Наша штурмовая группа, преодолев за тринадцать часов более тридцати километров пешком и в полной «снаряге», остановилась у подошвы горы, в самом низу, у реки. Название реки я, к сожалению, уже не помню. Название горы не помню тоже. Помню, что вода была очень мутной, даже неприятной какой-то, и река несла ее быстро, с остервенением ударяя о камни и переворачивая на скалистых угрюмых порогах. А гора, по словам офицеров, достигала семисотметровой высоты над уровнем моря. Рядом возвышалась вторая гора, практически полностью идентичная первой. Горы-близняшки были сплошь покрыты лесом, по нашему – «зеленкой», что благоприятствовало скрытому передвижению боевиков и мешало передвижению нашему. Река разделяла Чечню и Ингушетию, то есть была вроде естественной границы. Мы, сорок десантников, расположились на территории Ингушетии спиной к горе ингушской, лицом к горе чеченской. Отдохнули минут десять, оценили обстановку. Решили основаться наверху, на опушке, где небольшая поляна делила лес пополам.
     Уставшие, голодные, в мокрых и вонючих от пота «камках», мы принялись за окопы. Копать никому не хотелось, но все понимали: если не выроем сами и сейчас, нам их выроют потом и другие. Умирать застигнутым врасплох особого желания не было, все в группе были солдатами опытными и копали быстро и старательно, для себя же.
     Три ряда окопов, вырытых вкруговую по всему периметру вершины горы, устроили командиров, и нам в конце концов разрешили поспать.
     По любым законам природы мое ломившее от усталости тело должно было погрузиться в сон через секунду после команды «Отбой!», но оно упорно отказывалось подчиняться приказам мозга и исступленно таращило глаза в черную кавказскую ночь. Нашелся еще один мучающийся от бессонницы боец. Он подполз поближе ко мне и, шепнув: «Это я, Малыш», лег рядом.
     Тишина, темнота, жуть. Лежим и, чтобы не бояться, начинаем разговаривать. Вспоминаем дом, родителей, друзей, делимся впечатлениями о службе.
     Вдруг, почти одновременно, мы вскрикнули и затихли. Показалось, что кто-то медленно движется по направлению к нашей траншее. И точно: это часовой, испугавшись одиночества, покинул свой пост и подполз к нам. Чуть не избили его с перепугу. Пофыркали, но договорились помочь ему охранять тревожный сон наших собратьев по оружию. Все равно ведь не спится.
     Легли лицом к лесу. Спать неохота, разговаривать тоже больше не тянет - сил нет, и время идет медленно, издеваясь над нами своей тихоходностью.
     Примерно через час метрах в ста от нас заметили какое-то движение. Я посмотрел в прибор ночного видения - между деревьев явно кто-то ходил. Посоветовавшись, Малыш и часовой поползли вперед, к деревьям. Я, в случае форс-мажорных обстоятельств, вызвался прикрыть их маневр огнем из автомата.
     Вижу - друзья уже в непосредственной близости от места происшествия. И тут мое сердце екнуло! Правее от них блеснул зеленый огонек прибора ночного видения! Там точно кто-то есть! И если он увидел свет моего «ночника», то понял, что засветился, обнаружил себя. Невидимый враг легко мог убить меня, ведь попасть ночью из стрелкового оружия в световое отражение прибора ночного видения опытному бойцу не составляет труда. До конца вычислить последствия я не успел. Видимо, мои соратники тоже заметили подозрительное мерцание и незамедлительно открыли огонь на поражение. Не выдержав напряжения, я, дернув затвор, нажал на спусковой курок.
     На шум проснулись с десяток солдат. Они сразу стали стрелять из подствольников и швырять в сторону возможного нахождения противника гранаты. А заодно чуть нас не угробили. Через несколько минут, не встретив сопротивления, мы прекратили огонь.
     До рассвета уже никто не спал, все находились во взвинченном состоянии. Но покинуть окопы и предпринять что-нибудь несусветное нам не разрешил командир.
     Как только рассвело, нас троих, как виновников происшествия, отправили в разведку. Посмотреть на последствия ночного обстрела. Трупов или хотя бы следов крови мы не обнаружили. Зато нашли две гранаты Ф-1, осколки которой разлетаются до двухсот метров от очага взрыва. Гранаты лежали у ближайшего до наших окопов дерева. В ста метрах от места, в котором ночью мы мечтали о скорейшем возвращении домой. К нашему ужасу, мечта могла осуществиться слишком быстро...
     Буквально в километре за нашими окопами находился ингушский аул, жители которого отнеслись к нашему появлению с опаской. Короче, мы их не трогали, но чувствовали их негативное влияние. Это негативное влияние подкреплялось еще и активной стрельбой снайпера. Подлец засел между аулом и горой и с поразительным постоянством, час за часом обстреливал наши позиции. Как негостеприимно! Мы здесь всего лишь второй день, да еще и после активной ночи, а нас опять пытаются убить! Однако сначала мы на него особого внимания не обращали, ведь стрелял он неудачно. Но когда наш уважаемый командир, прошедший без единого ранения Афган, получил от этого снайпера «подарок» в виде пули в предплечье, он распорядился «изловить гада».
     Гада нам изловить не удалось. Зато нашли его укрытие и небольшую заначку боеприпасов. Ждали его там около суток, не дождались, пошли искать дальше. А дальше - больше. Нашли землянку, видимо используемую боевиками как пункт передачи информации. Такой вывод мы сделали, когда пошли по следам связного, которого могли взять, но вспугнули в самый последний момент. Связной залегал в укрытии у дороги, связывающей две республики, и наблюдал за передвижением нашей бронетехники. Количество машин и людей, направление и время выдвижения колонн он тщательно исследовал и заносил в специальную тетрадь. Потом эту информацию анализировал и отсылал дальше по цепочке. Тетрадь мы обнаружили и забрали с собой, а землянку уничтожили. В итоге добились поставленной задачи - снайпер больше не показывался.
     Через день появилась новая проблема. Иссякли запасы питьевой воды. Жарища страшная, столбик термометра поднимается до отметки плюс 30 по Цельсию в тени, а у нас нет воды! Буквально под рукой бурлит река, а мы умираем от жажды! Целых два дня командир не разрешал спуститься к речке, боялся, что на наши разрозненные группы нападут боевики и испортят все планы командования. Боялся не за планы, волновался, что убьют нас. Дело дошло до крайности. Мы открывали тушенку и выпивали жир, а мясо выбрасывали. Просто выкидывали 700 граммов мяса! На жаре кушать не хочется, аппетита нет абсолютно никакого, а оставлять мясо «на потом» нельзя. Портится оно мгновенно и через каких-то полчаса становится совершенно несъедобным.
     Наконец, когда обстановка стала критической, командир все же пошел на риск. Он определил отделение из семи бойцов, которым отдал приказ спуститься к реке и «во всех подручных средствах принести воды». Я попал в число счастливчиков, которым предстояло выполнить этот приказ, а значит, напиться вдоволь. Обезвоженный организм не терпел никаких нагрузок, поэтому к реке мы подбежали заметно вымотавшимися и просто без сил рухнули у самого берега. Вид грязной, перемешанной с песком воды нисколько нас не отпугнул. Напротив, мы с огромной скоростью черпали походными котелками эту мутную, темно-красную смесь и пили, пили, пили. Не обращая внимания на привкус песка во рту, в горле и, как мне потом показалось, в животе, я сразу выпил шесть котелков и, радостный, развалился на прибрежных камнях. Однако время поджимало. Понежившись в таком санатории лишь пару минут, мы рванули назад. И надо же! Нашли огромную лужу с дождевой водой! И пусть вода в луже стала зеленоватой и как бы заплесневелой, мы с новыми силами атаковали ее. Я, не отрываясь, хлебал, наверное, минут пять. Хлюпал огромными глотками, пока не наполнил свое пузо до рта.
     Достигнув оборонительных рубежей нашей группировки, мы с удивлением обнаружили, что по дороге выдули почти половину набранной в речке воды. Ребятам на позициях досталось буквально «по капле».
     На следующий день проблема воды вновь стала актуальной. Снова отпускать нас к реке командир не рискнул, но, нарушая наше инкогнито, вызвал вертушку. Ми-8 прилетел быстро. При разгрузке вертолета один из бойцов подорвался на самопальной мине-растяжке. (Откуда она там взялась?) Ему передробило кости обеих ног, и они, как у игрушки из ваты, сгрудились в непонятную кучу. Мы столпились вокруг него и пытались хоть чем-то помочь: разговаривали с ним, подносили медикаменты, вытирали кровь, плакали. Мы боролись за его жизнь до последнего, но тщетно. Парень умер. Несчастного подняли на борт и под траурный свист винтов повезли в последний путь...
     С самого начала войны Бамут использовался как большой опорный пункт для бандформирований, или по-протокольному – «незаконных вооруженных формирований» - НВФ, в количестве до тысячи человек. Кроме обычного стрелкового оружия в своем арсенале они имели минометы, зенитки и несколько бэтээров. Все необходимые условия для превращения села в крепость у боевиков имелись, ведь в советские времена здесь стоял зенитный ракетный полк со всеми необходимыми причиндалами. Да и за время войны подвалы и чердаки многих зданий были превращены в долговременные огневые точки. Географическая специфика местности также способствовала боевикам при отражении первых двух штурмов, как известно, для нас закончившихся неудачно. Ходили слухи, что все подходы к Бамуту заминированы, а в первых рядах боевиков стоит известный своей жестокостью спецназ «Асса», состоящий из прожженных головорезов-чеченцев, афганских моджахедов и грузинских наемников.
     Новый штурм села был запланирован на 19 мая. По замыслу командующего штурмом генерала Шаманова, наша группа должна была блокировать путь возможного отступления боевиков на территорию Ингушетии. Разумеется, мы, простые исполнители приказов, всех тонкостей этих тактических игр не знали. А вот боевики были осведомлены намного лучше нас и предприняли попытку психологической атаки, попытавшись очистить пути своего возможного отхода.
     Получили приказ «занять боевые позиции». Лежим. Боимся. Нервничаем. Напряжение колоссальное. Тишина. И вдруг, откуда ни возьмись, прямо на наши позиции из «зеленки», со стороны Чечни, выезжает огромный американский джип. Красавец джип. Останавливается. Видим - в джипе трое. Дверь открывается, вываливается мужчина. Метра два ростом, здоровый бородатый «дух». Одет как на парад: в берцах, в новом, иностранного производства камуфляже, в удобной разгрузке. На шее сверкает цепочка. На голове зеленая повязка с надписью на арабском языке. На пальце правой руки большой перстень из драгоценного металла. Наличие перстня говорило о том, что перед нами не простой «борец за независимость Ичкерии», а полевой командир. По его комплекции нетрудно было догадаться, что это за командир. Широкая улыбка демонстрировала два ряда ровных, блестящих зубов, половина которых - тоже из драгметалла.
     Мужчина, подойдя к нам вплотную, остановился. Пальцы рук не спеша перебирают мусульманские четки, губы шепчут неизвестную нам молитву, глаза сверкают от ярости. Черт побери, наверное, и сотни лет назад его предки, атакуя казаков генерала Ермолова, выглядели так же устрашающе. И так же размеренно перебирали эти четки. Я, забыв обо всем на свете, как завороженный пялился на четки. Лишь через несколько секунд заметил - какого-либо оружия на боевике нет. А он спокойно стоит и не боится нас! Нас, вооруженных до зубов десантников! Десантников, которых боятся все «чехи»! Смотрю на него из-под съехавшей на лоб каски и ничего не понимаю. Громко дышу. Не поворачивая головы, пробегаю глазами по сослуживцам - все просто обалдели от такой наглости, лежат, не шевелятся.
     «Дух» помолился и, видимо, окончательно освоившись, окинул нас уничтожающим взглядом, сделал для себя какие-то выводы и устрашающе захрипел:
     - Эй, салаги, вы что тут делаете? Воевать хотите? Со мной воевать хотите? С нами воевать хотите?.. Смотрите, что я вам говорить буду! Сюда слушайте! Эта война не для вас! Это не ваша война! Это наша война!.. Вы, дети, лучше убирайтесь отсюда, пока живые. Домой, к мамке, валите, на хрен! Мы здесь завтра пойдем, всех, на хрен, вас замочим! Вы нам не нужны, салаги. Идите домой! У вас, свиньи, еще один день, один шанс есть! Пусть остаются офицеры и контрактники, если им деньги нужны, будут им деньги, пусть сдохнут здесь, неверные! А вы, салажата, валите домой! Если не уйдете, сами знаете, что будет. Не первый день на этой войне воюете!.. Убьем, кого не убьем, в плен брать будем, в рабство отдадим, замучаем. Казнить будем, как скотину зарежем! Лучше, бегите, бегите, пока я вам разрешаю!..
     Его слушали затаив дыхание, в полной тишине. И когда он завершил свой монолог, тишина стала жужжать в ушах, давить на сознание, пугать до смерти. Стало по-настоящему страшно, жутко страшно. Под его громоподобное «Аллах акбар!» я не мог остановить дрожь в коленях. Некоторых трясло, они почти перестали контролировать свои действия, еле дыша от ужаса.
     «Дух» трижды, как заклинания, повторил свои слова... Закрыв глаза, помолился и, еще раз посмотрев на наши лица, лица грязных, полуголодных девятнадцатилетних пацанов, победоносно улыбнувшись, развернулся и зашагал по направлению к машине. Шел уверенно, шел хозяином мимо дрожащего стада овец. Мы не двигались, боялись обратить на себя внимание. Ко мне уже практически вернулись мои мыслительные способности, но я ждал конца спектакля пассивно, не вмешиваясь в происходящее.
     «Дух» уже почти дошел до джипа, как тишину разрезал чей-то крик: «Уйдут! Уйдут ведь, товарищ майор!» После небольшого замешательства командир тихо, но отчетливо выговорил: «Огонь!»
     Развязка наступила мгновенно - мы открыли огонь. «Духи», явно не ожидавшие от нас такой прыти, сначала просто сидели в машине, а потом бросились бежать в разные стороны. Видимо, большинство ребят все еще находились в шоковом состоянии, поэтому стреляли неровно, нервно. Сам я палил неистово, с азартом, с аппетитом проголодавшегося дикого зверя: магазины «ушли в горизонт» за считанные секунды.
     Лишь расстреляв практически весь боекомплект, я заметил, что иномарка полностью изменила свою внешность - машина была превращена в решето. Рядом с этой дымящей грудой железа, в луже собственной крови валялся «оратор».
     Только что грозивший нам лютой смертью «дух» сам был на последнем издыхании. Оказалось, что и чеченские полевые командиры, волки, как они любили называть себя сами, тоже люди. Люди, которые тоже могут умирать. Люди, которых тоже можно убить, убить точно так же, как они убивают нас. Убить навсегда, безвозвратно...
     «Оратор» имел несколько огнестрельных ранений, хрипел, но еще дышал. Дышал, но недолго. Мои очумевшие от нервотрепки пацаны, подбежав вплотную, продолжили долбить своего обидчика в упор.
     Подбежал майор, остановив бесполезную пальбу, стал успокаивать подчиненных, отдавать приказы. И мы, разделившись на три группы, принялись за работу. Одни, на случай повторного появления «серых волков», заняли прошлую позицию. Другие, выкопав яму, избавлялись от трупа и остатков джипа. Третьи, самые опытные бойцы, отправились на поиски двух бежавших от нашей мести боевиков. Бежавших именно от мести. Мы горели желанием отомстить за унижение чувства нашего собственного достоинства. Доказать, в основном самим себе, что мы ничего не боимся. А, откровенно говоря, мы все же испугались, а значит, «духи» практически добились своего.
     Конечно, мы бы не оставили своих позиций, но однозначно находились бы в подавленном, нерабочем состоянии. А так, несмотря на появление в наших рядах двух раненых бойцов (которых мы же и ранили), настроение у подавляющего большинства ребят заметно улучшилось. Мы усердно выполняли приказы офицеров. Носились, как псы, которых долго держали на цепи, а теперь вдруг отпустили восвояси. И пусть обнаружить беглецов не удалось, но это уже не имело никакого значения, боевой дух победителя приходил в норму...