Между тем «никогда еще русское военное искусство не стояло так высоко, как в конце XVIII века, - писал историк Русской армии А.А. Керсновский. – План его величественного здания был начертан Петром, фундамент заложен Румянцевым, самое здание вознесено до небес великим Суворовым. Основной чертой русского военного искусства является его самобытность. Самобытность, вытекающая из нашего «малого сходства с другими европейскими народами».
     Пожалуй, именно слово «самобытность» явится наиболее точной характеристикой и самого светлейшего князя Италийского, графа Рымникского. Сколь ни перебирай имена полководцев, другого такого не найдешь, хотя историки многих именовали его «любимыми учениками», пытались записать в «наследники». Учеников действительно было много, да никто из них не превзошел учителя, даже и не сумел по-настоящему к нему приблизиться... А ведь суворовскую школу прошли блистательные военачальники: князь Михаил Илларионович Кутузов-Смоленский, князь Петр Иванович Багратион, граф Михаил Андреевич Милорадович, атаман граф Матвей Иванович Платов – список продолжить несложно. Но все равно Суворов был один – вождь, боготворимый войсками, не знавший поражений в боях…
     Известно, что при Екатерине II - особенно в «зубовский» период ее царствования – дисциплина и в государстве, и в армии весьма ослабла, так что принявший трон Павел I занялся наведением порядка. Как обычно в России, он сразу принялся за внешнюю сторону. За образец были приняты вымуштрованные пруссаки – туповатые, но дисциплинированные и исполнительные. Прусские порядки – начиная от мундиров до принципов организации обучения войск – действительно подтянули армию...
     Однако Суворов маршировать на вахтпарадах, как это делали «паркетные» генералы, не пожелал. «Мне поздно меняться, - заявил однажды полководец. – Доложите императору, что матушка его Екатерина тридцать лет терпела мои причуды, и я шалил под Рымником и под Варшавою, а для новой дисциплины я слишком стар!» Результат – ссылка в Кончанское.
     Однако император был человеком умным и, лишь возникла необходимость, сразу призвал графа Рымникского к армии, готовившейся воевать. Александр Васильевич знал себе цену, и потому, несколько подзадержавшись в своем селе – мол, адрес на конверте не так был написан, возвратился в столицу.
     «Иди, спасай царей! - сказал фельдмаршалу Павел I. – Воюй, как знаешь!» С таким напутствием Суворов и поспешил в Италию сражаться с французами.
     «Суворов был поставлен во главе союзной армии в силу соображений, в которых военный гений его не играл никакой роли, - написано в «Русском биографическом словаре». – Ни император Франц, ни император Павел не были поклонниками его полководческих талантов. В глазах Франца он был «грубый натуралист» и «генерал без диспозиции». Он остановил свой выбор на Суворове отчасти под давлением английской и русской дипломатии, отчасти же потому, что Суворов, по мнению его, одарен был высшим даром судьбы – неизменяющим счастьем...»
     Есть ли разница, по каким именно причинам Суворов был поставлен во главе союзной армии? Главное – был! И в этом, думается, причина суворовского «неизменяющего счастья», и того, что никто из блистательных(!) военачальников последующей плеяды не смог подняться до его уровня...
     Александр I русских людей не очень жаловал - он им даже не доверял. Вот почему в 1805 году после победного Кутузовского марша наша армия поступила под начало австрийских военачальников, которые и спланировали Аустерлицкое сражение. Затем, в 1806 – 1807 годах, Александр Павлович доверил армию «образцовому кондотьеру» - ганноверцу, генералу от кавалерии Беннигсену, одному из руководителей цареубийства 11 марта. Кампания завершилась поражением и Тильзитским миром...
     1812 год вообще вспоминать страшно. Усвоив завет Наполеона, что «государь может быть при армии, только если он полководец», Александр I покинул войско, не назначив главнокомандующего. Сейчас это забыто, но главнокомандующий пользовался правами почти что императорскими - даже возводил людей в дворянское достоинство, ибо мог присваивать офицерские чины... Государь боялся поделиться властью, Багратион интриговал против Барклая де Толли, Кутузова назначили, когда уже деваться было некуда, вот и оказался Наполеон в Москве...
     Говорить же про какое-то военное искусство при изгнании французов сложно: старик Кутузов уподобил отступающую «великую армию» обреченным мухам, запертым между двойными рамами, и не желал тратить силы на ее уничтожение...
     Когда же русские войска оказались за границей, к ним, победителям, сразу присоединились бывшие союзники Наполеона. Объединенные силы были разделены на три армии, русские дивизии вошли в каждую из них. Так вот, Богемской армией командовал австрийский фельдмаршал князь Шварценберг, Северной – бывший наполеоновский маршал Бернадотт, Силезской – прусский фельдмаршал Блюхер. Все они – наши недавние противники! А милорадовичи, раевские, дохтуровы и прочие замечательные русские военачальники суворовской школы оказались в их подчинении… Какая там «самобытность русского военного искусства»?! Приходилось возвращаться к тому, что мы давным-давно уже прошли и пережили. Очень даже возможно, что в этой ситуации и Суворова бы за милую душу расколошматили...
     «Русская военная доктрина, - писал Керсновский, - цельная и гениальная в своей простоте, была оставлена. Мы покинули добровольно наше место – первое в ряду европейских военных учений, чтобы стать на последнее малопочтенное место прусских подголосков, каких-то подпруссаков...»
     Что можно добавить к сказанному? Целью последующих российских военных реформ почему-то становилось привести Русскую армию к каким-то зарубежным образцам – не важно, лучше были эти образцы или хуже, подходили они нам или не подходили. Просто многие наши государи издавна стремились перестроить всю нашу российскую жизнь по иноземному примеру.
     Так стоит ли удивляться, почему в России больше не было Суворовых, а войны если и выигрывались, то очень большой кровью?