое значение... Но главное то, что мы хотели сделать Афганистан и наши отношения с ним эталоном для всех народов Среднего Востока и Центральной Азии. Лучших отношений с кем-либо из восточных стран у нас не было...
     - То есть можно сказать, что на протяжении шести десятилетий наши отношения развивались безоблачно...
     - Один из больших знатоков Афганистана и Индии Андрей Евгеньевич Снесарев, генерал Русской армии и начальник Академии Генштаба РККА в 1919 – 1920 гг., писал в книге «Афганистан», что афганцы в силу племенных традиций и своей недисциплинированности никогда ни о чем друг с другом договориться не смогут. Они склонны не выполнять никаких обещаний! Вообще Афганистан – это ящик Пандоры, источник разногласий на всех уровнях. Говорят, что афганцы солидарны, когда нужно выступать за свободу родины, но это нельзя понимать в нашем смысле слова: если пуштун и таджик стреляют в англичан или в «шурави», то при этом каждый косил глазом, не стреляет ли в него сосед? Снесарев пишет, что не надо вступать в широкие экономические отношения с Афганистаном: афганцы возьмут в долг все, что им предложат, но так как отдавать им не из чего, то никогда ничего и не отдадут... Вывод в то время автор сделал такой: единственное, чем нам Афганистан полезен, – это тем, что без него не попадешь в Индию. «Если хотите бить по Англии, то бейте по Индии!» Я бы также отметил Виталия Марковича Примакова...
     - Это командир Червонного казачества, расстрелянный вместе с Тухачевским по делу о «военно-фашистском заговоре в РККА»?
     - Это также и военный атташе СССР в Афганистане... Он составил карту страны, лучше которой до сих пор нет. На каждой местности написано: «хазарейцы», «таджики», «узбеки» – кто у нас сейчас знает, где кто живет в Афганистане? И эту карту, составленную Примаковым для себя в 1929 году, сегодня можно использовать без каких-либо коррективов. Это был блестящий военный писатель, что видно по его книге «Афганистан в огне», и прекрасный военный дипломат: даже в 1937 году его никто не упрекал ни за японскую командировку, ни за афганскую...
     - Как развивались советско-афганские отношения во время Великой Отечественной войны?
     - Афганистан был нейтральной страной, но в последние дни войны объявил войну Германии, что обеспечило ему место в ООН. 9 мая 1945 года афганские полицейские вошли в здание германского посольства, вскрыли его, изъяли все бумаги и крупную сумму денег – все это было передано в фонд Советской военной администрации в Германии... Наши отношения не подвергались сомнению и после войны. Хотя Афганистан для нас как бы несколько уже отступил в системе ценностей, но отношения были стабильные, экономическая составляющая не прерывалась.
     - А что тем временем происходило в самом Афганистане?
     - Ничего по-настоящему серьезного... Король Мухаммед Захир Шах, который вступил на престол еще юношей в 1933 году, был тот же. Но в 1973 году его родственник Дауд – реформатор правого толка – совершил переворот. У него хватило ума – или, наоборот, не хватило – вступить в партнерские отношения с НДПА. Кармаль и Тараки были членами парламента, возглавляли там свои фракции... Дауд по приглашению советского правительства совершил визит в СССР, был хорошо принят, заверил, что Афганистан будет идти по прогрессивному пути, и отношения продолжали развиваться до 27 апреля 1978 года...
     - Почему же тогда произошла Саурская революция? Зачем нам она была нужна?
     - Ошибаются те, кто видит здесь «руку Москвы». Мой друг, в то время работавший в Кабуле, говорил, что революция оказалась для советской стороны настолько внезапной, что посол долго не осмеливался послать сообщение об этом в Москву. Наши спецслужбы оказались более осведомленными, хотя и для них это была неожиданность.
     
— В силу племенных традиций и своей недисциплинированности афганцы никогда не смогут ни о чем друг с другом договориться. Они также склонны не выполнять никаких обещаний.
     
- Как же это все произошло?
     - Саурская революция была осуществлена в форме вооруженного переворота, что для афганцев не такое уж необычное дело, они его делать умеют. Началось восстание нескольких частей, преданных своим офицерам, которые и возглавили переворот. Танковые части под командованием капитана – впоследствии генерала – Ватанжара обстреляли королевский дворец Арк, где находился Дауд со всем своим семейством. Повстанческая артиллерия и танки открыли шквальный огонь, самолеты (их было несколько штук, на борту одного находился известный революционный деятель старший сержант Гулабзой) нанесли «акробатический» удар по главному зданию дворца. Все было сделано не менее умело, чем когда войска Пиночета брали штурмом дворец Сальвадора Альенде, но там, как известно, участвовали «воздушные акробаты» американского происхождения. Дворец, подвергнутый бомбардировке и наземному огню, взяли быстро. Некоторые верные правительству войска пытались оказать сопротивление, но оно также было недолгим... Вот и вся революция!
     - То есть народ в большинстве своем поддерживал восставших?
     - Знаете, на Востоке тот, кто утвердился в королевском дворце или в правительственном здании, кто овладел столицей, тот и поставил всех перед фактом. Психология, обычная для многих восточных государств: лучше быть на стороне тех, кто победил... Но если бы мы были заранее посвящены в планы революционеров, приняли бы участие в корректировке их первых документов, может быть, многих трагических событий и ошибок удалось бы избежать, а революция не оказалась бы перед теми проблемами, с которыми она не смогла справиться.
     - Что же, в частности, требовало корректировки?
     - Прежде всего генеральная линия. Ведь даже у таких революций типа переворотов должна быть какая-то платформа: нужно знать, что сказать народу о власти, которая внезапно утвердилась. Афганцы никак не ожидали, что с 27 апреля 1978 года они будут жить под красным флагом...
     - Расчет был именно на красный флаг?
     - Да, но только ни история нашей страны, ни ее опыт, в том числе опыт допущенных в ходе строительства социализма ошибок, были неизвестны вождям победившей Саурской революции. Они руководствовались упрощенным представлением, заимствовали не главное... Я сам слышал, как Хафизулла Амин сказал: «Мы не повторим ошибку СССР, который затоптался на этапе строительства социализма. Мы построим социализм в течение нескольких ближайших лет». Отношение к СССР и у Тараки, и у Амина, и у Кармаля, кстати сказать, было предельно упрощенное... У меня хранится книжечка, которую опубликовало политуправление Афганской армии, – доклад о текущих проблемах. Основой его была речь Амина, где на 30 машинописных страниц приходилось более 30 цитат из Ленина и Сталина. Амин как бы хотел утопить собственные представления, свою концепцию в потоке цитат, которые с его точки зрения были священными для каждого революционера. Это прекрасно сочеталось с его наивным представлением о том, что за несколько лет можно обогнать СССР в деле строительства социализма.
     - Как отнеслось к происшедшему советское руководство?
     - Москва приняла этот факт к сведению и истолковала его как заслуживающий внимания с точки зрения дальнейших политических действий в этом регионе. После того как Афганистан стал революционной страной, все его нужды и проблемы обрушились на Москву... Между тем Международный отдел ЦК КПСС далеко не сразу согласился ознакомить с документами НДПА другие партии. Это очень интересный факт... А руководство НДПА рассчитывало при помощи КПСС вступить в международное коммунистическое движение в качестве партии, возглавляющей крупную страну.
     - Самое время попросить вас объяснить, что такое НДПА?
     - Народно-демократическая партия Афганистана возникла в 1965 году и с самого начала представляла собой единство и борьбу двух противоположностей. Была партия Тараки, она называлась «Хальк», что значит «народ», а Бабрак Кармаль, известный оратор и публицист, создал фракцию, фактически отдельную партию, «Парчам» – «знамя». Саурская революция явилась результатом победы единой НДПА, но потом возник раскол по вопросу о том, кто больше победил, кто сыграл большую роль и, главное, кто поведет армию и страну дальше...
     - В чем была принципиальная разница между фракциями?
     - Над этим вопросом мне приходилось задумываться. «Хальк», которая была больше, чем «Парчам», – это прежде всего организация пуштунов, как называют себя афганцы. Большую часть ее составляла военная прослойка – это была в какой-то мере партия вооруженных сил. Здесь также было больше представителей трудящихся классов – рабочих, хотя вообще их в Афганистане очень мало. А в «Парчам» было больше представителей интеллигенции, относительно больше представителей нацменьшинств... Объективно НДПА нуждалась в обеих фракциях или партиях, они были необходимы друг другу именно тем, чего в каждой из них не хватало по отношению к другой... Однако нацменьшинства и пуштуны ненавидели друг друга: королевский двор с незапамятных времен сажал на командные места в национальных провинциях пуштунов, а массы бунтовали против этого. К сожалению, Аллах не дал афганским революционерам силы для того, чтобы было подлинное единство. Это, кстати, передалось Кармалю, когда он стал главой Афганистана, хотя он и клялся Москве, что не потерпит межпартийной розни.
     - Что же отныне изменилось в наших межгосударственных отношениях?
     – Теперь, до 27 декабря 1979 года, Афганистан развивался при участии большого количества наших военных и политических советников, но без присутствия советских войск. Вообще это было трагическое время. Сам я вошел в Афганистан в сентябре 1979 года и быстро ощутил нагнетание искусственной напряженности и в Кабуле, и в стране. По ночам слышались выстрелы, крики, женский плач. Завывали сирены новой афганской безопасности... Она называлась КАМ – Коргаре Амниети Мили, Рабочая национальная безопасность, хотя при чем тут «рабочая»? Просто они нацепляли на себя из марксизма все что могли. А МВД почему-то называлось пуштунским словом «царандой», что означает «разведка»... Ночи были заполнены звуками, свидетельствовавшими о крупных операциях, проводимых соответствующими органами... Надо сказать, что, как и во времена Французской революции, первыми жертвами оказывались представители трудящихся, а что касается политической стороны, то всю мощь своих спецслужб Тараки и Амин направили против своих товарищей по партии.
     - Вы говорите о них как о единомышленниках...
     - Конечно же, нет. Вся короткая послереволюционная история Амина – это непрерывная борьба за первое место в стране и в партии. Но он оказался как бы в тени Тараки, который был известен в Афганистане не только как политик, но и как литератор. Он выпустил, в частности, книгу «Скитания Банга», интересную прежде всего для анализа его мировоззрения: это афганский юноша, который пришел в революцию после трудных жизненных испытаний. Но у меня создалось впечатление, что внезапный, быстрый успех революции и столь же быстрый и внезапный приход Тараки к власти – он был и генсеком, и президентом – на него очень негативно подействовали. По-моему, его ментальность не выдержала такого превращения, и он впал в эйфорию. Об этом говорят люди, которые встречались с ним как в Афганистане, так и в Москве, в частности мои коллеги-советники, которые с ним работали.
     - Из истории известно, что внезапные взлеты порождают уверенность в собственном величии и непогрешимости, а также вызывают иллюзию всенародной любви...
     - Вот и его ментальность не успевала за карьерным взлетом. В Москве ему сказали – если не ошибаюсь, он был там в июле 1979 года, – что существует угроза заговора против него. Причем было сказано прямо – от кого. Но Тараки, сев в самолет, не нашел ничего лучшего, как сказать своей охране, которая состояла только из аминовской агентуры, что надо присматривать за Амином – как бы он не совершил государственного переворота! Неудивительно, что вскоре после прилета в Кабул Тараки был задушен в своих апартаментах, его тело было брошено в машину и тайно похоронено...
     - Народу сообщили о скоропостижной кончине лидера?
     - Нет, Амин говорил корреспондентам, что товарищ Тараки тяжело болен. Когда те спрашивали, как Тараки себя чувствует, нельзя ли задать ему несколько вопросов, то Амин отвечал очень резко и грубо, мол, я сказал достаточно, чтобы вы понимали ситуацию.
     
«Мы не повторим ошибку СССР, который затоптался на этапе строительства социализма, – говорил Хафизулла Амин. – Мы построим социализм в течение нескольких ближайших лет».
     
- У нас в прессе потом писалось, что Амин был американским агентом...
     - Я в этом очень сомневаюсь. Это утверждение основано на одном лишь факте: после свержения у него в блокноте нашли запись, сделанную его рукой, что «телефон агента ЦРУ в Индии – такой-то». Но мало ли зачем ему была нужна такая информация? В общем, это ничего не значит, а других доказательств нет.
     - То есть можно понять, что все содеянное им было совершено не по чьему-то заданию, а в его личных целях?
     - Да, вся беда, по-моему, в том, что в лице Амина к власти пришел диктатор «классического типа», помноженный на афганские политические традиции. Он был абсолютно нетерпим к коллегиальности, к элементарной демократии, не желал ни с кем делиться властью, даже со своим духовным отцом и начальником... Тараки был зверски убит в своем дворце в тот день, когда личному составу дворцовой гвардии вручали партийные билеты НДПА нового образца. Амин был человеком необыкновенной жестокости и необычайного властолюбия. Я думаю, именно в том и кроется причина всех тех немыслимых завихрений, которые он осуществлял в политике и в государственном строительстве...
     - Когда же стало известно о смерти Тараки?
     - Наверное, недели через две. После этого репрессии в стране усилились, они носили уже такой характер, что скрыть их масштабы было невозможно. Количество убитых товарищей по партии не поддавалось учету: многих даже сбрасывали с вертолетов, не говоря о тех, кого просто расстреливали без суда и следствия. В стране создалась высочайшая напряженность, источником которой был сам Амин, а не международная реакция, как это утверждалось...
     - Кстати, о реакции – только в ином смысле. Как реагировал на происходящее «цивилизованный мир», и в частности США?
     - Амин, видимо, устраивал Соединенные Штаты тем, что он стремительно загонял Афганистан в кризис, который сам он урегулировать не мог и даже, собственно, не хотел. Поэтому такой кампании наветов на Амина и такой дезинформации, какая потом пришлась на долю Кармаля, не говоря уже о Наджибулле, этого не было. Никакого осуждения режима Амина не было! Напротив, многие известные политологи, в частности, американские, попадавшие в Кабул в то время, беседовали с Амином как с реформатором, который хотя и ускоренными и жестокими методами действовал, но все-таки думал сделать Афганистан более современной страной.
     - Но ведь это, наверное, была объективная необходимость?
     - Тезис – сделать Афганистан современной, процветающей страной, которая преодолеет свою отсталость и неразвитость, был, как известно, одним из основных в нашей пропаганде. Но здесь игнорировалась, может быть, самая важная вещь – это то, как его воспримет афганский менталитет.
     - А разве афганский народ этого не воспринимал?
     - Афганистан – одна из самых отсталых стран Азии. Но скажу на своем опыте: мне потребовалось несколько лет, чтобы понять главное – сами афганцы себя отсталыми не считают! Они не считают Афганистан неразвитой страной! А люди, которые учились в Москве, знающие окружающий мир, короче говоря, интеллигенты, как всегда занимали позицию, отличную от народа. Только интеллигенты – и парчамовцы, и хальковцы, и просто те, которые приняли новый режим, – выступали с таких позиций, что, мол, мы отсталые, мы должны одним скачком преодолеть нашу отсталость... Надо сказать, что среди тех, кто так думал, были люди достаточно сведущие и умные. Даже первый реформатор Аманулла и король Захир Шах осуществляли кое-какие умеренные реформы.
     - А кто считал иначе?
     - Рядовой афганец – мелкий разносчик, дукандор и особенно крестьянин – они совершенно не считали, что Афганистан – отсталая страна, что они отсталые жители... Не было движения за просвещение, за грамотность. Кстати, открытие вузов и школ всегда было делом сверху, а низы это воспринимали с недоумением: как так, женщин начинают учить наукам и грамоте? Вопрос о том, можно ли учить женщин, в общественном мнении всегда вызывал раздражение. Афганцы вовсе этого не хотели!
     - Но разве подобное «неприятие реформ» на Востоке характерно только для Афганистана?
     - Знаете, я никогда не занимался Афганистаном специально, и попал туда частично благодаря тому, что четыре года проработал в Йемене. Я считал, что какое-никакое понимание исламской страны у меня есть, но оказалось, что Йемен и Афганистан – настолько разные страны, что мне это не сильно помогало... Сначала я обратил внимание, когда преподавал в каких-то вузах или выступал перед самими афганцами и говорил, что нужно преодолеть отсталость Афганистана, это никогда не вызывало восторга у аудитории. Никогда! Мы изначально были не правы в том пункте, который считался основополагающим: хотя Афганистан нуждался в прогрессе и в преодолении отсталости, но к этому выводу афганцы должны были прийти сами...
     - Простите, но в каком веке они бы к этому сами пришли?
     - А вы знаете, что афганцы очень рано и быстро признали авиацию, сами стали прекрасными пилотами – и гражданскими, и военными, кстати, пилотами? То, что звено Гулабзоя разбомбило именно главное здание в королевском комплексе – это о чем-то говорит... Афганцы быстро признали преимущество автотранспорта. Большая часть афганских шоферов в моторах не разбиралась или разбиралась слабо, но они были прекрасными водителями – смелыми, острожными, умелыми... Они оценили химические удобрения, которые производились на комбинате, который мы построили. Они с удовольствием употребляли в пищу хлеб, выпеченный на построенном у них хлебокомбинате... То есть то, что они признают, с этим они уже не расстаются. Но когда речь идет о крестьянстве, то нас всех поразил тот факт, что, получив от государства землю бесплатно, многие из них каждый год продолжали слать в Индию переводы своим помещикам...
     - Юрий Львович, объясните, пожалуйста, почему?
     - Они никогда не забывали, что там живут хозяева, а Аллах не велел брать чужое. Кстати, с этим я и в Йемене столкнулся, когда люди собирали пальмовые финики и тоже посылали за это деньги в страны, где сидели их помещики. Аргумент был такой: так идет от Аллаха – значит, все идет правильно! Этот аргумент меня очень поразил. Я думал, что им эти клочки земли надоели, что все это несправедливо, но мне говорили так: «Смотрите, вот кусок земли! У него есть хозяин, но он его не обрабатывает, а дает обработать арендатору. Арендатор сдает в субаренду... И получается, что маленький клочок кормит много народу».
     - Ну это уже знакомо: «оптовики», «мелкооптовики», какие-то «перепродавцы электроэнергии»... Названия иные – суть та же. Кажется, «афганская цивилизация» утверждается и у нас.
     - Зато у них аграрная реформа захлебнулась сразу. Во-первых, потому что проводилась насильственно, к чему население было не подготовлено – с точки зрения крестьян, происходящее было незаконно, расходилось с догмами шариата в частности. Потом землю поделили, но проблема воды, без которой проблему земли не решить, даже не поднималась. Из-за неприятия реформы она охватила лишь те земли, которые были расположены вокруг Кабула или других городов, где была армия.
     - Армия была основной опорой революции?
     - Да, потому что афганский режим – что при Тараки, что при Амине, что при Кармале – превращался в режим анклавного типа. Есть аэропорт или полевой аэродром, есть гарнизон – будут и попытки реформирования чего-то, вот и все...
     - И все-таки режим Амина долго не просуществовал... Когда вы узнали о том, что в Афганистан будут введены наши войска?
     - Без комментариев. Те, кому положено было знать, конечно, узнали об этом не за час... А началось с того, что в одной из командировок я встретил на подступах к Кабулу нашу танковую колонну. Она двигалась медленно – дороги были незнакомы, а тут еще встречать эту колонну выбежало много женщин и детей, они вручали нашим танкистам цветы. Я спросил, почему они это делают, и мне сказали так: «Раз русские войска в Афганистане, значит, война, которая уже начала охватывать нашу страну, будет прекращена!» Помню, танкист головной машины спросил меня: «Дяденька, а до Кабула далеко?», и я ему с удовольствием сказал, что уже совсем рядом...
     - И что, неужели все афганцы встречали наши войска с таким же энтузиазмом?
     - Да нет, вскоре одна из колонн была обстреляна. Какой-то старик взял свое кремневое ружье и выпалил из него по танку.Его, конечно, тут же взяли в плен, а потом оказалось, что афганцы его обратно не берут. Затем еще долгое время его кормили в нашей воинской части, не зная, что с ним делать.
     
— На подступах к Кабулу я встретил нашу танковую колонну. Женщины и дети выбегали навстречу, вручали танкистам цветы. Я спросил, почему они это делают, и мне сказали: «Раз русские войска в Афганистане – значит, война будет прекращена!»
     

     - А почему так произошло?
     - Я сам, кстати, только потом понял значение этого эпизода. В силу своих междоусобиц, своих национальных разногласий, клановой несогласованности и вражды афганцы не сорганизовались. Ну один старик выстрелил в наш танк, какой-нибудь другой выкопал яму и заложил мину, третий отравил колодец... Не больше! Ведь и потом уже сложившиеся отряды мятежников почти никогда не действовали вместе. А вот друг в друга стрелять – это они готовы всегда... Однажды Захир Шаха, когда он жил в Риме, спросили: «Почему у вас нет единого командования моджахедов, почему они никогда не действуют крупными подразделениями и частями?» Король сказал: «Это их большое достоинство, что они не способны вести борьбу вместе. Если бы они вели борьбу вместе, то русские бы всегда знали, что они собираются предпринимать». Афганцы ведь сами не знали, что они будут делать завтра, и это очень затрудняло наши действия.
     - Советские войска входили в Афганистан, чтобы прекратить начинавшуюся там войну. Известно, что этого не получилось, но можно ли было считать эту цель реалистичной?
     - Действительно, часть нашего командования предполагала, что войска не будут вмешиваться в афганские дела, – просто встанут на границах, чтобы у Пакистана или у Ирана не было соблазна ввести свои войска в Афганистан. Кстати, эту задачу мы решили успешно. Хотя роль Пакистана и Ирана в противодействии нашей политике известна, но их войска не осмелились перейти границу. Переходили наемники, но это уже другое дело.
     - Как вообще можно охарактеризовать тогдашнюю ситуацию в регионе?
     - Это был декабрь 1979-го, в начале которого в Иране произошла Исламская революция под руководством аятоллы Хомейни, и американцы были выброшены с позором со всех позиций, которые они там завоевали. Пакистан уже представлял тогда собою союзника Соединенных Штатов, но до американских материальных и финансовых вливаний это был еще совсем не тот военизированный Пакистан, которым он стал впоследствии... Вообще в 1979 году американская мощь находилась не на земле, а на воде. Хотя американский флот был оснащен средствами нападения до предела, но все-таки флот – это не плавучий остров, а просто корабли, к тому же отделенные от Афганистана территориальными водами Индии, позиция которой всегда была более благосклонной в отношении СССР.
     - Получается, что США в этом регионе были тогда ослаблены в максимальной степени?
     - Да, создалась уникальная ситуация – они не только были лишены плацдарма в чисто военном отношении, но еще и опозорены захватом американского посольства в Тегеране, публикацией всех секретных документов Америки. Конечно, все это ослабило имидж американской мощи, хотя мощь была. И если бы наши войска действительно ограничились функцией защиты суверенитета Афганистана, то США было бы трудно что-то предпринять в ответ. Ведь для начала им надо было бы куда-то поставить ногу – найти сушу, с которой можно было бы действовать.
     - То есть наша главная ошибка оказалась в том, что войска втянулись в боевые действия, чего делать было нельзя?
     - Да, и такая точка зрения – не втягиваться в войну – была у Генштаба. Ее, в частности, отстаивал генерал Варенников. Кстати, я считаю, что перед ним надо просто снять шляпу или фуражку, потому как он, будучи главкомом Сухопутных войск, сумел доказать Горбачеву, у которого не было видения проблемы, что вывод войск – это единственная возможность для СССР. Что речи о достижении победы быть не может, потому что этого не может быть никогда. Думаю, Валентин Иванович рисковал если не головой, то во всяком случае карьерой, своей репутацией... Впрочем, давайте обо всем этом поговорим как-нибудь в другой раз.
     - Что ж, возвратимся к началу афганских событий – когда и как вы узнали про штурм дворца Амина?
     - Опять-таки тут все было засекречено, причем настолько, что даже посол не знал, что это была за стрельба, которая доносилась до здания посольства. Все началось уже затемно, и звуки боя продолжались где-то два-три часа. Советские граждане, которые находились в Кабуле, лишь наутро узнали, что произошло. Это была настоящая спецоперация, которая была проведена успешно... Вот и все, что я могу вам ответить на этот вопрос.
     - Тогда, думаю, тему нашего сегодняшнего разговора можно считать закрытой. Однако, Юрий Львович, зная вас как литератора, не могу не спросить о ваших творческих планах...
     - Уже весной должно выйти исправленное и дополненное издание книги «Тегеран-43: путь к Победе», которая рассказывает о борьбе советской внешней разведки против гитлеровских спецслужб в Иране и в Афганистане, о том, как была обеспечена безопасность Тегеранской конференции и «большой тройки».
     На снимке: генеральный секретарь ЦК НДПА Бабрак КАРМАЛЬ (слева) и Юрий КУЗНЕЦ. Фотография сделана при вручении Юрию Львовичу ордена Красного Знамени. Кабул, 1984 г.