(Продолжение. Начало в предыдущих номерах.)
     Он еще раз посмотрел на записку и стукнул себя по лбу. Ни о какой прекрасной автомашине «ауди» в ней и речи не было! Лилит четко и ясно написала слово «аудио». А Фризе увидел то, что ему хотелось увидеть.
     Волнуясь, Владимир встал вплотную к тому месту стены, которое на рисунке было отмечено крестиком. Очень внятно, делая короткие паузы между числами, он произнес: «Семь, семьдесят семь, четырнадцать, двадцать один, сорок девять».
     Сезам не сработал. Стена осталась такой же неприступной.
     Фризе не расстроился. Он не надеялся на легкий успех.
     – Зибен… – начал Владимир по-немецки. Все-таки немецкий был его вторым родным языком. Тоже не сработало. И английский счет не принес успеха.
     Тогда сыщик подтянул к стене стул, уселся поудобнее и, уставившись на гладкую, светлую стену, стал прокручивать в голове варианты решения головоломки.
     Первое, что пришло ему на ум, – загадка, которую загадал ему один школьный приятель: на листке бумаги он нарисовал забор, а в проломе между досок – веревку. «Отгадай, что это?» – спросил он. Владимир не знал.
     - Балда! Это карапет ведет на базар своего ослика! – торжественно провозгласил приятель.
     - И где же карапет? Где ослик?
     - За забором! В пролом видна только веревка.
     Задачка, которую предстояло решить Фризе, была сродни загадке из далекого детства: решить ее можно было, только включив в работу все свое воображение.
     «Итальянский попробовать? Испанский?» Но по-итальянски он знал только песню, в которой пелось: «Avanti populous, Bandera rose». И помнил только одну цифру – уно. А по-испански не знал и этого.
     «Апельсиновую глупой не назовешь, – размышлял Владимир. – Не стала бы она использовать кодовый язык, на котором расписаны все эти дирижабли. Чушь. Придумана, чтобы дурить головы пленникам вроде меня. Нет, господа, я не такой легковерный. Лилит предполагала, что я справлюсь с этой шарадой. И что ей давало такую уверенность? Апельсиновая знала, что я
     окончил юрфак университета, где латынь была обязательной дисциплиной! Только вот, помню ли я латинские цифры?»
     Фризе снова напряг свою память. В университете он не слишком-то жаловал латынь. На первом курсе сдал зачет только с третьего раза. А потом увлекся. Его завораживали своей глубиной и точностью прошедшие сквозь века мудрые латинские изречения. Будь его воля, Фризе понаставил бы везде, где только можно, гранитные стелы с самыми назидательными афоризмами. Как было бы полезно гражданам почаще вчитываться в такие фразы: «свобода ценится больше всех других вещей», «законы служат тем, кто бодрствует, а не дремлет».
     И тут он вспомнил еще одно латинское изречение: «Prima pars aequitatis aequatitas». И сразу же в его голове выстроился весь латинский цифровой ряд.
     Сыщик так стремительно поднялся с кресла, что простыня, в которую он был завернут, упала на пол. Он приблизился к стене и четко произнес числа, записанные на листке бумаги, по-латыни.
     У него за спиной послышался мелодичный звон, словно музыкант прошелся по струнам арфы. Фризе обернулся. В противоположной стене комнаты ушла в сторону большая панель. Раздался щелчок. Звуки арфы смолкли. Сыщик не стал искушать судьбу, быстро пересек комнату и шагнул в проем.
     Слабый рассеянный свет освещал голые, унылые стены терявшегося в сумраке коридора. Источник света Фризе не обнаружил – у него возникло ощущение, что светятся сами стены и потолок. Он сделал несколько шагов и оглянулся. Хотел убедиться, не встала ли на место панель? Нет! Путь к отступлению все еще был открыт.
     «Куда-нибудь да приведет меня этот коридор! – прошептал Фризе и кинулся вперед, время от времени касаясь ладонью стены. И неожиданно пальцы ощутили легкое углубление на ее гладкой поверхности. Словно кто-то процарапал стену иглой или острым ножом. Владимир остановился и тщательно обследовал стену: это была не царапина, а ровное, как стрела, углубление, находящееся заподлицо со стеной. Еще одна замаскированная дверь!
     Сыщик набрал в легкие воздуха, медленно выдохнул и четко произнес заклинание.
     Ему опять повезло.
     Все под тот же музыкальный аккомпанемент панель мягко отъехала в сторону. Перед Фризе открылась маленькая комнатка, больше похожая на огромный сейф.
     Первое, что бросилось в глаза, – аккуратно повешенный на распялке твидовый пиджак. Его пиджак. Сыщик хорошо помнил: в тот день, когда он следил за Апельсиновой, в Москве стоял изнурительный жаркий день. Он был одет в легкую футболку из чистого хлопка. А серый пиджак висел вместе со всеми остальными в гардеробной комнате его квартиры.
     На одной из полок Владимир обнаружил свою голубую рубашку, черные вельветовые брюки, майку и трусы в черно-желтую – совсем, как реклама фирмы «Билайн» – полоску. Среди выстроившихся, как на параде, туфель и ботинок, он нашел свои летние штиблеты. Фризе огорчился, заметив, что его штиблеты на фоне сверкающих лаком дамских туфель и отливающих матовым блеском мужских полуботинок, выглядят так, словно их купили на развале вещевого рынка в Теплом Стане или в Конькове. А ведь он всегда покупал обувь в лучших магазинах Москвы!
     Но этот легкий укол самолюбию не погасил нахлынувшего на него ощущения радости при виде своей одежды.
     Фризе торопливо оделся, чувствуя, как к нему возвращается прежняя уверенность. Закончив экипировку, он огляделся в поисках хоть какого нибудь зеркала. Ему обязательно надо было взглянуть на себя одетого. Зеркало нашлось.
     «Ну вот! – удовлетворенно подумал Владимир, вглядываясь в свое изображение. – Этот симпатичный молодой мужчина похож на Владимира Петровича Фризе, частного детектива. Все-таки голый сыщик непригоден к работе».
     Теперь он подумал про Лилит с чувством благодарности и восхищения.
     Судя по записке, которую она оставила, по тому, как ловко ее спрятала, в квартире, пока Фризе спал, произошли какие-то экстраординарные события. Возможно, появились главари секты – или банды? – и забрали с собой девушку. Наверное, у них имелись к Лилит серьезные претензии, решил Владимир.
     Лилит! Она поверила в него, догадалась, что ему будет под силу разгадать этот ребус! А ведь они не знали друг о друге почти ничего. Неужели физическая близость раскрывает человека ничуть не меньше, чем близость духовная?
     Фризе вспомнил тот момент, когда начал слежку за Лилит на московских улицах.
     Он вышел из парикмахерской, раздраженный тем, что Настя, его постоянная мастерица, поранила ему лоб ножницами. Царапина получилась глубокая, сильно кровоточила и Анастасия залепила ее куском клейкой ленты. Почему же он не обратил внимания на эту царапину сейчас?
     Сыщик вернулся к зеркалу. Ни клейкой ленты, ни царапины на лбу не было! Никакого намека на недавний порез. С клочком ленты все ясно – они с Лилит несколько раз побывали в душе. Но сколько же времени ушло на то, чтобы успела зажить рана?
     «Неужели я впал в спячку, как бурый медведь зимой?» – подумал Владимир, с сомнением разглядывая свой гладкий, без единой морщинки, лоб.
     Рядом с полками для одежды сыщик обнаружил массивную, в рост человека, дверь. И для того, чтобы ее открыть, не требовалось произносить никаких заклинаний: дверь была приоткрыта. Это настораживало – все другие двери, через которые ему пришлось пройти, не были так гостеприимно открыты.
     Не притрагиваясь к приоткрытой двери, Фризе протиснулся в следующее помещение. Слева и справа от узкого прохода располагались стеллажи, заполненные папками, книгами, непривычного вида приборами. Сыщик наугад снял со стеллажа толстую книгу. С мягкого кожаного переплета на него смотрела «прародительница Лилит», как называла эту красивую, похожую на нее саму, женщину Апельсиновая.
     Он раскрыл книгу, на миг забыв о том, что следует торопиться. Страницы были заполнены клинописью. Знаки напомнили сыщику тексты таинственной страны Шумер, существовавшей в Южном Двуречье три тысячи лет до нашей эры. Больше ничего о шумерской клинописи Фризе не знал. Кроме того, что ученым до сих пор не удалось полностью расшифровать найденные тексты. Но он не был до конца в этом уверен. Владимир с трудом удержался от соблазна запихнуть книгу за пазуху. Держа ее в руках, он испытывал странное чувство: как будто находился одновременно и во сне, и наяву. От книг веяло тайной, мудростью тысячелетий, и это никак не согласовалось с его глубоким убеждением, что он находится во власти секты или в плену у заурядных бандитов. Правда, от секты всего можно ожидать. Ее адепты могли веками скрывать от ученого мира древнейшие манускрипты.
     Но все эти мысли, даже на долю секунды, не остановили Фризе. Он продолжал двигаться вперед по узкому проходу, пока не уткнулся еще в одну дверь, обычную белую дверь, что стоят в обычных московских квартирах. Он взялся за пластмассовую ручку и слегка нажал ее. Дверь открылась. И… исчезла.
     За дверью не было ничего, кроме подвижной, похожей на густой туман, пелены. Сыщик чуть было не шагнул в этот туман, но в последнюю секунду подумал: «А вдруг там пропасть? Вот уж, обхохочешься».
     Живая, волнистая пелена наводила на мысль о непреодолимости и скрытой угрозе.
     «Да и черт с ней! – рассердился на себя за нерешительность Владимир. – Не сидеть же мне взаперти вечно!»
     Он перекрестился. Поднял руку, протянул в туман. Ладонь исчезла, как за минуту до этого исчезла дверь. И в этот миг его окликнули:
     – Володя!
     Это был голос Лилит. Фризе оглянулся. Лилит, и правда, стояла у него за спиной.
     – Володя! – девушка смотрела на него пристально и строго. Фризе почувствовал, что теряет сознание. Подумал: «Эх, не надо было оборачиваться! Это никогда до добра не доводит».
     ВАСИЗДАСЫ
     Фризе проснулся от нестерпимого чувства голода. Даже во сне он видел еду. Горы еды. Как-будто он пришел пообедать в «Асторию», в ту старую, ленинградскую «Асторию», и ходит вокруг большого круглого стола с закусками. В руках у него тарелка, тоже немаленькая, и он накладывает на нее салаты, куски ветчины, красной и белой рыбы, маринованные миноги. Ему немножко стыдно за свою жадность, но две симпатичные официантки, обслуживающие «шведский стол», смотрят на него с пониманием. И вдруг одна спохватывается:
     – Владимир Петрович! Я припрятала ваше любимое блюдо!
     Раскрыв холодильник, она достает блюдо с нарезанным тонкими ломтиками копченым языком.
     В этот торжественный момент сыщик проснулся.
     Некоторое время он пролежал, не открывая глаза. Вспоминал, как звали эту востроглазую, веселую официантку. Он почти вспомнил, когда услышал сдержанное покашливание. Мужское покашливание. Так кхекают, когда деликатно хотят обратить на себя внимание.
     Сыщик открыл глаза. В нескольких шагах от постели стоял плотный мужчина с круглой, наголо бритой головой. Он с понимающей улыбкой смотрел на Фризе, как смотрят на старого знакомого, попавшего в неловкое положение.
     «Черт, возьми! Я же опять гол, как сокол! – спохватился Владимир. – Куда подевали мою одежду? Издеваются, что ли? И Апельсиновая, наверное, в чем мать родила».
     Но с девушкой он ошибся. Лилит сидела на диване у дальней стены комнаты, одетая в темное, строгого покроя, платье. «Платьице-то, как у монашки, – подумал сыщик. – Но молодцу все к лицу. Только ворот стоячий, закрывает красивую шею».
     Бритоголовый мужчина ему не понравился. Почему, – Фризе не понял. Может быть, своей снисходительной улыбкой?
     – Отдохнули, Владимир Петрович? – поинтересовался крепыш. – Наверное, самовольное путешествие отняло у вас много сил? Напрасно старались. Темна вода в облацех. Могли погибнуть.
     – Отдохнул, – не слишком дружелюбно ответил Фризе. И рассердился на себя за неприветливый тон. У него не было оснований сердиться на бритоголового. Может быть, это мужик из милиции и пришел освободить его из заточения? Ведь друзья на воле – Дюймовочка, Рамодин – не могут его не искать. Столько времени прошло! А вот сколько, сыщик не имел понятия.
     – Если отдохнули, давайте познакомимся, – сказал мужчина и показал на стул возле красивого журнального столика. Раньше сыщик этого столика не видел.
     – Я без одежды.
     – Не стесняйтесь. Перед Господом мы все наги. И телом, и мыслями. А девушка с вашими мужскими достоинствами уже знакома. Какие могут быть церемонии? Садитесь, садитесь!
     «Н-е-т, не мент! – решил Фризе. – И не бандит. У этих имя Господа язык не повернется произнести. Точно сектант. Они умеют с такой изощренностью подавлять чужую волю. Только не на того напали, дебилы!»
     Он медленно, с высоко поднятой головой, поднялся с кровати. Неторопливо, с достоинством, как посол, идущий вручать верительную грамоту, подошел к стулу. Прежде чем сесть, Владимир метнул сердитый взгляд на девушку. Но выстрел оказался холостым: Лилит с подчеркнутым вниманием разглядывала зеленый маникюр на своих красивых пальчиках.
     Фризе сел и поежился – сидение стула оказалось таким холодным, как будто его только что вынули из холодильника.
     «Наверное, у меня нелепый вид, – подумал он. – Как у бомжа, который ждет своей очереди, чтобы зайти в парилку санпропускника. А его бельишко в это время пропаривают на предмет вшивости».
     Он опять взглянул на Лилит. На этот раз девушка смотрела на него. Но так отчужденно и строго, что Владимир подумал: « Неужели мои дела так плохи?»
     Бритоголовый устроился в кресло напротив Владимира. Вынул из кармана темной куртки плоскую коробочку и положил ее перед собой на столик. Коробочка напоминала портативный магнитофон. Да так оно, наверное, и было, потому что мужчина прикоснулся рукой к ребру коробочки, нажал на что-то и сказал:
     – Владимир Петрович, меня зовут Туле.
     – Это фамилия или имя?
     – Какая разница? Зовите меня просто Туле.
     Владимир кивнул.
     – Вопросов у меня много. На некоторые из них вам не составит труда ответить сразу, над другими придется подумать. Чтобы не упустить детали. Вы же сыщик, знаете, как важны любые мелочи. Но хочу вас предупредить – мы оказались в форс-мажорных обстоятельствах и вынуждены спешить. Поэтому не будем терять время. Скажите, почему вы следили за нашей посыльной?
     – Господин Туле, вы сказали: «Будем знакомиться». А назвали только имя. Прежде чем я начну отвечать на вопросы, хотелось бы узнать, кто вы такой? И есть ли у вас право задавать мне вопросы? Я понял, что вы не мент. Что-то подсказывает мне, что вы и не бандит. Сектант?
     – Я похож на сектанта? – спросил Туле.
     – Да, да, похож, похож!
     – Издеваетесь?
     – Издеваюсь. Так же, как и вы надо мной.
     – Из-за отсутствия одежды вы испытываете дискомфорт? – Туле с ухмылкой посмотрел на Лилит. Девушка тоже усмехнулась, как будто не она еще несколько часов назад разгуливала здесь нагишом. И не только разгуливала.
     – Нет времени на церемонии. Цейтнот, господин Фризе. Чрезвычайные обстоятельства.
     – Скажите, пожалуйста! У меня тоже чрезвычайные обстоятельства. Меня похитили и держат, черт знает где, уже столько времени! А вы мне предлагаете исповедоваться!
     – У вас нет другого выхода. На вопросы придется ответить. Мы не жестокие люди, но, когда на кону наша государственная безопасность, пойдем на крайние меры.
     – А какое государство вы представляете? Каймановы острова?
     – Я не совсем точно выразился. Речь идет о безопасности нашего мира.
     – Даже так? Не больше и не меньше. Вы имеете в виду, конечно, потусторонний мир?
     – Горячо, Владимир Петрович! Прямо в яблочко! – Туле расплылся в улыбке. Но улыбка получилась у него снисходительной. И, как показалось Фризе, загадочной. – Я разъясню вам сейчас ситуацию.
     Но вместо того, чтобы разъяснять, он скрестил на груди руки и задумался. Наверное, объяснить было не так-то просто. Пауза затянулась. Владимир в это время пытался получить хоть какой-то знак от Апельсиновой, но девушка упорно не поднимала глаз.
     – Владимир Петрович! – наконец прервал молчание Туле. – Вы попали в параллельный мир. Употребляю эти слова, чтобы вам было понятнее. Там, у вас, это выражение девальвировано. Зазеркалье, параллельный мир, другое измерение, летающие тарелки, Бермудский треугольник.… В годы, когда люди переживают духовный кризис, увлечение паранормальными явлениями становится повсеместным явлением. Как эпидемии гриппа среди людей ослабленных недоеданием, стрессами, плохой водой, экологическими проблемами. Как попса среди молодежи, не слишком обремененной культурой. Но понятие «параллельный мир» заслуживает особого отношения.
     Когда на протяжении столетий люди верят в существование параллельного мира, вам не кажется, что эта вера больше, чем просто интуиция? Что она заложена в их генной памяти?
     – Ну вот, приехали! – Фризе огорчился. Пока собеседник излагал свои мысли по поводу недоедания и попсы, сыщик готов был подписаться под каждой строкой его тезисов. Но, когда тот заговорил о параллельном мире всерьез, Владимир внутренне поежился. Люди с неустойчивой психикой его пугали.
     – Параллельный мир. Так я и думал! Вы из общества уфологов?
     – Володя. Успокойтесь! – бритоголовому собеседнику слова сыщика про уфологов показались забавными. Он расхохотался и даже назвал его по имени. Фризе не любил амикошонства и насупился.
     – Мы такие же христиане, как и вы. – Справившись с приступом веселости, сказал Туле. – Или передо мной атеист?
     – Мои воззрения никого не касаются.
     – Простите. Простите. Вполне вас понимаю. Так вот – мы верим в Господа, в Христа, почитаем Библию. Вы знакомы с Библией?
     – Читал.
     – Чи-та-ли! – по слогам произ
     нес Туле. Фризе даже показалось, что он обрадовался. – Невзирая на цейтнот, я готов пожертвовать пятью минутами. Вам хватит этого времени, для того чтобы осмыслить по-новому несколько строк из Библии. А главное… Я надеюсь… – Он недоговорил, поднялся с кресла и взял с дивана, на котором сидела Лилит, бумажный пакет с яркой картинкой. На картинке был изображен дирижабль с портретом прародительницы Лилит.
     – Вот вам Ветхий Завет. На вашем родном языке. – Туле достал из пакета книгу в мягкой обложке и положил перед сыщиком. – Прочитайте первую главу.
     – Вы думаете, на голодный желудок мне это удастся?
     – Читайте.
     «Могу и прочитать, – подумал Владимир. – От меня не убудет». Он предвидел более серьезные столкновения и решил не цапаться по пустякам.
     Фризе раскрыл Библию на первой странице:
     «Вначале сотворил Бог небо и землю.
     Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою».
     Владимир не раз и не два читал Библию. С раннего детства. Впервые дала почитать бабушка. Не настаивала, не заставляла. Положила перед ним толстую книгу в массивном кожаном переплете. Это было редкое издание Библии с иллюстрациями Доре. Бабушка раскрыла книгу на странице с картинкой. Сказала:
     – Полистай. Посмотри рисунки. Если что-то заинтересует, почитай. Не поймешь – спроси у меня.
     Потом и отец посоветовал Владимиру почитать Библию. Фризе удивился. Он считал отца атеистом.
     – Я уже читал, – ответил он на предложение Фризе-старшего.
     – Когда это было? Ты под стол пешком ходил. Теперь ты откроешь в книге много нового. Советую почаще заглядывать в нее. Каждый раз будешь находить что-то новое для себя.
     – Она же не меняется. Ее не переписывают уже почти два тысячелетия.
     – Балда! – усмехнулся отец. – Зато сам ты меняешься с каждым годом.
     Фризе этот совет хорошо усвоил. И сейчас не пробегал глазами давно знакомый текст, а перечитывал внимательно. Его подстегивало любопытство: что же такое особое нашел в первой главе Библии этот малоприятный Туле? Такое особое, на что не обратил внимания он сам. Такое, на чем удалось даже создать секту. Завлечь в нее последователей.
     «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
     И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы.
     И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
     И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды.
     И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так».
     Знакомый с детства текст. Владимир подумал: «Надо было прочитать Туле всю главу наизусть и закрыть тему. Пускай выкладывает свой особый взгляд на «Бытие».
     «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.
     И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».
     Владимир оторвался от текста и посмотрел на Туле. Тот замер, словно пойнтер перед гнездом куропатки, ожидая реакции плененного сыщика. И в зеленых глазах Лилит он увидел неподдельный интерес.
     «Господи, как они уставились на меня. Ожидают, что я возвещу им о Втором пришествии? – Подумал Владимир. – Эти ребята – зашкаленные сектанты. Кто бы сомневался!»
     Напряжение, повисшее в воздухе, передалось и сыщику. Он вернулся к последним двум абзацам и внимательнее перечитал их. Какое-то смутное чувство зародилось в его душе. Как будто он увидел яркий сон, но не может вспомнить – о чем? Знает только, что сон интересный и яркий. И стоит сосредоточиться, как все встанет на свои места. Сектанты перед ним или обычные аферисты, но они там что-то увидели, в Библии, а Фризе – нет. Это его сильно огорчало.
     «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.
     И сказал Бог: вот Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу;
     А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так».
     И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестый.
     Фризе показалось, что он начинает улавливать ради чего бритоголовый предложил ему перечитать две главы Бытия. В первой из них и намека не было на то, что Бог сначала создал Адама, а потом, из его ребра, Еву.
     Мужчину и женщину сотворил Бог! Обоих сразу!
     И сказал им: – «Плодитесь и размножайтесь!»
     И никаких запретов не наложил. А завещал вместе со всем прочим употреблять в пищу «плод древесный, сеющий семя». А разве яблоко – это не «плод древесный, сеющий семя»? Значит, и яблоком разрешил Бог лакомиться мужчине и женщине. И этим людям, которых он создал одновременно в день шестой, Бог не оставил ни древа жизни, ни древа познания добра и зла.
     Фризе взглянул на Лилит. Она наконец-то улыбнулась ему. Ее зеленые глаза светились, словно поймали невесть откуда блеснувший луч солнца.
     – Дальше, дальше! Читайте следующую главу, – сердито сказал Туле. Наверное, он тоже заметил улыбку Апельсиновой. И это ему не понравилось.
     – Я могу процитировать наизусть.
     – Читайте. Заученные тексты не позволяют сосредоточиться на главном. Больше думаешь о том, чтобы не ошибиться, а не о смысле. Читайте, прошу вас. У нас мало времени. Я же предупредил вас о форс-мажорных обстоятельствах.
     – Но не сообщили, в чем они заключаются.
     – Читайте! – рявкнул бритоголовый. Это прозвучало таким диссонансом с его «прошу вас», что Фризе только пожал плечами. И подумал о том, что форс-мажор у этих ребят и впрямь нешуточный.
     «Так совершены и небо и земля и все воинство их.
     И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от дел Своих, которые делал…»
     Вот происхождение неба и земли, при сотворении их в то время, когда Господь Бог создал небо и землю...
     «...И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою.
     И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке; и поместил там человека, которого создал.
     И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь.
     И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно ребро его и закрыл то место плотию.
     И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену и привел ее к человеку.
     И сказал человек: вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей: она будет называться женою…
     И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».
     Давно знакомый привычный текст… Фризе не был атеистом. Но к Библии он относился, скорее, как к замечательному историческому и литературному памятнику и не считал ее религиозной догмой.
     Православие было ему близко, потому что при всей торжественности и публичности обрядов ничего не навязывало своим прихожанам, считая, что у истинно верующего Бог живет в душе. Фризе тоже считал, что Вера – свойство души и дело сокровенное. И он никогда не демонстрировал ее напоказ.
     «Допустим, человек читает Библию впервые, – подумал сыщик. – Что бросится ему в глаза в первую очередь в этих двух главах? Конечно, повтор. Почему сотворение всего живого описывается дважды? «Он и сам обратил на это внимание, когда перечитывал Библию во второй раз.
     Он только что пошел в пятый класс, и учитель истории первый урок посвятил разоблачению библейских мифов и ниспровержению христианства. У Фризе этот урок вызвал эффект прямо противоположный тому, на который рассчитывали в Министерстве просвещения.
     В тот раз у Фризе хватило терпения перечитать только Бытие и Песнь Песней Соломона. Он уже тогда был влюблен в большеглазую девчонку, живущую этажом ниже, и стихи Песни Песней завораживали его: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные».
     Отец на вопрос, почему Творец, уже сотворив мужчину и женщину и наказав им плодиться и размножаться, создает еще из праха земного Адама, а из его ребра – Еву, ответил:
     – В литературе существует такой прием – повтор как усиление. Библия тоже литература. – Но тут же добавил: – А может быть, я ошибаюсь. Я же технарь, а не филолог. Учти, в Библии немало противоречий. Она, хоть и святая Книга, писали-то ее люди. Человецы. А им свойственно ошибаться. Как и нам с тобой.
     – Адам был его любимчиком?
     – С чего ты взял? Все люди любезны Господу.
     – Но Адама он поселил в раю. Там и золото, и камень оникс. И еще какой-то бдолах. И дерево жизни, и дерево познания. А у тех, первых двух, ничего выдающегося.
     – Не дерево, а древо, – поправил Фризе-старший. – И у тех «первых двух» весь мир. А ты говоришь, ничего выдающегося!
     – А в Библии – дерево, – заупрямился Фризе-младший. – Так почему Адама Господь поселил отдельно? В раю?
     – Володька, мы с тобой договаривались: когда я занят – не больше двух васиздасов зараз.
     – Ладно. – Нехотя согласился Владимир.
     И вот теперь он вспомнил этот разговор с отцом и пожалел, что не возобновил его позже. Однажды в романе какого-то классика Владимир прочитал озадачившие его слова о том, что человек – это остров и ему вовсе не нужны родители. Фризе с этим не согласился. Лично ему родители были нужны. Очень нужны. И он всегда испытывал незатухающее чувство сиротства, лишившись их в одночасье. Отец и мать погибли вместе в катастрофе.
     Изречение классика было неверно и по сути: любой остров связан с матушкой-землей: он всегда покоится на ней. Даже в том случае, если имеет вулканическое происхождение.
     Сколько раз Фризе ловил себя на том, что после смерти родителей прервалась его связь с прошлым, остались неотвеченными вопросы, ответы на которые знали только они одни!
     Сейчас, перечитывая текст книги Бытия, Фризе обратил внимание, что Бог «насадил рай в Едеме на востоке». В конкретном месте. В Библии были даже названы реки, которые там протекают: Фисон, Гихон, Хиддекель и Евфрат.
     А мужчине и женщине, сотворенным в первую неделю, Бог определил во владение всю землю! Отдал во владение все, что на ней пасется и произрастает. И повелел «плодиться, размножаться».
     А вот Адаму в раю Он запретил даже вкусить от древа познания! Зачем же Бог его там посадил? Чтобы испытать? А древо жизни? Чтобы жили вечно, если не поддадутся искушению? Васиздасы, васиздасы, как сказал бы отец.
     «Неувязочки в Библии, – подумал сыщик. – Наверное, богословы горы книг об этом написали. И все эти разночтения конечно же давно прокомментированы. Только я эти комментарии не читал. Неужели Туле на этих текстах построил теорию существования параллельного мира?»
     – Я ничего не строил, – проникновенно сообщил бритоголовый. – Господь построил. И вы, Владимир Петрович, находитесь сейчас в этом самом мире. И никогда не сможете его покинуть. Вы пришли к нам из мира Адама и Евы, из мира, в котором Господь разочаровался и лишил его Древа Познания. А нам он даровал Тетраграмматон! И напрасно ваши ученые ищут его, – с усмешкой добавил Туле. – Господь оставил это бесценное сокровище нам.
     Неожиданно в кармане у него негромко заверещал телефон. Как будто захныкал маленький ребенок. Бритоголовому даже не потребовалось доставать аппарат. Он бросил отрывистую фразу на непонятном Владимиру, слегка гортанном языке, вставил в ухо крошечный наушник и стал внимательно слушать. Наверное, новости, которые ему сообщили, оказались не слишком приятными. Круглое лицо Туле утратило волевое выражение, стало задумчивым, помягчело.
     А у сыщика появился новый повод для беспокойства. Он насторожился, услышав, как Туле ответил абоненту. Язык чем-то напомнил Владимиру арабский. Та же напевность, легкая гортанность. Он вспомнил клинопись на дирижаблях, парящих в призрачном небе планетария. Неужели он попал в руки ближневосточных террористов?
     Туле закончил разговор и сказал несколько слов Лилит. Девушка согласно кивала головой. Потом он поднялся с кресла и обратился к сыщику:
     – Через полчаса я вернусь, и мы продолжим разговор. С теорией покончено. Надеюсь, тексты из Священного Писания дали вам пищу для размышлений?
     Фризе промолчал.
     – По крайней мере, вы не испытаете шока, соприкоснувшись с нашей действительностью. Когда я вернусь, вы мне ответите на такие вопросы: «кто поручил вам следить за девушкой?», «кто вам помогал?», «перечень адресов, которые вам удалось выявить».
     Заметив, что сыщик слегка поднял брови, Туле, пояснил:
     – Мне нужно знать адреса и фамилии людей, которых вам удалось выявить во время слежки за посыльной! Соберитесь с мыслями. В вашем распоряжении полчаса. Не ответите на все вопросы – пеняйте на себя. С вами поступят, как с государственным преступником.
     Фризе хотел спросить: «А конкретно?», но мужчина уже вышел из комнаты. Правильнее было бы сказать, выскочил. Он очень торопился.
     ДРУГАЯ ЛИЛИТ
     – Серьезный малый, – Владимир взглянул на Лилит. Она сидела на своем диванчике как сирота казанская: поникшая, с грустным лицом. И в зеленых глазах уже отсутствовал задорный блеск.
     – Плохие известия?
     Девушка не ответила. Владимир поднялся со стула, посмотрел на кровать. Она так и оставалась незастланной. Глядя на нее, он почувствовал, что хочет спать. А чувство голода притупилось.
     – А еще говорят, что духовная пища не может утолить чувство голода, – сказал он. – Твой Туле накормил меня по самую завязку. – Он провел ладонью по горлу. – Кстати, как у вас поступают с государственными преступниками? Надеюсь, не казнят? У нас ведь мораторий на смертную казнь.
     – А у нас моратория нет.
     – Жаль.
     Фризе встал со стула и, не испытывая никакого дискомфорта от своей наготы, подошел к Лилит, положил ей руку на плечо. Плечо было холодное, ну просто ледяное.
     – Да ты застыла, малышка. С чего бы? В комнате так тепло. Может быть, заглянем в душ? Под горячие целительные струи?
     Апельсиновая резким движением сняла его руку с плеча и сказала:
     – Я не замерзла, а тебе надо думать. Он скоро вернется.
     Сыщик отошел от девушки с таким чувством, словно его обманули. И вовсе не потому, что она неожиданно проявила такую отчужденность. Бритоголовый находился где-то рядом, возможно, подслушивал или даже подглядывал. Он понимал: Лилит не могла рисковать.
     Одна маленькая деталь, незначительный пустячок, заставила Владимира насторожиться. Ее парфюм резко изменился. Настолько резко, что Фризе готов был присягнуть хоть на Библии, хоть на Конституции, которую он не удосужился ни разу прочитать, что перед ним девушка как две капли похожая на Лилит, но не Лилит!
     Фризе был не только сыщиком по призванию, обладающим прекрасной интуицией и профессиональным опытом. Он хорошо знал женщин. Настолько хорошо, что к сорока годам еще не был женат. Хотя бывали случаи, когда от статуса холостяка до статуса мужа его отделяли считаные часы.
     Его опыт свидетельствовал о том, что красивая женщина, очень красивая, так же верна своему парфюму, как заядлый куритель трубок любимому сорту табака. Запах духов, запах туалетной воды – это неотъемлемая составляющая образа, над которым женщина работает долго и упорно. Станет ли она разрушать его в одночасье?
     «Что бы это значило? – подумал Владимир. – Лилит наказали за «близкие контакты третьей степени?» Прислали сестричку?»
     Он неожиданно заметил, что в одной из стен имеется большое окно, которого он прежде не видел. «Все тут у них раздвигается, рассыпается, – подумал сыщик. – Все фокусы, фокусы!» Он подошел к окну.
     То, что он увидел, и восхитило, и озадачило.
     Внизу, по широкой улице, окаймленной зеленым прибоем кустарников и деревьев, двигались десятки, сотни карет, запряженных лошадьми. Кареты были разноцветными, солнечные блики играли на их лакированных бортах. На некоторых каретах имелось изображение все той же рыжеволосой дамы. Матери-прародительницы. Неспешно плыли в небе чопорные дирижабли.
     «Если бы не дирижабли, то можно было бы подумать, что я вижу ожившую картину Писсарро. На планетарий это уже не похоже. Компьютерная графика?»
     – И как вы добились такого эффекта? – спросил он, обернувшись к девушке. – Видать, денежная у вас секта. Или корпорация? Теряюсь в догадках, как вас называть.
     – Если не ответишь на вопросы Туле, тебя казнят. – В ее голосе не было ничего, кроме безразличия.
     – А может быть, тюрьмой отделаюсь? – Фризе постучал костяшкой указательного пальца по окну. Стекло. Самое обыкновенное стекло. В чем же фишка, как любят говорить нынешние тусовщики? Он прикинул расстояние до земли. Этажей двенадцать, не меньше. С такой высоты не прыгнешь.
     – У нас нет тюрем. И для государственных преступников наказание одно. Смерть.
     – Красотка… – Владимир хотел сказать: «Ты же не Лилит? Близняшка». Девушка его опередила:
     – Я Лилит. И близнецов у меня нет. Почему ты засомневался?
     – Уж очень ты серьезная. – Он повернулся спиной к Апельсиновой и опять посмотрел в окно. Вид был завораживающе красив. Сейчас Фризе разглядел, что некоторых деревьев уже коснулась легкая желтизна – предвестница осени. Что на бульваре стоят скамейки и на некоторых сидят люди. Что в большом доме напротив, похожем на подарочный торт, находится ресторан. А на тротуаре под черно-желтыми тентами прохлаждаются посетители, наверное, пьют кофе. А может быть, едят бифштексы. «Черт бы их побрал! – пробормотал сыщик. – А я тут подыхаю с голоду!» И опять ему вспомнилась картина Камиля Писсарро.
     «Как же она называется? «Бульвар Монмартр?»
     (Продолжение в следующем номере.)