«По всей стране разнеслась весть о славном подвиге героического гарнизона дзота № 11. Трое суток отважные моряки-комсомольцы Г.Г. Доля, В.И. Мудрик, А.В. Калюжный, Д.И. Погорелов, В.И. Радченко и И.М Четвертаков во главе с командиром отделения С.С. Раенко отражали бешеные атаки врага. Герои дрались до последнего патрона, до последнего вздоха. Гитлеровцы овладели огневой точкой, когда там не осталось в живых ни одного защитника. Подошедшие подразделения моряков, выбив фашистов из дзота, обнаружили там записку: «Родина моя! Земля русская! Я сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывает мне сердце… Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Деритесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный».
     Это строки из однотомника «Великая Отечественная война».
     Много лет спустя после описанных в исторической книге событий я приехал в Севастополь. Поводом для этой поездки стало письмо от севастопольца А.И. Шеремета: «Не все матросы погибли в 11-м дзоте. После войны я работал с Григорием Григорьевичем Доля», - писал ветеран.
     Мне, как журналисту, ведущему поиск героев Великой Отечественной войны, очень захотелось увидеть одного из защитников того легендарного дзота.
     В Севастополе меня ждал еще один сюрприз. В день приезда, еще до встречи с Долей, я узнал, что в городе-герое живет капитан 1 ранга в отставке М.Н. Садовников. В том далеком декабре 1941 года он командовал 1-й пулеметной ротой батальона морской пехоты и лично знал Григория Долю и его товарищей.
     - Да, Григорий Григорьевич Доля в том бою не погиб, - рассказывал мне Михаил Николаевич. – Но узнал я об этом значительно позже. А поначалу тоже считал, что погибли все.
     - Расскажите подробнее, - прошу я.
     - Когда враг прорвался в Крым, из курсантов электромеханической школы учебного отряда Черноморского флота был создан особый батальон морской пехоты, - вспоминал Михаил Николаевич. - Командиром назначили Жигачева Ивана Филипповича. По приказу командования наша рота заняла оборону на обрывистых Мекензиевых горах. Это примерно в 20 километрах от Севастополя. Мы должны были закрыть фашистам выход через Бельбекскую долину. Пулеметная рота заняла участок обороны протяженностью около 4-х км. На этом рубеже мы построили несколько пулеметных дзотов. В первом эшелоне были дзоты с номера одиннадцатого по шестнадцатый. Второй рубеж - еще шесть дзотов. Всего в роте было 137 человек. В их числе двое коммунистов - политрук роты Василий Иванович Гусев, душа всего личного состава, и командир взвода Коренной. Остальные бойцы - комсомольцы…
     Морские пехотинцы хорошо подготовились к бою. В каждом дзоте имелся станковый пулемет, много гранат и бутылок с зажигательной смесью. У каждого красноармейца – винтовка. В канун боя провели комсомольское собрание, на котором присутствовало по два комсомольца от каждого дзота. От одиннадцатого были Сережа Раенко и Гриша Доля.
     По предложению комсорга тринадцатого дзота Шевкопляса защитники Бельбекской долины дали клятву:
     «Над нашим родным городом, над главной базой, над всеми нами нависла смертельная опасность. Враг рвется в наш любимый город Севастополь. Мы клянемся Родине: не отступать назад ни на шаг; ни при каких условиях не сдаваться в плен; драться с врагом по-черноморски, до последней капли крови; быть храбрым и мужественным до конца».
     - Текст клятвы, - продолжал Садовников, - комсорг роты краснофлотец Луговской написал на листе фанеры и обошел дзоты. На ней расписались все 135 комсомольцев.
     Ожесточенный бой начался на рассвете 17 декабря. На фронте от Качи до Балаклавы противник открыл ураганный артиллерийский огонь. Десятки самолетов непрерывно бомбили боевые порядки защитников Севастополя. Пошли в атаку танки. В начале гитлеровцы попытались прорваться из района Дуванкоя через Бельбекскую долину, деревню Камышлы к Северной бухте -это был кратчайший путь к Севастополю.
     Дзоты первого эшелона геройски встретили врага. Но противнику удалось прямой наводкой вывести из строя дзот № 13 у железнодорожного моста. А вот у дзота № 15 противник понес тяжелые потери, как и у дзота № 14.
     Встретив упорное сопротивление, противник решил перенести удар к деревне Камышлы. Здесь оборону держали бойцы дзота № 11.
     Ценой огромных потерь гитлеровцам удалось на этом участке вклиниться в нашу оборону, но прорваться к Севастополю они тогда так и не смогли. Через несколько дней прибыло подкрепление – новая 79-я бригада морской пехоты. Противник был отброшен. И тогда в развалинах дзота номер одиннадцать в сумке противогаза была найдена та самая известная записка Калюжного. Останки погибших героев похоронили в братской могиле рядом с дзотом.
     Вечером я познакомился с Григорием Григорьевичем Долей. Я знал его по фотографиям. И, сделав скидку на годы, узнал сразу. Тогда ему было за шестьдесят, но выглядел бывалый моряк много моложе своих лет. Он все помнил из тех далеких дней 1941 года до деталей. Не только имена боевых товарищей, их биографии, но и детали жаркого сражения.
     - Накануне сражения Володя Радченко получил в дзоте письмо от жены, – вспоминал Григорий Григорьевич. – Она поздравила его с рождением дочки. Эта новость всех нас обрадовала и вместе с тем прибавила злости к фашистам. Наш командир Раенко сказал тогда: «Володя, будем сражаться за счастье твоей дочурки».
     Мой собеседник после победы разыскал многих родственников своих боевых друзей. Он побывал в кировоградском селе Павлыш. Там жил Владимир Иванович Калюжный – отец Алексея Калюжного. Переписывался с матерью Дмитрия Погорелова и его сыном, ранее имел переписку с матерью Ивана Четвертакова и отцом Василия Мудрика.
     До позднего вечера слушал я волнующий рассказ Григория Григорьевича. А на следующее утро мы отправились с ним на тот рубеж, где сражался он со своими боевыми товарищами.
     Утром Доля повез меня на то место, где находился правый фланг пулеметной роты. Я слушаю рассказ своего спутника и постепенно возвращаюсь разумом и сердцем к тому далекому грозному времени, которое сегодня уже стало историей.
     – Ранним утром 18 декабря противник открыл сильный артиллерийский огонь, - вспоминал Григорий Доля. - Я дежурил в это время возле дзота в траншее и первым заметил приближающиеся к дзоту фигуры. «Стой, – крикнул, – кто идет?» И услышал: «Рус, сдавайс!» Я тут же открыл огонь – у меня была одиннадцатизарядная винтовка. Уложил троих, остальные покатились со склона. Из дзота выскочили Раенко, Мудрик, Калюжный. И тоже стали стрелять по фашистам. Гитлеровцы ответили автоматным огнем. Тогда Раенко перетащил пулемет из дзота в траншею и начал бить врага с этой позиции. Погорелов и я тоже открыли огонь.
     В течение дня дзот несколько раз подвергался артобстрелу и бомбежке с воздуха. В перерывах – атаки пехоты, ночью в дзот № 11 с боем пробились коммунисты Петр Корж, Макар Потапенко, Костя Король.
     День 19 декабря опять начался с артобстрела. К полудню кончились патроны у ручных пулеметчиков. Король и Корж взяли в руки винтовки. Фашисты продолжали атаки – их бесила наша стойкость.
     - Мы отбивались ружейным огнем, гранатами, бутылками «КС», - продолжал Григорий Доля. - Группе фашистов удалось приблизиться к дзоту, и они стали забрасывать амбразуру ручными гранатами с длинными рукоятками. Я и Погорелов наловчились хватать эти гранаты за рукоятку и выбрасывать наружу через амбразуру. И все же одна из гранат разорвалась в моей руке. Получив тяжелое ранение, я фактически вышел из строя. Бой разгорался – враги не давали нам ни часа передышки. Наступил вечер. И тут неожиданно прекратилась связь с КП роты. «Григорий, - обратился ко мне Потапенко, - слушай мой приказ: ты тяжело ранен, но все же постарайся добраться до КП роты и передать лейтенанту, что нам срочно необходимо подкрепление».
     По-пластунки в кромешной тьме Доля полз в сторону командного пункта. Над головой свистели пули. Рядом рвались снаряды и мины. Временами силы покидали Григория. Придавал силы «голос» «Максима».
     - Значит, живы братья мои, значит, не сдаются, - понимал я. - И я должен доползти до командира во чтобы то ни стало… Где-то на пути в балке меня подобрали в бессознательном состоянии двое бойцов и доставили в санчасть. Оттуда по моей просьбе на КП батальона передали просьбу дзота номер одиннадцать. А утром меня отправили в госпиталь. Подлечившись, я вернулся в боевой строй. Однажды – было это уже в апреле 1942 года – матросы читали вслух газету - сообщение о подвиге одиннадцатого дзота.
     - Братцы, – вскочил я. - Так это ж о моем дзоте пишут. А Доля - это я…
     Что тут началось! Матросы стали качать меня, а у меня – слезы из глаз.
     Когда мы вернулись в город, долго бродили вместе с Григорием Григорьевичем по улицам, названным именами его боевых друзей…
     Эти улицы – вечная память морским пехотинцам, героям одиннадцатого дзота.
     

На снимках: Г.Г. ДОЛЯ и А.В. КАЛЮЖНЫЙ.