– София Вячеславовна, прочитав вашу книгу, с удивлением обнаружил, что Велимир Хлебников, известный большинству из нас как поэт, яркий представитель русского авангарда, еще и без преувеличения непризнанный пророк. Он предвидел то, о чем его современники и не догадывались…
     – Не хочется, чтобы к Велимиру Хлебникову приклеили ярлык пророка, провидца, человека не от мира сего. Тут нужен весьма осторожный подход. На мой взгляд, мнение о том, что Хлебников – пророк, за пять лет предсказавший революцию в октябре 1917 года, слишком прямолинейно. Хотя на самом деле так и было: он еще в 1912 году назвал время крушения царского дома Романовых.
     Немногие знают, что это свое пророчество Хлебников повторил дважды. Сначала летом 1912 года в изданной в Херсоне книге «Учитель и ученик», где он пишет о падении государства в 1917 году. Затем в декабре того же года в конце нашумевшего сборн0ика «Пощечина общественному вкусу» наряду со стихами, в числе которых «Кузнечик» и «Бобэоби», Хлебников поместил небольшую таблицу «Взор на 1917 год». Стихи сразу же стали знаменитыми, а вот на таблицу внимания не обратили. Хотя там был приведен ряд дат, когда погибли великие государства прошлого, а последняя строка гласила: «некто 1917».
     Кстати, Хлебников – далеко не единственный, кто пытался привлечь внимание к предстоящему важнейшему событию в жизни России. Помните, Маяковский тоже писал: «В терновом венке революции грядет шестнадцатый год…» – он ошибся всего на год. Были попытки предугадать это событие и у Зинаиды Гиппиус, Андрея Белого и других – все они жили предчувствием чего-то грядущего. Но точный год находим у Хлебникова.
     Более того, еще в 1916 году, находясь в запасном полку под Саратовом, в одном из писем он замечает, что спустя полтора года внешняя война перейдет в «мертвую зыбь внутренней войны». То есть точно указал, когда в стране начнется Гражданская война. Но и это его предсказание никто не услышал…
     – Необычно, что Хлебников о закономерностях будущего говорил не с точки зрения поэта – он выступает прежде всего как ученый и исследователь. Взять те же «Доски судьбы», созданием которых он занимался несколько лет.
     
     – Поиск числовых закономерностей традиционен для человечества. Возьмите в конце концов того же Нострадамуса и других личностей, пытавшихся на основе математики предсказать ход мировой истории. Такие идеи постоянно возникают, и тут можно говорить о важной составляющей человеческой культуры. Кстати, само название «Доски судьбы» не случайно: их используют при вычислении времени и в гаданиях калмыцкие и тибетские астрологи. Тут сказалось место его рождения – Малодербетовский улус Калмыкии. Для русского поэта это необычно и в значительной степени определило его творчество. Его первые воспоминания – калмыцкие степи, ламаистские храмы. Не русские березки, которые тоже важны и присутствуют в творчестве: в нем преломились Запад и Восток, этот синтез дал богатую пищу для размышлений на протяжении всей жизни.
     В целом вы правы: Хлебников использовал научный подход, прежде чем делать выводы, проводил большую исследовательскую работу. Он много времени просиживал в библиотеках, пытаясь найти определенные закономерности в развитии человечества.
     Поскольку я филолог, то старалась акцентировать внимание на литературном творчестве Хлебникова. Но, мне кажется, в отношении математических выкладок можно применить термин «социокультурная детерминация научного знания»: какие-то процессы идут параллельно в разных отраслях науки, техники, общественной жизни, и трудно сказать, что является определяющим во взаимосвязях. Тема «досок судьбы» требует изучения учеными этого профиля: математиками, историками, астрономами и другими. Думаю, что они найдут немало интересного. Лично я пока не могу сказать однозначно: да, Хлебников – действительно пророк или это не так. Мнения разные, и точка пока не поставлена.
     – В таком случае вам как филологу понятно стремление Хлебникова создать универсальный язык человеческого общения?
     – В истории были сотни попыток создания такого языка. Причем занимались этим отнюдь не глупые люди. В их числе, например, великий немецкий философ и математик Готфрид Лейбниц. Несмотря на то, что ни одна попытка не увенчалась успехом, поиск продолжается. Почему-то до сих пор эта идея привлекает серьезных ученых. Значит, на то есть основания и не надо говорить, что это бред.
     Хлебников тоже всю жизнь создавал мировой, научно построенный язык – свою «азбуку понятий», где письменные знаки были бы понятны всем народам. К 1919 году он заметил несколько вещей. Во-первых, очень часто в слове первая согласная «приказывает» всем остальным, определяет смысл слова. Во-вторых, слова, начатые одной и той же согласной, нередко имеют что-то общее в своем значении. В-третьих, это общее значение можно обнаружить и в других языках. Например, на «в» на всех языках значит вращение одной точки вокруг другой (по целому кругу или его части, дуге, вверх и назад). Отсюда ворот, вьюга, вихрь. Или другой пример. Сравним слова: хата, хижина, халупа, хутор, храм, хранилище. Значение «х» – «черта преграды между точкой и движущейся к ней другой точкой»: постройки, начатые с «х», защищают точку человека от враждебной точки непогоды, холода или врагов.
     Нельзя не сказать и о том, что Хлебников был создателем огромного количества неологизмов – новых слов. Он постоянно стремился исследовать истоки, сущность языка. Это характерно и для нашего времени, вся философия ХХ века – это философия языка. И тут как раз, может быть, труды Хлебникова помогут. Они абсолютно не в русле традиционной лингвистики. Точно так же как и его математика абсолютно не в русле традиционной математики. И, пожалуй, то, чем Хлебников больше известен, это как раз его произведения, где используются неологизмы: «О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи!..» Это тоже интересный опыт, этим можно зацепить читателя. Читаешь и думаешь: «Вот надо же – и такое тоже бывает!»
     – Если теоретические разработки Хлебникова в области математического предвидения еще только могут получить признание с точки зрения современной науки, то его предвидение волновой теории света и Вселенной в целом сегодня сомнения не вызывают…
     – Эти его изыскания появились не спонтанно – к ним он шел годами. Ведь Хлебников начинал учиться на естественном отделении университета, изначально отдав предпочтение математике. Хотя и в словесности у него еще в гимназии были успехи: он знал несколько языков и не переставал их изучать. Пусть на математическом отделении он проучился недолго, но фундамент для дальнейшей самостоятельной работы был заложен.
     Добавьте к этому его умение подняться над частным фактом и с высоты своего кругозора сделать обобщение. Порой весьма неожиданное. Так, летом 1915 года он выступил с докладом, тема которого показательна – «О колебательных волнах 317-ти». Там он попытался по-новому взглянуть на связь между скоростью света и скоростями Земли, (скоростью вращения Земли вокруг Солнца и вокруг своей оси), корректируя тем самым классическую механику Ньютона. Приводились примеры. В частности, по датам из биографии Пушкина. Есть воспоминания одного из присутствовавших, где описывается, как один профессор после доклада выразил мнение: «А все-таки это гениально».
     В 1920 году Хлебников выдвинул теорию волновой природы электрона, говорил о «пульсации всех отдельностей мироздания». Луи де Бройль пришел к этому же выводу лишь спустя несколько лет. А пульсацию Солнца, в наличии которой Хлебников был убежден, советские и американские ученые открыли лишь в 1979 году. Конечно, сегодня упрощенно можно интерпретировать: да, Хлебников предсказал волновую теорию. Но, заметьте, что сказано у него об этом не дословно – лишь с позиций сегодняшнего знания мы легко догадываемся, о чем речь.
     Хлебников видел связь явлений там, где ее не видел никто в тот период. Для него показателен пример Ньютона, которого к глобальному выводу подтолкнуло упавшее яблоко. Многое из высказанного Хлебниковым в 1910-е годы сейчас не кажется таким невероятным, сейчас это научно установленный факт. Причем не только вещи масштабные, такие как волновая природа электрона или пульсация Солнца. Но и, например, его убежденность в существующем влиянии лунного света на рост растений, в огромной роли для организма поджелудочной железы (официальная медицина признает это только через пять лет). В 1914 году в книге «Ряв!» он опубликовал свой взгляд на развитие железных дорог. Вполне обоснованный, исходя из мирового опыта и российских особенностей. Жизнь подтвердила правильность предположений Хлебникова: спустя десятилетия были построены Турксиб, Байкало-Амурская магистраль, другие стальные пути в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке.
     И сейчас вычитать из Хлебникова можно очень много. Но его современники, увы, не понимали, что он опередил свое время. Показательно, что себя он называл «будетлянином» – человеком из будущего. Некоторые представители научного мира интуитивно чувствовали огромный потенциал Хлебникова. Причем со студенческих лет. Профессор математики Васильев описывает, как на вечерах вне стен Казанского университета все, в том числе и преподаватели, вставали, когда Хлебников входил в комнату. «А кем был он? – удивляется он в своих воспоминаниях. – Студентом второго курса, желторотым мальчишкой! Я до сих пор не понимаю, почему же я вставал все-таки вместе со всеми студентами? Это что-то такое, чему нет объяснений!»
     – Известно, что отношение к Хлебникову в советское время было по большей части негативным. Что же все-таки позволило и в этот сложный период не утратить память о нем?
     – Официальное советское литературоведение свысока относилось к экспериментам Хлебникова, несмотря на то что его имя не было под запретом, как имена Гумилева или Цветаевой. Непременно делалась ссылка, что «Заклятие смехом» или «Бобэоби» – пример буржуазного искусства. Впрочем, и этих упоминаний не было бы. Дело в том, что Хлебников принадлежал к группе футуристов, одним из представителей которых был и Владимир Маяковский. Когда на его популяризацию было получено «добро» на самом высоком уровне, то своеобразная индульгенция коснулась и других поэтов-футуристов, в том числе и Хлебникова. Ведь Маяковский назвал Хлебникова «одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе». Пусть нередко и в отрицательном контексте как пример некоего буржуазного искусства, но Хлебникова упоминали. Сейчас, увы, тоже порой присутствует определенный однобокий подход, что конечно же недопустимо: Хлебников – фигура, требующая всестороннего рассмотрения.
     – София Вячеславовна, сегодня вы в числе немногих, кто серьезно занимается наследием Велимира Хлебникова. Как пришли к нему?
     – Велимиром Хлебниковым заинтересовалась давно – еще в школьные годы, когда информации о нем было совсем мало. Интерес оказался достаточно стойким, и, поступая на филологический факультет Ленинградского государственного университета, впоследствии хотела заниматься именно Хлебниковым. Так и случилось: писала о нем курсовую работу, защищала диплом, потом кандидатскую диссертацию. Сейчас работаю над докторской по всему творчеству Хлебникова.
     Считаю, что мне повезло – успела поработать с теми исследователями, которые до меня десятилетиями занимались наследием Хлебникова. Таких ярких, харизматических личностей я прежде не встречала! Причем эти люди работали, зная, что их труд не получит должного официального признания. Рудольф Валентинович Дуганов, к примеру, поздно защитил кандидатскую диссертацию – только в 1989 году, хотя она была готова очень давно.
     У меня таких идеологических препон, к счастью, не было – в конце 80-х годов прошлого века табу было снято. Сегодня и в России, и на Западе есть специалисты по Велимиру Хлебникову. В Москве успешно работают Наталья Перцова, Александр Парнис. На Западе это Жан-Клодт Ланн во Франции, Рональд Вроон и Хенрик Баран в США и другие. В его музее в Астрахани ежегодно проходят традиционные Хлебниковские чтения, в которых участвуют поэты, писатели, учителя, художники, искренние поклонники его творчества.
     – Позволю себе комплимент в адрес вашей книги: о Велимире Хлебникове рассказано в доступной форме, много интересных фактов из биографии, приведены отрывки из знаковых произведений. У многих появилась возможность впервые прикоснуться к творчеству поэта и исследователя, осознать его подлинный масштаб. Что вас до сих пор поражает, удивляет в Хлебникове?
     – Трудно сказать, но попробую сформулировать. Может быть, его какая-то абсолютная свобода. Сейчас порой говорят: «Вот Хлебников был бессребреник, бездомный поэт, одевался в лохмотья». На самом деле не в этом суть. Когда можно было одеться – он одевался, нет – не обращал на одежду внимания. Дома у родителей в Астрахани жил достаточно комфортно, а в других местах довольствовался минимумом. Важно, что для него абсолютная свобода – это была не поза. Сейчас для многих на первом плане именно поза: привлекать внимание, изображая лай собаки или надевая на себя невесть что (а то и вообще ничего). Хлебников, наоборот, старался всегда держаться незаметно (что при его росте и яркой внешности было само по себе проблематично). Подкупала в нем, как писал его младший брат Александр, «внечеловеческая, но милая душа».
     Опять же характерно, что он сотрудничал с большевиками, находился в рядах Красной Армии отнюдь не из каких-то конъюнктурных соображений – совершенно искренне. Он не стал ангажированным, лично ему от власти ничего не было нужно в материальном плане. Гораздо важнее для него возможность в апреле 1921 года отправиться с воинскими частями в Гилянский поход в Персию. Причем это была отнюдь не научная экспедиция: Красная Армия шла на помощь революционной Гилянской республике, которая просуществовала недолго. У Хлебникова была штатная должность лектора Волжско-Каспийской флотилии, он сотрудничал с газетой «Красный воин». Поход позволил ему сделать неожиданное открытие Востока: там родился замечательный персидский цикл стихов.
     И творчеству Хлебникова присуща абсолютная свобода. Он мог печататься в разных изданиях, а мог не печататься вообще. Мог придерживаться общих правил стихосложения, а мог ими пренебрегать: какая-то строчка порой выпадала из общего контекста – так написал и все… Тут есть свой смысл и причина.
     Тем не менее все говорят, да и я сама с этим согласна, что можно прочесть две строчки из Хлебникова и потом всю ночь не спать. К примеру, такая миниатюра:
     Годы, люди и народы
     Убегают навсегда,
     Как текучая вода.
     В гибком зеркале природы
     Звезды – невод, рыбы – мы,
     Боги – призраки у тьмы.
     – Что, на ваш взгляд, сегодня наиболее актуально и востребованно в наследии Велимира Хлебникова?
     – Авангард, футуризм Хлебникова заложили столько, что до сих пор этими открытиями пользуются и они не исчерпаны. Его стремление к синтезу художественного и научного очень важно, и, видимо, именно тут еще будут открытия. Сегодня своих исследователей ожидают его математические выкладки, орнитологические наблюдения и др.
     Конечно, по сравнению с другими представителями Серебряного века внимания Хлебникову уделяется куда меньше. Его в магазинах почти не найти, в то время как Ахматова, Цветаева нередко представлены десятком книг. В 1985 году было 100-летие Хлебникова, и тогда исследователям его творчества удалось выпустить несколько книг. В начале 90-х годов ХХ века для широкого читателя тоже изданы несколько книжечек. Сейчас меня, после того как я стала делать сайт (www.hlebnikov.ru), многие спрашивают: где купить произведения Хлебникова. Увы, их очень мало. Хотя отчасти сайт этот голод утоляет – там уже многое удалось разместить. Мой учитель Рудольф Валентинович Дуганов начал готовить новое полное собрание сочинений, но умер, не закончив работу. Его друг Евгений Арензон закончил в Москве это собрание – вышло в свет 7 томов. Расходится оно очень хорошо.
     Хлебников – это Серебряный век и это неувядающий авангард. Интерес к нему был всегда высок. Хотя Хлебников – отнюдь не массовая культура. И в том, что его не все знают, я не вижу ничего плохого – это естественно. Но устойчивый интерес поддерживается и в России, и на Западе – люди сами «созревают» и приходят к Хлебникову: кто-то раньше, кто-то позже. Равнодушного восприятия после знакомства с его творчеством не бывает.

     На снимке: 1916 год, Ратник 93-го запасного полка.