180 ЛЕТ НАЗАД восстание декабристов ознаменовало приход к правлению нового императора. Николай I начал свое царствование весьма решительно и довольно успешно. Вспомним редко ошибавшегося А.С. Пушкина: «Его я просто полюбил, он бодро, честно правит нами; Россию вдруг он оживил войной, надеждами, трудами» (1827 г.). Пожалуй, с этой оценкой нельзя не согласиться: от российских границ тогда были отброшены турки и персы, намечены широкие преобразования, предполагалось даже освобождение крестьян. Но затем...
     Затем в России, говоря современным языком, начался «застой». Николаевский «застой» был того же политического толка, что и брежневский. Внешне в стране и вокруг ее пределов вроде было относительно спокойно. Тогдашняя Россия, как и Советский Союз, была также привержена и принципам «интернационализма», но не пролетарского, а, так сказать, дворянского. Его основы были заложены Венским конгрессом 1815 г., когда европейские монархи делили мир. «Дворянский интернационализм» был сродни «пролетарскому» – и тогда национальные интересы страны приносились в жертву неким умозрительным доктринам.
     В 1848 ГОДУ революция потрясла почти всю континентальную Европу, но особенно Австрию. Империи Габсбургов грозил распад на немецкое, венгерское и славянское государства. Для национальных интересов России распад сильной и враждебной империи на ряд слабых государств, конечно, был выгоден. Однако Николай I и его окружение поступили в той ситуации вопреки логике: российские войска были введены в отделившуюся Венгрию. Восстание было подавлено. Отношения между Россией и Венгрией были отравлены надолго. Это – результат догмы «легитимизма».
     Итог был закономерен — к концу царствования Николая Россия оказалась в полном дипломатическом одиночестве, весь мир стал ей враждебен, союзников она растеряла. Столь сильное еще недавно влияние России на соседнюю Османскую империю, где проживало множество православных, ослабло – его вытеснили Англия и Франция. Но правительство Николая не понимало этого. Царь потребовал исключительного права России на покровительство православным подданным турецкого султана – славян, греков, армян.
     Константинополь это требование решительно отверг, ибо англо-французский флот приближался к Черноморским проливам. Так в 1853 г. возникла Крымская война – война, которая начиналась Россией против одного противника – Турции, а превратилась в сражение с сильнейшими странами Европы. Такова была цена трагической ошибки – «дипломатического оптимизма» российской власти, рожденного, в частности, из убеждения, что правящие круги Европы должны быть благодарны николаевской России за ее участие в сохранении политических режимов. По сути, фактически это была мировая война по целям, а также масштабам как театров военных действий, так и принимавших в ней сил. Правда, есть в ней и своя «специфика».
     Действительно, если в официально именуемых Первой и Второй мировых войнах враждебные стороны делились на два лагеря, причем силы сторон были в общем-то равными, то здесь почти весь мир объединился против одной России (Османская, Британская, Французская империи и часть Италии – Сардинское Королевство). Война велась не только в Крыму, Закавказье, на Дунае, в Причерноморье и Приазовье, что общеизвестно. Флот союзных держав атаковал Россию на Севере (Кольский залив, Соловецкий монастырь, Архангельск), на Балтике (блокада Кронштадта и высадка десантов в Финляндии), на Дальнем Востоке (Петропавловск-Камчатский, устье Амура).
     Шведские войска в любой день готовы были вторгнуться в Финляндию; Пруссия вожделенно смотрела на Прибалтику и Польшу; Австрия держала группировки в Галиции и Трансильвании – в тылу русских войск, стоявших на Дунае. Поэтому главные сухопутные силы России находились именно у западных границ, а не в Крыму и в Закавказье, где велись основные боевые действия с превосходящими силами противника.
     Казалось, что в этих условиях Россия должна была быть разгромлена, а посему союзники стали делить шкуру неубитого медведя – предполагалось отнять у нее Крым, Кавказ, потеснить на западных границах и т.д. Но главное – «выдавить» из Черного моря…
     1855 ГОД. Неприятель занял дымящиеся развалины Севастополя только после годовой осады, понеся при этом огромные потери. В Закавказье турки были разбиты более слабой русской армией, которая захватила их опорные пункты Баязет и Карс. Все другие акции англо-французов провалились. Словом, Россия в целом устояла.
     Новый 1856 год начался при грустных для России обстоятельствах. Александр II, вступивший на престол после внезапной смерти императора Николая I, 8 января принял ультиматум противника. Он состоял из 5 пунктов: нейтрализация Черного моря; отказ России от протектората над Молдавией и Валахией; свобода плавания по Дунаю; согласие на коллективное покровительство великих держав христианскому населению Турции; согласие на обсуждение дополнительных вопросов во время мирных переговоров. В случае невыполнения этих условий Австрия, предъявившая ультиматум, угрожала разрывом дипломатических отношений. Его срок истекал через десять дней, но Россия дала ответ сразу…
     30 марта в Париже прозвучал 101 залп артиллерийского салюта. В тот день был подписан мирный договор России с Францией, Австрией, Великобританией, Пруссией, Сардинией и Турцией. Подписание Парижского трактата было подогнано именно к этому дню – за этой датой скрывается многое. Это дата вступления союзников в Париж в 1814 году, день, оставивший незаживающий рубец в памяти французов. Сам Наполеон III видел в договоре «как бы возмездие за судьбу, постигшую Наполеона I сорок два года назад». Именно в этот день и был трактат подписан. Во французской столице были устроены пышные торжества, пресса Наполеона III шумела о «реванше» за 1812 год.
     Однако, кроме морального удовлетворения французов, Запад получил нечто большее, а именно: Черное море было нейтрализовано.
     Нейтрализация - термин, вошедший в историю после Крымской войны и подписания Парижского мира 1856 года и заимствованный из текста этого трактата. Его важнейшим условием было запрещение России иметь военный флот и береговые укрепления на Черном море. Ей разрешалось содержать лишь несколько легких судов. То же ограничение распространялось и на Османскую империю, но на деле оно ее мало затрагивало, так как базы турецкого военно-морского флота находились вне черноморских вод. И чтобы прийти в Черное море, им достаточно было нескольких дней. Обширное Черноморское побережье в случае чрезвычайных обстоятельств фактически оказывалось под прицелом британского флота. Именно так интерпретировали союзники достигнутую договоренность: «Султан сохранит за собой право пропускать суда держав, не имеющих баз на Черном море, через проливы по своей воле и в любое время», – писал лорд Джон Рассел.
     Именно этот режим Черного моря и подразумевался под его нейтрализацией, которая была фактически односторонней и глубоко ущемляла безопасность и суверенные права России на Черном море, омывающем огромные пространства ее территории. С утратой Южной Бессарабии, переданной согласно договору Молдавскому княжеству, Россия теряла контроль и над устьем Дуная.
     КРЫМСКАЯ ВОЙНА и Парижский мир 1856 г. явились переломным рубежом в истории международных отношений Европы. Отметим главное: Россия утратила роль сильнейшей военной державы европейского континента, которую она играла со времени Венского конгресса. По большому счету, Россию заставили отказаться от доброй доли плодов четырех войн с Турцией (1768–1774, 1787–1791, 1806–1812, 1828–1829 гг.).
     Проведение параллелей и подбор аналогий – дело не всегда точное. Тем не менее отмечу: происходящее нынче в регионе Причерноморья во многом напоминает то, что здесь было полтора века назад. Правда, без войны «горячей», но в итоге «холодной войны» (объявленной У. Черчиллем ровно 60 лет назад, в марте 1946 года). В конце XX века Россия потеряла Очаков и Измаил, взятые Суворовым; Крым, освобожденный Потемкиным. Севастополь и Черноморский флот стали предметом и полигоном для выяснения отношений двух братских народов, по вине нескольких амбициозных, но недальновидных политиков, вынужденных жить в разных государствах.
     В марте 1854 года, за два года до Парижского мира, Федор Иванович Тютчев писал: «...Мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые запоминаются навеки... Ах, как печально бессилие!» Ничего не начинается снова – вопросы, казалось, давно решенные, вдруг возникают из исторического забвения и превращаются в обжигающую реальность.
     Здесь, в Причерноморье, вновь разрешаются вопросы большой европейской и мировой политики. И на этот раз судьбы русских и украинцев, издавна живущих на этой земле, – лишь разменная монета в большой геополитической игре – на этот раз новых властителей нового мирового порядка…
     Не знаю, как другие, а я все же верю в великое будущее нашей многонациональной России, «большой России» в границах «одной шестой земной суши». Верю в высшую историческую справедливость, в здравый ум братских славянских народов, способных преодолеть беловежское «помутнение разума».
     На ум вновь приходит Тютчев:
     Умом Россию не понять,
     Аршином общим не измерить.
     У ней — особенная стать.
     В Россию можно только верить.