В ФЕВРАЛЕ 1913 года по личному выбору Николая II министром внутренних дел был назначен Николай Александрович Маклаков (1871 – 1918) – выходец из интеллигентной московской дворянской семьи, выпускник историко-филологического факультета Московского университета. До этого он служил по ведомству министерства финансов в качестве управляющего Полтавской казенной палаты, отличился во время торжеств по случаю 200-летия Полтавской битвы в 1909 году и был затем выдвинут на пост черниговского губернатора.
     В первых числах января 1913 года Маклаков – тогда еще не министр, а управляющий МВД – позвонил в Москву Джунковскому и предложил ему занять должность своего товарища, курирующего работу Департамента полиции, намекнув, что его кандидатура уже согласована с царем.
     Предложение это Владимир Федорович принял на определенных условиях. В своих мемуарах он вспоминал: «Я решился на предстоящий мне тяжелый труд прежде всего из чувства долга, не считая себя вправе отказываться, тем более что мне казалось, что именно в этой области – охране порядка в империи – я сумею принести некоторую пользу, упорядочить полицейское дело, так как очень хорошо знал отрицательные стороны в деле розыска, провокационные способы, к коим прибегала охрана…»
     Для осуществления своих грандиозных планов Джунковский потребовал для себя и должность командира ОКЖ, что в первоначальные планы министра никак не входило. Тем не менее он принял это условие, и ему с большим трудом и при прямом содействии государя удалось перевести на другую должность в МВД тогдашнего командира корпуса генерал-лейтенанта В.А. Толмачева. Также безоговорочно Маклаков принял и другие условия Джунковского: избавить его от обязанности выступать в Думе на общих собраниях, предоставить полную самостоятельность в действиях и распоряжениях по Департаменту полиции с одновременной прямой ответственностью по всем делам полиции и охраны.
     

---

     Одеть офицеров-разыскников - оперативников и агентуристов - в жандармскую форму на практике означало не только серьезно осложнить их работу, но и подставить их самих под бомбы и револьверные пули террористов всех мастей.
     

---

     Однако где и когда Джунковский набрался столь глубоких знаний об особенностях и даже теневых сторонах полицейской деятельности, что сразу замахнулся на коренное упорядочение всего полицейского дела? Эта деятельность, как он не раз подчеркивал в мемуарах, не входила в круг прямых служебных обязанностей московского губернатора. Тем более что, по его признанию, он «совершенно был незнаком» с техникой разыскного дела, т.е. был абсолютно некомпетентен в вопросах крайне ответственного и судьбоносного для России политического сыска, за который брался с благими намерениями его кардинального улучшения… Маклаков и Джунковский были, как говорится, два сапога пара, и из тандема этих двух дилетантов ничего путного выйти не могло. А ведь до Февральской революции оставалось только четыре года.
     Перед Джунковским стоял выбор, на чьей стороне он будет: то ли широкой либеральной общественности, стремившейся свергнуть самодержавие и ненавидевшей его охранные органы, то ли на стороне возглавленного им ведомства, ведущего непримиримую борьбу с «революционной заразой». Владимир Федорович избрал «третий путь» - как говорится, и нашим, и вашим, - пытаясь совместить высокие общечеловеческие моральные принципы с агентурно-оперативной деятельностью политического розыска. Попытка эта завершилась тем, что своей дилетантской реформаторской деятельностью Джунковский нанес непоправимый урон вверенному ему ведомству, разоружив его и обескровив в самый канун революционной бури…
     ПЕРВЫЕ ЖЕ ШАГИ новоиспеченного товарища министра показали, что он склонен отдавать приоритет вопросам внешней формы, а отнюдь не глубокому содержанию сложных проблем, перед ним стоящих. Он сразу облачился в голубой жандармский мундир, хотя мог бы носить и мундир генерал-майора свиты его величества, объясняя это в своих мемуарах тем, что «поставил своей целью моей новой должности поднять престиж этого мундира, постараться искоренить все то, что вызывало недоброжелательное к нему отношение». Носить исключительно жандармскую форму, а не так называемый общегенеральский мундир, Джунковский обязал и всех генералов, числящихся в ОКЖ.
     Затем он всерьез ополчился против «распространенного толкования офицерами розыска права ношения ими статского платья и злоупотребления этим правом» и подписал по этому поводу приказ
     № 181. Однако одеть офицеров-разыскников, т.е. оперативников и агентуристов, в жандармскую форму на практике означало не только серьезно осложнить их работу, но и подставить их самих под бомбы и револьверные пули террористов всех мастей. Поступить так мог только человек, абсолютно не знакомый с исходными азами розыскной деятельности.
     Но и этого мало! Начав с генералов и офицеров, Джунковский вскоре добрался и до унтеров, составлявших, между прочим, основной костяк ОКЖ. Достаточно сказать, что в октябре 1916 года в составе общего числа чинов корпуса –
     15.718 человек — было 11.957 унтер-офицеров и 671 вахмистр. Наряду с выполнением чисто административных обязанностей они активно привлекались не только к проведению арестов и обысков, но и к наружному наблюдению, выполнению других оперативных задач.
     В 1914 году в одной из своих поездок по губернским жандармским управлениям товарищ министра внутренних дел увидел бдительным оком вопиющее нарушение порядка ношения жандармской формы одним унтер-офицером. По этому поводу был срочно издан приказ № 114, в котором говорилось: «В одном из губернских жандармских управлений для установки лиц, вошедших в сферу наружного наблюдения, до сего времени употребляется жандармский унтер-офицер, переодетый в форму околоточного надзирателя. Начальник управления объясняет установление такого порядка тем, что наружная полиция при обращении к ней требования об установлении личностей исполняет таковые не немедленно, а очередным порядком, и зачастую при требовании домовых книг для указанной цели от домовладельцев объявляет им, что выполняет поручение жандармских властей…»
     Большой приказ, полный напыщенных и высокопарных слов, издан по совершенно ничтожному поводу, не стоящему выеденного яйца! Рядовое оперативное мероприятие по относительно конспиративному установлению личности наблюдаемого лица в полицейской форме приносится в жертву соблюдению казенных правил ношения форменной одежды в ОКЖ. Особенно нелепо с профессиональной точки зрения то место в приказе, где идет речь о временном разрешении носить статское платье нижним чинам, выполняющим офицерские обязанности. Подразумевается, что если господину товарищу министра придет в голову дикая мысль лишить унтеров этой временной льготы, то они будут выполнять свои служебные обязанности только в жандармской форме!
     Переходя к изложению конкретных мер, предпринятых Джунковским для «реформирования» системы политического розыска России, скажем несколько слов о тех больших благах, которые он теперь получил. Для этого вновь обратимся к воспоминаниям Владимира Федоровича:
     «Новая должность моя была обставлена очень хорошо, у меня была чудная (казенная) квартира, по размерам более чем достаточная и хорошо меблированная, содержание я получал из сумм военного министра по званию командира корпуса
     12.000 рублей в год и добавочных 3.000 руб., и из сумм Министерства внутренних дел 5.000 руб. по должности товарища министра (т.е. всего 20.000 руб. в год). Затем мне полагалось еще два автомобиля для разъездов, один от военного ведомства, другой от Департамента полиции».
     В АПРЕЛЕ 1913 года директор Департамента полиции Степан Петрович Белецкий (1875 – 1918) представил Джунковскому по его требованию материалы ликвидированной Петербургским охранным отделением подпольной организации «Учредительная группа Революционного союза», в состав которой входили два участника разогнанного полицией собрания общеученических организаций, происходившего в декабре 1912 года в частной гимназии Витмера. Вот как вспоминал об этом сам Джунковский:
     «Я потребовал к себе для ознакомления дело Витмеровской гимназии. Просмотрев это дело и выслушав доклад директора Департамента полиции, я пришел в ужас от преступных, с моей точки зрения, приемов со стороны лиц, ведавших розыском, выразившихся в пользовании сотрудниками из числа учащихся средних учебных заведений. Мне показалось чудовищным такое заведомое развращение учащейся молодежи, и как мне Белецкий ни доказывал необходимость этого, я не мог с ним согласиться.
     

---

     Маклаков и Джунковский были, как говорится, два сапога пара, так что из тандема этих двух дилетантов ничего путного выйти не могло.
     

---

     Я приказал тотчас же составить самый строжайший циркуляр, воспрещающий пользоваться сотрудниками из учащихся средних и низших учебных заведений». Два нарушителя этого циркуляра были жестоко наказаны – «отчислены от своих должностей без всяких объяснений».
     Издавая 21 мая 1912 года этот циркуляр, Владимир Федорович руководствовался своими доморощенными представлениями об этике разыскной работы. В данном случае он как раз и пытался служить и нашим и вашим, совмещая несовместимое – заботу о повышении эффективности деятельности политической полиции с одновременным распространением на нее неуместных и весьма обременительных ограничений морально-этического порядка.
     Действительно, с точки зрения общечеловеческой морали было неблагородно втягивать неоперившихся юнцов в суровые взрослые игры, заканчивавшиеся административной ссылкой или тюремным заключением. Но с другой стороны, та же подпольная организация «Революционный союз», в которую входили эти зеленые юнцы, призывала «к свержению царского правительства и учреждению демократической республики», готовила забастовки рабочих и уличные демонстрации, то есть нарушала законы Российского государства. Так что на преступный путь безусую молодежь толкали отнюдь не охранники… Кстати, вспомните биографии любого из известных российских революционеров: путь в революцию для большинства из них начинался именно в старших классах гимназии. Поэтому с оперативной точки зрения первый бастион против проникновения революционной пропаганды в ряды молодежи надо было возводить как раз в старших классах, вербуя секретных сотрудников именно из ученической среды.
     Что же касается принципов общечеловеческой морали, то, по общему мнению, конкретное воплощение для спецслужб всех государств мира они должны находить в принятых там законах, регламентирующих оперативно-разыскную деятельность.
     ВСЛЕД ЗА ТЕМ Джунковский решил осчастливить своим высоконравственным подходом Российское воинство. Как истый неофит, вступивший в неведомую ему дотоле «terra incognita», он с превеликим удивлением открывал для себя все новые и новые ужасы столь непонятной для него системы политического розыска. Вот что писал Владимир Федорович:
     «По всей России, с согласия военного министра Сухомлинова и большинства командующих войсками округов, существовала войсковая агентура под руководством офицеров Корпуса жандармов, а иногда даже и унтер-офицеров. Секретные сотрудники выбирались из нижних чинов офицерами Корпуса жандармов случайно или по рекомендации ротных командиров. На их обязанности было являться к офицеру, заагентурившему его, и докладывать о всем, что делается в его части, о чем говорят между собой нижние чины, каково настроение и т.д. Бывали случаи, что в части все было тихо и спокойно, настроение хорошее, между тем жандармскому офицеру очень хотелось сделать карьеру, и для этого он начинал что-нибудь выдумывать, начинал угрожать своему сотруднику, что лишит его содержания, если он не будет давать ему сведений. Этого было достаточно, чтобы сотрудник, не имевший нравственных устоев, начинал сообщать сведения заведомо ложные, на основании которых производились обыски и даже аресты. Потом, конечно, из этого ничего не выходило… Другой офицер, не получая сведений, прибегал к другому способу – он давал сотруднику пачку прокламаций, чтобы тот раздал у себя в роте и затем сообщил бы фамилии тех нижних чинов, которые набросятся на эти прокламации, проявят к ним сочувствие, другими словами – провокация в полном смысле…»
     Как видно из этого пассажа, положение с использованием агентуры в армии из числа нижних чинов действительно складывалось тревожное и требовало принятия немедленных и решительных мер по его коренному улучшению.
     Кстати, об использовании агентуры из числа офицеров вообще не могло быть и речи. Как отмечал в своих мемуарах жандармский генерал А.И. Спиридович: «Единственная среда, которая не давала «сотрудников», - это было офицерство: предательство и спекуляция на товариществе были чужды офицерству царской России».
     Зададимся вполне уместным вопросом: как бы на месте Джунковского поступил в такой ситуации любой профессионал? Ответ предельно прост: он бы тщательно проанализировал сложившееся положение, выявил бы болевые точки, осложняющие работу с этой категорией агентуры (в частности, низкий профессиональный уровень жандармских офицеров, наличие в их среде отдельных фактов использования провокационных методов, слабое руководство ими со стороны вышестоящего жандармского начальства, отсутствие соответствующей инструкции и т.п.) и наметил бы практические меры по их устранению в максимально сжатые сроки.
     Джунковский же, как дилетант и неофит, впадает в панику и поступает совершенно по-другому: «Когда я столкнулся со всем этим ужасом, то решил немедленно упразднить всякую агентуру в войсках. Но это было не так легко сделать, так как благодаря моим предшественникам, особенно генералу Курлову, военное высшее начальство проникнуто было уверенностью в необходимости пользования такой агентуры. Я никак с этим примириться не мог и решил действовать самым энергичным образом. Я очень надеялся на поддержку великого князя Николая Николаевича, бывшего тогда главнокомандующим войсками гвардии и Петроградского военного округа, и не ошибся… Его высочество мне сказал, что у него всегда в душе оставался омерзительный осадок, когда он соприкасался с этой стороной дела в войсках, но ему так настойчиво доказывали о необходимости такой агентуры, что он и дал согласие. Теперь же, после моего доклада, вполне мне доверяя, он с легкой душой дает свое согласие на упразднение этой агентуры.
     Ободренный таким сочувственным отношением великого князя и доложив министру результат моих переговоров, я сделал распоряжение по Департаменту полиции об упразднении агентуры в войсках и составлении проекта инструкций по наблюдению за настроением в войсках на совершенно новых началах».
     Эти действия Джунковского были поддержаны всеми командующими войсками округов, за исключением старого служаки генерал-адъютанта Николая Иудовича Иванова (1851 – 1919) – командующего войсками Киевского военного округа, у которого хватило природного ума и большого житейского опыта, чтобы понять, к каким пагубным последствиям может привести эта скоропалительная и непродуманная «реформа». Понять военное командование было легко: при решении этого вопроса оно исходило не из государственных интересов, а исключительно из своих личных корыстных устремлений. Захлопывая двери казарм для политического розыска, высокие воинские начальники стремились не выносить сор из избы, наивно полагая, что они сами будут в состоянии контролировать настроения солдатской массы...
     ПОДВЕДЕМ НЕКОТОРЫЙ итог вышесказанному: своими действиями Джунковский фактически вывел из-под контроля органов империи учащуюся молодежь и рядовой состав армии, почти полностью состоявший из крестьян и рабочих, тем самым предоставив революционерам всех мастей – в особенности социал-демократам и эсерам – прекрасную возможность для практически безнаказанной революционной агитации в их среде. Вследствие этого в течение последующих четырех лет произошло то, что неминуемо и должно было произойти: революционная агитация и пропаганда разложили царскую армию, превратив ее из оплота самодержавия в генератор антимонархической революции, вылившейся в военный мятеж запасных полков Петроградского гарнизона в феврале 1917 года.
     В то время когда вооруженные солдаты захватывали в Петрограде тюрьмы, суды, жандармские казармы и полицейские участки, а безусые юнцы в гимназических мундирах с красными бантами на груди устраивали дикую, безжалостную охоту на городовых и других полицейских в форме, генерал Джунковский был на фронте – в действующей армии. Его весьма обширные мемуары обрываются на моменте его увольнения от должности в августе 1915 года, поэтому мы лишены возможности узнать, что же он думал по поводу февральских событий. Но вряд ли можно сомневаться в том, что Владимир Федорович был способен в принципе осознать свою прямую к ним причастность – таким непоколебимым убеждением в своей правоте дышат страницы его воспоминаний, посвященных его «реформаторской» деятельности на ниве политического розыска. Это, к сожалению, свидетельствует о его небольшом уме и отсутствии способности реально оценивать обстановку.
     

---

     «Единственная среда, которая не давала «сотрудников», - это было офицерство: предательство и спекуляция на товариществе были чужды офицерству царской России».
     

---

     МЕЖДУ ТЕМ, расправившись с агентурой в среде учащейся молодежи и в войсках, Джунковский обратил свой острый взгляд «реформатора» на структуру органов политического розыска в империи.
     Благодаря стараниям его предшественников и главным образом начальника Особого отдела Департамента полиции в 1902 – 1903 годах С.В. Зубатова и директора Департамента полиции в 1906 – 1909 годах М.И. Трусевича империя приобрела довольно стройную, но громоздкую систему. Так, в декабре 1907 года на территории России функционировали 27 охранных отделений и 14 районных охранных отделений, руководивших работой местных охранных отделений. Все они были учреждены циркуляром министра внутренних дел по Департаменту полиции и субсидировались из секретных сумм, находившихся в распоряжении товарища министра, заведовавшего полицией, а в случае нехватки этих средств – из
     10-миллионного государственного фонда, с особенного разрешения царя.
     Кроме того, существовало еще 72 губернских жандармских управления, 3 областных, 4 городских и 30 уездных жандармских управлений. А также – 32 жандармско-полицейских управления железных дорог (ЖПУ жд). Начальники местных охранных отделений непосредственно подчинялись начальнику районного охранного отделения. Губернские (ГЖУ) и уездные жандармские управления и жандармско-полицейские управления железных дорог в вопросах розыска также должны были руководствоваться указаниями начальника районного охранного отделения. Офицеры районных охранных отделений могли пользоваться всеми агентурными и следственными материалами жандармских управлений и местных охранных отделений.
     Хотя система эта выглядела довольно громоздкой в период активизации революционных проявлений в империи в 1902 – 1907 годах она сыграла свою положительную роль в разгроме подпольных революционных партийных организаций и комитетов всего политического спектра и особенно в пресечении их террористической деятельности.
     Однако по мере наступления явного затишья в деятельности всех революционных организаций, наступившего к 1909 году, а также обострения внутренних противоречий между возглавлявшими районные охранные отделения молодыми жандармскими офицерами, которые не всегда даже имели штаб-офицерский чин (от майора до полковника), и убеленными сединами жандармскими генералами, возглавлявшими ГЖУ и ЖПУ жд, деятельность районных охранных отделений постепенно начинает ослабевать, а в некоторых районах даже фактически сходит на нет.
     Таким образом, назрела реальная необходимость приведения структуры политического розыска в соответствие с фактически складывавшейся на обширной территории Российской империи агентурно-оперативной обстановкой. Вновь зададимся все тем же сакраментальным вопросом: как на месте Джунковского поступил бы любой профессионал, решая эту насущную проблему?
     Прежде всего он бы попытался найти наиболее оптимальный вариант реформирования системы – вариант, который, с одной стороны, отвечал бы требованиям ее разумного сокращения и придания ей большей гибкости, а с другой – не наносил бы ущерба активности и работоспособности всех органов политического розыска. Задача в принципе сложная, чем-то напоминающая проход между Сциллой и Харибдой, но вполне разрешимая при вдумчивом и профессиональном подходе, на который, к сожалению, Джунковский по определению был неспособен.
     Предоставим опять слово Владимиру Федоровичу – для изложения его позиции по этому действительно очень сложному вопросу:
     «Будучи еще губернатором в Москве, я всегда отрицательно относился к этим, возникавшим на моих глазах, районным охранным отделениям, в частности, к таковому Московского центрального района… В состав района входил ряд губерний, примыкавших к Московской. Все начальники губернских жандармских управлений по делам розыска подчинялись, таким образом, начальнику охранного отделения в Москве, получая от него все приказания и распоряжения. Между тем начальником этим при мне был подполковник Мартынов, совсем молодой офицер, начальниками же управлений были уже немолодые полковники, генерал-майоры, а в самой Москве – почтенный генерал-лейтенант Черкасов. Все это были люди, может быть и не всегда безупречные, но с известным стажем. Естественно, что никому из них не было никакого удовольствия подчиняться молодому офицеру, выскочке, неизвестно почему выдвинувшемуся, самолюбие их было этим невольно задето. Кроме того, это не подходило и с точки зрения военной дисциплины. Все это не могло не отражаться и на делах, <…> все чаще и чаще происходили трения во взаимных отношениях и т.д. Эти все районные и самостоятельные охранные отделения были только рассадниками провокации; та небольшая польза, которую они, быть может, смогли бы принести, совершенно затушевывалась тем колоссальным вредом, который они сеяли в течение этих нескольких лет существования».
     

---

     Ликвидация районных и самостоятельных охранных отделений была явным шагом назад, возвращением к старой структуре, отвергнутой практикой развития борьбы политического розыска с революционными проявлениями в империи.
     

---

     Невооруженным взглядом виден односторонний подход Джунковского к реально возникшей проблеме взаимоотношений районных и местных охранных отделений с ГЖУ. Все симпатии командира Корпуса на стороне последних, как будто отдельные проявления провокации были только в охранных отделениях, вынесших на своих плечах основную тяжесть борьбы с революционной крамолой. Просматривается порочный подход к разрешению конфликта между ними только с точки зрения проформы – военной дисциплины, а не глубинного содержания реальных вкладов конфликтующих сторон в конкретную агентурно-оперативную работу в данном районе империи.
     ИСХОД КОНФЛИКТА при таком подходе ясен: 10 июня 1913 года Джунковский подписывает циркуляр об упразднении всех этих охранных отделений.
     «На всю Россию остались только три охранные отделения, которые и существовали издавна на законном основании, а именно: в С.-Петербурге, Москве и Варшаве. Вместе с ликвидацией незаконно возникших отделений все их дела были переданы по принадлежности в местные жандармские управления, и для ведения розыска были составлены новые правила и инструкции; в основу их была положена известная этика, всякая провокация наистрожайше воспрещалась», - с гордостью пишет Владимир Федорович в своих мемуарах, как будто бы в предыдущих правилах и циркулярах провокация в какой-либо форме поощрялась.
     Ликвидация районных и самостоятельных охранных отделений и замена их на ГЖУ была явным шагом назад, возвращением к старой структуре, существовавшей в начале 1890-х годов и отвергнутой практикой развития борьбы политического розыска с революционными проявлениями в империи.
     Этими своими действиями Джунковский безапелляционно стал на сторону ретроградов из ГЖУ, не питавших никакого желания заниматься активной розыскной деятельностью и тем более вербовочной работой в рядах революционных организаций, и подчинил им молодую, перспективную поросль офицеров-разыскников, несших на своих плечах основную тяжесть агентурно-оперативной работы, чем нанес непоправимый вред всей системе политического розыска, лишив ее какой-либо качественной кадровой перспективы. Предпринятые им меры на практике не укрепили позиций политической полиции и не внесли мира в ее кадровые ряды.
     В документах генерала
     А.И. Спиридовича мы обнаружили любопытное письмо, направленное ему 25 мая 1913 года бывшим начальником Ярославского отделения Иваном Верещагиным, в котором он пишет: «К вопросу об уничтожении самостоятельных охранных отделений и объединении розыска в руках начальников губернских жандармских управлений нельзя не отнестись сочувственно, но все-таки оставаться на новых началах в том же самом городе невыносимо тяжело. В глазах всех людей, не посвященных в суть дела, всегда будешь считаться отстраненным от прежней должности, не способным вести дело самостоятельно…»
     Всего лишь за первых полгода пребывания в своей высокой и ответственной должности Джунковский своими «этическими реформами» в сущности дезорганизовал всю работу политического розыска империи, нанеся прежде всего огромный ущерб ее главной составляющей – вербовочной работе. Апофеозом его воистину титанических усилий в этом направлении было дело секретного сотрудника Департамента полиции в рядах социал-демократов «Икса» - Романа Вацлавича Малиновского – о чем мы сможем рассказать несколько позже…
     …Судьба самого генерал-лейтенанта Джунковского имела совершенно неожиданное развитие. В июне 1915 года он представил Николаю II подробный доклад о похождениях «святого старца» Григория Распутина. Попытка открыть царю глаза на его фаворита закончилась отстранением Владимира Федоровича от всех занимаемых постов. В октябре того же года бывший командир Отдельного корпуса жандармов по собственной просьбе отправился на Западный фронт – командиром бригады. Затем, до конца 1917 года, Джунковский командовал 1-м сибирским армейским корпусом.
     Выйдя в отставку и поселившись в Москве, Владимир Федорович не только работал над своими мемуарами, но и принял активное участие в разработке планов знаменитой операции «Трест», которая проводилась чекистами с ноября 1921 по апрель 1927 года.
     Однако, несмотря на лояльность к новой власти, генерал-лейтенант Джунковский был репрессирован и расстрелян в 1938 году.

     На снимках: командир Отдельного корпуса жандармов генерал В.Ф. ДЖУНКОВСКИЙ в рабочем кабинете; руководители тайной полиции в кабинете генерала В.Ф. Джунковского.