«Ослябя» идет на дно
     Еще в 14.15 на «Суворове» вспыхнул первый пожар. Семенов организовал его тушение, скользя по окровавленной палубе флагмана. Повторю: большинство русских моряков никогда не были в бою, происходящее словно завораживало их... «Невозможно было сосчитать даже число залпов, обрушившихся на нас, – вспоминал Семенов. – Я не только не видел никогда такого огня, но не мог себе его представить. Снаряды падали непрестанно, один за другим». Японцы использовали свой порох «шимозе», производившийся в больших количествах в Такиногаве неподалеку от Токио. Этот порох взрывал снаряды, и много русских солдат получили ранения от осколков.
     Град стали, обрушившийся на «Суворова», был ужасен. Осколок поразил и Рожественского, но не очень серьезно. Адмирал сел в кресло, вокруг него было шесть тел погибших. Офицеру, сообщившему о пожаре, он ответил: «Постарайтесь потушить. Отсюда я ничего больше сделать не могу». Даже будучи объятым пламенем, «Князь Суворов» вел прицельную стрельбу. Умирая, он отдавал себя флоту и Родине. От его огня крейсер «Асама», получивший три пробоины ниже ватерлинии, вышел из боя. Пятью минутами позже Рожественский получил более серьезные раны – в голову и ноги. Голову обмотали полотенцем. Он продолжал сидеть и руководить. Кожа на скуле «открылась, как конверт», обильно текла кровь. Его унесли вниз.
     Русские корабли отбивались. На «Микасу» пало более десяти снарядов, один в непосредственной близости от адмирала Того. Тот продолжал смотреть в свой телескоп. Он не оборачивался и был спокоен... Хуже пришлось «Асахи». Первым офицером здесь погиб молодой лейтенант. Вокруг – много трупов, висящие на вантах части тел. Пакенхэма ударила «часть человеческой скулы с явными признаками нехватки зубов». Весь в крови, англичанин покинул свое кресло, чтобы через пять минут вновь появиться на палубе в безукоризненном белом костюме.
     Главными мишенями японских комендоров стали передовые «Суворов» и «Ослябя». Второй, более старый броненосец быстрее ощутил близость конца. Артиллерия японских эскадренных броненосцев повлекла «Ослябю» на дно. Никто не сел в спасательные шлюпки, хотя примерно треть команды попала в японский плен. Поразителен был вид одного из моряков, державшегося за всплывший гроб адмирала Фелькерзама. Желтые трубы «Осляби» лежали параллельно водной поверхности, изрыгая дым. Капитан Баер призывал моряков не цепляться за корабль – их засосет пучина. Но деваться было некуда...
     Даже в аду крови и останков тел Семенов в бинокль видел четкость движений японских кораблей. На русских кораблях снесены несколько рубок, пожары повсюду, большие людские потери. Флагман «Суворов» был весь в красно-коричневом дыму и пламени, со снесенными мачтами. Японские фотографии демонстрируют только пламя и дым. Дым начал заволакивать «Бородино» и «Александра Третьего». Наблюдатель капитан Томас Джексон, хладнокровный морской волк, не мог удержаться, пораженный видом неожиданных смертей стольких людей...
     Того не знал о смертельных ранах, поразивших «Суворова» и «Ослябю», он видел прежде всего то, что русский флот продолжает путь к Владивостоку. Этого нельзя было допустить. Он просигналил первой японской эскадре повернуть на северо-восток, перерезая этот маршрут. Своенравный Камимура истолковал приказ по-своему, нанося русским кораблям значительный урон. Особой его целью стал умирающий «Суворов». Третья рана Рожественского затронула головной мозг…
     Флагман отчаянно старался держаться на поверхности. Мачты его были уже разбиты. Перед иконами ярко горели свечи, но на корабле уже некому было молиться... Капитан Джексон с японской «Азумы» вспоминал: «Это был самый поразительный и ужасный вид. Корабль покрылся густым дымом, сквозь который едва были видны остатки мачт». Горел уголь, которым был загружен корабль. Сигналов он уже не подавал – была снесена сигнальная рубка.
     «Александр Третий», «Бородино»…
     Командование эскадрой взял на себя капитан «Александра Третьего». Главные корабли наконец-то встали в поперечную линию. Поздно – новый флагман стал и новой главной мишенью. В 15.20 он вспыхнул, а вскоре после 19 часов – перевернулся и утонул. Из 900 членов его команды не уцелел никто.
     Его место занял эскадренный броненосец «Бородино»...
     Обе группы кораблей – русская и японская – уже два часа как бы ходили по кругу, пройдя два полных жутких круга. В 16.10 довольно неожиданно сгустился туман и противостоящие силы уже не могли видеть друг друга. Но этих страшных двух часов оказалось достаточно, для того чтобы надломить русскую силу. «Суворов» сражался тридцать пять минут, «Александр Третий» – сорок пять, «Бородино» держался дольше – почти четыре часа, но результат от этого не изменился. Объятый пламенем броненосец почти потерял мачты, принимая на себя удар всей линии главных японских кораблей. Пишет британский обозреватель: «Беспримерная продолжительность, с которой человеческая смелость и твердость были брошены на защиту своего судна, бросают отсвет неумирающей славы не только на отважную команду, но и на весь их флот и на их страну, на все человечество… Пламя охватило корму – и густой дым стлался почти горизонтально. Обитаема была лишь меньшая часть корабля; и все же она сражалась».
     Но следующий по рангу Небогатов не спешил со своим «Николаем Первым» встать на место лидера – на место самоубийственное, где только что погибли три лучших корабля России. По словам Небогатова, «Суворов» горел, «как охваченная пламенем крестьянская изба». Но где Рожественский? К вечеру местоположение «Суворова» уже нельзя было различить. «Суворов» погибал. В 16.45 атаку на флагмана начали японские торпедные катера. На короткое время придя в себя, Рожественский потребовал офицеров. Но увы. Как говорит Семенов, «из 900 человек экипажа «Суворова» в живых оставались только несколько, которые собрались на нижней батарее». Паровые машины остановились, кочегары задыхались от дыма. Адмирала нашли в правой орудийной башне у шестидюймового орудия. Он сидел на ящике среди обломков стали и человеческих тел. Осколок, видимо, затронул нерв – ему парализовало ногу. Он требовал новых артиллеристов, но, как оказалось, орудие уже было разрушено. Через час он потерял сознание...
     Далекий от сентиментальности Джексон: «Погибающий, но сражающийся «Суворов» вызывал восхищение». Три человека, три офицера – лейтенант Вырубов, мичман фон Курзель и лейтенант Богданов – отказались покинуть погибающий «Суворов». Курзель с двумя матросами встал к последнему орудию «Суворова», и они вели огонь до последнего снаряда. В семь часов вечера «Князь Суворов» опустился на дно.
     За час до этого матросы взяли на руки сопротивляющегося адмирала и протиснули его, теряющего сознание, в узкую рубку миноносца «Буйный». С ним были капитаны де Колонг и Семенов. Рожественского с «Буйного» перенесли на «Бедовый». К тому времени даже старый и медлительный «Дмитрий Донской» насчитал шесть пробоин. Капитан «Донского» умирал, и было решено покинуть корабль.
     Пяти часов сражения оказалось достаточно, чтобы сокрушить морскую мощь России, ее надежду в этой несчастливой для нее войне. Японские корабли отошли, чтобы смыть кровь, очистить палубу. Мичману Ямамото – будущему адмиралу, который в 41-м поведет японцев на Перл-Харбор, перевяжут места оторванных пальцев левой руки. На «Асахи» приготовили гробы для восьми погибших членов экипажа. Капитан лично сделал замеры. У русских для сбора тел погибших был всего лишь час. А затем, словно шакалы в саванне, появились японские торпедные катера. Согласно теоретику Акияме, наступила четвертая фаза. Того учел прежние ошибки, когда торпедные катера производили пуск торпеды издалека – безо всяких ощутимых результатов. Теперь Того приказал выпускать торпеды с расстояния не более 600 ярдов. Капитаны же торпедных катеров вдвое уменьшили это расстояние и торпедировали русских буквально в упор. О таких атаках много писал адмирал Макаров, но сейчас японцы, а не русские атаковали флот противника в темноте...
     «Что такое жизнь?»
     Этой ночью – 27 мая 1905 года – японские торпедные катера часто обращались к самоубийственной тактике, подходя на расстояние двадцати ярдов до цели. Пишет японский капитан однокашнику: «Если нас подобьют, мы пойдем на дно вместе с русскими; если мы нанесем удар, то русские тоже пойдут на дно вместе с нами, а последний оставшийся в живых моряк запустит последнюю торпеду. Собственно, что такое жизнь, как не мечты в летнюю ночь?»
     28 мая был солнечным днем, никаких признаков тумана. Худшая возможная погода для русского флота. В 5.15 Небогатов увидел на горизонте клубы дыма. Послали быстрый «Изумруд» определить, что за корабли. Тот быстро вернулся: японцы. Это были корабли адмирала Катаоки, самая старая часть японского флота. Небогатов запросил артиллеристов: готовы ли они? Да, готовы. Устрашенный Катаока отошел. Это подняло боевой дух Небогатова. Адмирал снова направился к Владивостоку, молясь покровителю моряков святому Николаю. Напрасно. Новый дым на горизонте – на этот раз то был Того.
     Японские корабли появились перед небольшой эскадрой Небогатова. До Владивостока было 500 километров, и путь туда был перекрыт. Пока остатки флота подчинялись Небогатову. Но многие моряки были в смятении, и немало отвратительных историй написано о последних часах русской эскадры...
     Легко раненный капитан «Николая» Смирнов прислал Небогатову записку: «Сдавайтесь». Передавшему записку офицеру Небогатов прошептал в ухо: «Мы посмотрим». Пять русских кораблей против 27 японских, возглавляемых самим Того. Но окружение не было плотным, на востоке был просвет. Небогатов посовещался с капитаном Смирновым и, объявив офицерам, что сопротивление бессмысленно, приказал поднять сигнал о капитуляции. И тут буквально вспыхнул мятеж. Сыны России не желали сдаваться. Капитан Ведерников настоял на созыве военного совета.
     Между тем, когда совет только еще начал собираться, на мачте уже висел сигнал капитуляции. Согласно обычаю, на совете первым спросили мнение самых младших офицеров – они настаивали на том, чтобы либо продолжать борьбу, либо потопить корабли. Но Небогатов утверждал, что сопротивление бесполезно: «Посмотрите на молодых матросов, некоторые из них еще едва вступили в жизнь, а мы собираемся их утопить»...
     И в этот момент японцы начали артиллерийский обстрел... Небогатов приказал артиллеристам не отвечать – он недоумевал по поводу действий Того. Неужели японский адмирал не видел знаков сдачи? Шесть снарядов попали в корпус «Николая Первого», и тогда Небогатов пошел на крайнюю меру – приказал поднять японский флаг. Русские моряки были шокированы – кто-то замер в недоумении, кто-то плакал, кто-то пытался затопить корабль. Но верхушка была неколебима – сдаваться в плен. Вчера русский флот потерпел поражение, поэтому сопротивление сегодня – «ненужное кровопролитие».
     Объективность требует признать, что героического было не меньше, чем трусливого и корыстного. Даже на «Орле», рассаднике революционных идей, команда не желала сдаваться, и случаи открытого неповиновения были исключением из правила. Многие русские предпочитали утопить корабли, но японцы постарались исключить подобные варианты. На пути в Сасебо, куда японцы повели в конечном счете «Орла», его капитан скончался и был похоронен в море – по морскому обычаю...
     Наши моряки сделали все, что могли. Они преодолели немыслимые пространства, они перенесли множество ударов судьбы. Они положили свои жизни за Россию, за ее славу, за ее будущее. Нам грешно создавать хор укоров. Едва ли любой другой флот способен был показать такие спартанские качества.