на главную страницу

29 Августа 2007 года

История Отечества

Среда

Год 1937-й: правда и домыслы



В этом году исполнилось 70 лет с момента начала в СССР массовых репрессий по политическим мотивам, которые основательно затронули Вооруженные Силы и привели к радикальному обновлению командного состава армии и флота. Единого мнения по поводу причин репрессий и их социально-политических процессов в нашем обществе не сложилось. Видимо, в ближайшее время консенсуса ожидать и не приходится. Сегодня мы представляем одну из точек зрения, сформулированную известным отечественным мыслителем Сергеем Кара-Мурзой в его исследовании «Советская цивилизация». Он, не претендуя на обладание истиной, пытается разобраться в политических и социально-психологических «пружинах» тех трагических событий.

     СТАЛИНСКИЕ репрессии. Этим термином определяют репрессии 30-х годов, особенно в 1937-1938 годах (и их слабый рецидив в 1948 году), - в отличие от «красного террора» и репрессий «досталинского периода». При этом имеются в виду именно репрессии по политическим мотивам. С конца 80-х годов перестали употреблять выражение «необоснованные репрессии», т.к. борьба со сталинизмом с тех пор представляется положительным и даже героическим явлением. Иными словами, даже репрессии, направленные против действительно подрывной деятельности, стали рассматривать как преступление государства.
     Во всей послевоенной истории советского государства образ репрессий играл ключевую роль. Используемый политиками через средства массовой информации, он оказывал мощное воздействие на общественное сознание и буквально ставил под вопрос само существование идеократического советского государства. Оно устояло перед реформами Н.С. Хрущева (десталинизация), было кое-как отремонтировано, но после смены поколений и появления более мощных культурных технологий было уничтожено в ходе перестройки.
     Репрессии 30-х годов - важное явление в судьбе России и русского народа. Его объективного анализа еще не было и не могло быть. Боль утрат пока слишком велика, и любая попытка хладнокровного анализа выглядит аморальной. На политической арене большую роль во время перестройки играли родственники и даже сыновья погибших в 30-е годы политиков. Сам образ репрессий - настолько важный инструмент политики, что все средства создания или изменения этого образа охраняются жесткой, хотя и не всегда явной цензурой.
     В результате общественное сознание пока что не готово к восприятию не только логического анализа, но и просто достоверной информации о явлении. После кратковременного раскрытия архивов в специальной литературе были опубликованы точные и несколькими способами проверенные детальные количественные сведения. Массовая пресса и те круги либеральной интеллигенции, для которых эти сведения были доступны, их просто игнорировали. Образ репрессий устойчив и оберегается.
     Поскольку избежать этой темы нельзя, приведем сначала фактические данные, а затем сделаем методологические замечания, которые могут помочь каждому упорядочить свои личные размышления.
     Статистика приговоров точна и не вызывает разночтений. Точная статистика исполнения приговоров пока не опубликована. Ночисло расстрелов заведомо меньше числа смертных приговоров. Причина в том, что работники ОГПУ, сами составлявшие очень уязвимую группу, скрупулезно выполняли предписания и документировали свои действия. Никого не расстреливали «без бумажки». По отрывочным данным судить в целом нельзя, но в некоторые годы расхождения между числом приговоренных к высшей мере и числом казненных были большими. Так, в первой половине 1933 года по закону о хищениях было приговорено к расстрелу
     2 100 человек, в 1 тыс. случаев приговор был приведен в исполнение, остальным заменен разными сроками лишения свободы.
     Созданная в 1930 году система ГУЛАГа (Главное управление лагерей) включала в себя спецпоселения (ссылка), колонии (для осужденных на срок менее 3 лет) и лагеря. Затем в систему ГУЛАГ были включены «Бюро исправительных работ» (БИРы), которые ведали лицами, осужденными к принудительным работам без лишения свободы (то есть с вычетом до 25 процентов заработка).
     Так, к началу Великой Отечественной войны на учете БИРов ГУЛАГа состояло 1.264 тыс. осужденных. 97 процентов из них работали по месту своих основных занятий. Это надо учитывать, когда приходится читать фразы типа «он был отправлен в ГУЛАГ» или «за опоздание на работу приговаривали к ГУЛАГу».
     К «сталинским репрессиям» относятся приговоры по статье 58 о контрреволюционных и других особо опасных государственных преступлениях (бандитизм, разбой и др.). Это приговоры к высшей мере или к лишению свободы в лагере. В феврале 1954 года Н.С. Хрущеву была дана справка за подписью Генерального прокурора СССР Р. Руденко, министра внутренних дел С. Круглова и министра юстиции СССР К. Горшенина, согласно которой с1921 года по 1 февраля 1954 года за контрреволюционные преступления было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания - 642 980.
     Вопреки распространенному мнению основная масса осужденных за контрреволюционные преступления находилась в лагерях ГУЛАГа не в 1937-1938 годах, а во время и после Великой Отечественной войны. Например, таких осужденных было в лагерях в 1937 году 104 826 человек, в 1938 году -185 324 человека (12,8 и 18,6 процентов всех заключенных лагерей соответственно), а в 1947 году - 427 653 человека (54,3 процента).
     О «движении» состава лагерей можно судить по таким данным на 1937 год: всего за год прибыло 884 811 человек, убыло 709 325 человек, в том числе освобождено 364 437 человек, переведено в другие места заключения 258 523, умерло 25 376, бежало 58 264.
     Пребывание в лагере в личном плане было страшным испытанием, но как социальный институт ГУЛАГ «лагерем смерти» не был: смертность в нем не слишком превышала смертность среди тех же возрастных категорий на воле (стабильно она составляла около 3 процентов; лишь в 1937-1938 годах она подскочила до 5,5 и 5,7 процента, когда назначенный наркомом внутренних дел Ежов приказал уменьшить рацион питания).
     С началом войны по указам Президиума Верховного Совета СССР проводились досрочные освобождения заключенных с мобилизацией годных к службе в Красную Армию. Всего с начала войны до июня 1944 года в армию было передано 975 тыс. заключенных.
     От редакции. Общая численность уволенных и исключенных из списков РККА за 1937 - 1939 гг. составила около 37 тысяч человек. На флоте (в конце 1937 г. был создан самостоятельный наркомат ВМФ) таковых было около 3 тысяч. В армии по причине ареста выбыли из списков 9,6 тысячи военнослужащих, т.е. около 26 процентов от общего числа вынужденных расстаться с армией по разным причинам (в том числе болезням, нежеланию служить, моральному разложению). В 1937 году подверглось аресту 3,1 процента командного состава РККА, в 1938 году - 2,8 процента, в 1939 году - 0,03 процента. По обвинению в «военном заговоре» в 1937 - 1938 годах перед судом военной коллегии Верховного суда СССР предстало 408 лиц начальствующего состава армии и флота, из которых 401 человек был расстрелян. Всего расстреляно или погибло в тюрьмах и лагерях около 6 тыс. военнослужащих. Л.П. Берия, ставший в декабре 1938 г. наркомом внутренних дел СССР, уменьшил размах репрессий против военных кадров, особенно младшего и среднего командного состава. С согласия Сталина в армию и на флот было возвращено из заключения немало командиров и политработников, арестованных при Ягоде и Ежове. К 1 января 1941 г. в кадрах РККА было восстановлено свыше 13 тыс. представителей командного состава, уволенных ранее по политическим мотивам (т.е. около 45 процентов «вычищенных» из армии по этим мотивам). В заключении к этому времени оставалось не более 8 тыс. кадровых военнослужащих.
     ОБРАТИМСЯ к структуре проблемы. Следует различать, идет ли речь о репрессиях как реальном явлении или об образе репрессий, сформированном в общественном сознании. Это можно пояснить уже изученным старым явлением: репрессиями Ивана Грозного. За 35 лет его правления было казнено от 3 до 4 тысяч человек. В те же годы в Париже за одну ночь было казнено, по разным данным, от 4 до 12 тысяч человек, а в Голландии за короткий срок около 100 тысяч. Однако по ряду причин в общественном сознании сложился образ Ивана IV как кровожадного зверя, а в гораздо более кровавых действиях французского и испанского королей не видят ничего необычного.
     Поразительно, что из массового сознания это перешло в учебники истории, даже фундаментальные.
     Реальность и ее образ - разные вещи, но они параллельно существуют в нашем общественном бытии и оказывают на него влияние. С точки зрения исторической реальности рассказ о «43 миллионах расстрелянных в период репрессий» – нелепость, а с точки зрения реальности 70-90-х годов - часть силы, с которой не справилось советское государство. Обе реальности требуют изучения и осмысления, обе - часть нашей жизни. Отмечен такой признак: те, кто оперирует «образом» (политики и публицисты), не ссылаются на достоверные источники и всегда намеренно и осмысленно завышают масштабы репрессий. Не отмечено ни одного случая занижения цифр.
     За последние десять лет между тем вышло довольно много работ с точными данными о репрессиях - статьи, статистические сводки и целые сборники. Скрупулезно собрал и систематизировал эти данные, например, В.Н. Земсков, который опубликовал большую серию статей в журнале «Социологические исследования». Можно указать его статью «ГУЛАГ (историко-социологический аспект)» в 6-м номере за 1991 год.
     Земсков обратил внимание на важный факт большого завышения реальных масштабов репрессий как иностранными, так и рядом отечественных авторов. Так, известный американский историк-советолог Стивен Коэн со ссылкой на не менее известного Р. Конквеста (его книга «Большой террор» была несколько раз издана в России) пишет: «К концу 1939 года число заключенных в тюрьмах и отдельных концентрационных лагерях выросло до 9 млн. человек». В действительности на январь 1940 года во всех местах заключения в СССР находилось 1 850 258 осужденных. То есть Конквест и Коэн преувеличивают реальные цифры в 5 раз!
     Один из политических активистов перестройки Рой Медведев тоже писал в 1988 году: «В 1937-1938 гг., по моим подсчетам, было репрессировано от 5 до 7 миллионов человек… Большинство арестованных в 1937-1938 гг. оказалось в исправительно-трудовых лагерях, густая сеть которых покрыла всю страну».
     На деле численность заключенных в лагерях, «покрывших страну густой сетью» (всего было 52 лагеря), за 1937 год увеличилась на 175 486 человек, в том числе осужденных по 58-й статье – на 80 598 человек. В 1938 году число заключенных в лагерях подскочило на 319 тысяч. Из них осужденных за контрреволюционные преступления – на 169 108.
     Член Комитета партийного контроля при ЦК КПСС и Комиссии по расследованию убийства С.М. Кирова и политических судебных процессов 30-х годов О.Г. Шатуновская писала в 1990 году: «С 1 января 1935 года по 22 июня 1941 года было арестовано 19 млн. 840 тыс. «врагов народа». Из них 7 млн. было расстреляно. Большинство остальных погибло в лагерях». Таким образом, деятельница КПСС весьма высокого ранга сознательно преувеличивала масштаб репрессий более чем в десять раз. В то время как истинные данные были уже достаточно широко известны даже в обществе, она была обязана их знать и по своему положению члена комиссии, которая этим вопросом занималась. По ее словам, 7 млн. было расстреляно, а большинство из остальных 13 млн. «врагов народа» погибло в лагерях. Между тем доподлинно известно, что с 1 января 1934 года по 31 декабря 1947 года в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа умерло 963 766 заключенных, из коих большинство были не «врагами народа», а уголовниками. И основное число смертей приходилось на годы войны...
     ВСЕ известные в истории крупномасштабные репрессии, кажущиеся потомкам необъяснимыми вспышками массового психоза, на деле есть лишь кульминация более или менее длительного процесса «вызревания». У этого процесса всегда есть начало, «семя», незаметное на фоне грандиозного результата. Для понимания результата надо видеть всю систему: ее зарождение и все критические точки - перекрестки, на которых процесс устремлялся в фатальный коридор. После кульминации система «выгорает», и в данном обществе повторение массовых репрессий невозможно.
     Крупнейший историк нашего века А. Тойнби, говоря о месте репрессий в истории, отметил, что «меч репрессий, отведав крови, не может усидеть в ножнах». Иными словами, начав однажды кровавые репрессии, трудно пресечь этот процесс, пока он не пройдет кульминацию: на каждом шагу этого процесса порождаются мотивы для следующего, расширенного этапа.
     В России этот процесс был, видимо, начат «Кровавым воскресеньем» и казнями крестьян в ходе столыпинской реформы.
     О них писал в непонятом тогда волнении Л.Н. Толстой. Он пророчески видел в тех казнях семя будущих трагедий. Затем были важные вехи: белый и красный террор, гражданская война, жестокое подавление крестьянских волнений в 1921 году, расстрелы священников, раскулачивание и коллективизация, страшный голод 1933 года. Все это накапливало в обществе огромный «потенциал мести».
     Такой потенциал накапливается в ходе всех крупных, цивилизационного масштаба общественных преобразованиях, а именно таковыми были сдвиги, происходившие в СССР. В сравнении с другими аналогичными событиями репрессии 30-х годов в количественном измерении невелики. Становление буржуазного общества на Западе (Реформация) породило несообразные репрессии: сожжение около миллиона «ведьм» только протестантскими правительствами - при том что все население Западной Европы в зонах, охваченных Реформацией, тогда составляло около 20 млн. человек. К широким (относительно более крупным, чем в СССР) репрессиям прибегла Великая Французская революция. Особенностью России следует считать не кровопролитие, а именно священный трепет перед пролитой кровью.
     Потенциал мести в СССР прорвался, как только гражданская война (в смятой форме) переместилась внутрь самой правящей партии. Это было неизбежно, и раскол был принципиальным. Большевизм изначально содержал в себе два проекта, один глобалистский, в наиболее чистом виде представленный Л.Д. Троцким - («мировая революция»), другой - державный российский, представленный И.В. Сталиным («строительство социализма в одной стране»). В.И. Ленин, балансируя, соединял обе силы, пока они были союзниками в гражданской войне. После окончания войны и смерти В.И. Ленина союз был разорван.
     В ходе репрессий произошло избиение «ленинской гвардии», в котором пострадало и множество невинных людей. Самые большие жертвы понес именно «правящий слой» - работники управления, партийного и государственного аппарата, интеллигенция. Достаточно сказать, что за 1934-1941 годы численность заключенных с высшим образованием увеличилась в лагерях ГУЛАГа в восемь раз...
     ВАЖНЕЙШАЯ сторона «сталинских репрессий» заключается в том, что действия власти получали массовую поддержку, которую невозможно было ни организовать, ни имитировать. Да и провести такие репрессии было бы невозможно без того, чтобы они воспринимались как правомерные персоналом карательных органов и самими жертвами (хотя каждая жертва в отдельности, возможно, по отношению к себе лично считала приговор ошибкой). Это видно не только из того, что практически не было попыток скрыться от репрессий - даже среди тех, кто имел для этого возможность. В репрессиях против высшего командного состава армии смертные приговоры жертвам выносили их коллеги, которые на следующем этапе сами становились жертвами.
     Когда мы говорим о репрессиях, то обычно избегаем взгляда на эту почти очевидную, но тяжелую вещь. Репрессии 1937-1938 годов в большой мере были порождением не государственного тоталитаризма, а именно глубокой демократией. Но демократией не гражданского общества рациональных индивидов, а общинной, архаической. Это огромная темная сила, и стоит ее чуть-чуть выпустить на волю – тут же летят невинные головы. Ибо община легко верит в заговоры и тайную силу чужаков, «врагов народа». Когда приступ такой ненависти, имеющей свойства эпидемии, овладевает общиной, горят костры всяческих ведьм. И русская община тут вовсе не представляется более жестокой, чем, например, западноевропейская, – просто там эти приступы происходили раньше, чем у нас.
     В 2000 году в одной из газет были опубликованы отрывки из очень поучительных воспоминаний адвоката Б.Г.Меньшагина из Смоленска - о том, как происходили в 1937 г. процессы против «врагов народа» в их области. Он просто рассказывает, без прикрас, случаи из своей практики, когда его назначали защитником на такие процессы. Вот обвиняются во вредительстве 8 человек - руководители областного управления животноводства, ветеринары, секретарь райкома. Трое признали себя виновными, остальные – нет.
     Один, научный сотрудник московского ВНИИ экспериментальной ветеринарии, был командирован в область на диагностику бруцеллеза. У недавно заболевших животных никаких внешних симптомов не было, диагноз ставится на основании иммунной реакции - при инъекции антисыворотки образуется нарыв, как при прививке оспы.
     И вот этого сотрудника, а за ним и остальных обвинили в преднамеренном заражении скота. Свидетелями на суде были доярки - на их глазах эти вредители губили лучших коров, сами же их заражали, а потом отправляли на живодерню. Одна доярка так и говорила на суде: «Такая хорошая коровка! Он как кольнет ее, она на другой день и заболела! Нарыв большой». Другие доярки высказывались в том же роде...
     Во всех колхозах и совхозах прошли общие собрания, суду был представлен целый том постановлений. Все они звучали примерно одинаково: «Просить пролетарский суд уничтожить гадов!» Каково было в такой обстановке адвокату взывать к разуму, просить об экспертизе. Всех восьмерых приговорили к расстрелу. При этом крестьяне, скорее всего, были искренними, а судьи и прокурор боялись пойти наперекор ясно выраженной «воле народа», которая приобрела действенную силу. Приговор обжалованию не подлежал! В данном случае жены осужденных собрали деньги и послали адвокатов в Москву, где они попали на прием к помощнику Вышинского. Тот сразу разобрался в деле и оформил помилование, но так получалось далеко не всегда.
     Можно предположить, что массовая волна «охоты на ведьм» была порождена межфракционными схватками в высшей партийной элите, которые разрешались репрессиями с ритуальными обвинениями (вредительство, шпионаж и т.д.). Но затем возникло массовое аномальное состояние, и оно уже было использовано властью для решения срочных политических задач. Затем пришлось решать сложную задачу «обуздания» - вывода общества из этого страстного состояния.
     Думаю, нечто похожее произошло и в Китае с их «культурной революцией». Для борьбы со сложившимися кланами номенклатуры Мао Цзэдун обратился к прямой демократии молодежи, призвав ее «громить штабы», а потом эта волна обрела собственную силу и логику, так что разрушения оказались избыточными. Когда происходят такие трагедии национального масштаба, думаю, надо оценивать, сумело ли руководство использовать этот разрушительный напор хотя бы для решения необходимых для дальнейшего развития задач, – или хаос так и остался слепым. Избави бог от таких методов, но раз уж случилось…
     ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ кампания перестройки затруднила осмысление репрессии, представив это явление слишком упрощенной моделью. Так, много говорилось о том, что процессы были «сфабрикованы». Но никто и не понимал буквально ритуальные вещи, важно понять, как они трактовались. Тухачевского обвиняли в «организации заговора и шпионаже», а люди про себя думали: его наказывают за то, что он расстреливал заложников в Тамбовской губернии в 1921 году и предлагал применить против крестьян химическое оружие. Когда казнили Л.П. Берию как «английского шпиона», никто не возмущался нелепым обвинением: все понимали это таким образом, что его покарали как кровавого палача, который перебил много невинных людей (мы здесь говорим о восприятии, а не о достоверной оценке реальных деяний Берии).
     Как ни странно, идеологи перестройки и сами пошли по пути мистификации, отойдя от принципов права: огульная реабилитация «списком» вполне симметрична огульному приговору «списком». Вот пример явно абсурдного решения: всю группу осужденных вместе с Н.И. Бухариным реабилитируют, т.к. обвинения в шпионаже были сфабрикованы. Но при этом не реабилитируют проходившего по тому же делу и с тем же обвинением Ягоду. Он, разумеется, плохой человек, но обвинение, по которому он приговорен, сфабриковано в той же степени, что и у Бухарина.
     Как это всегда бывает в гражданской войне, во время репрессий было очень трудно определить «линию фронта». Было просто непонятно, кто кого и за что бьет. Как сказано, например, в протесте Генерального прокурора СССР А.М. Рекункова по делу Бухарина и др., «бывшие работники НКВД СССР Ежов, Фриновский, Агранов и др., принимавшие непосредственное участие в расследовании данного и других дел, за незаконные аресты и фальсификацию доказательств были осуждены. Бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Фриновский, осужденный 3 февраля 1940 г. за фальсификацию уголовных дел и массовые репрессии...».
     Иными словами, репрессии были результатом сложного противоречивого процесса, в котором сталкивались разные группировки и течения. Это вовсе не была простая машина, действующая по нажатию кнопки из какого-то кабинета. Это была борьба, острые операции затухающей гражданской войны. Ведь тот работник НКВД, который посылал на расстрел «бывших работников НКВД за незаконные аресты», назавтра сам отдавал приказ о незаконном аресте, прекрасно зная, чем ему это грозит послезавтра.
     От редакции. В процентном отношении репрессии 30-х годов наиболее больно ударили по самим органам государственной безопасности, погибло немало высокопрофессиональных сотрудников разведки и контрразведки, что не могло не облегчить работу иностранных разведок на территории СССР. Согласно данным об убыли сотрудников Главного управления госбезопасности НКВД СССР с 1 октября 1936-го по 1 января 1938 года, из 24,5 тыс. сотрудников ГУГБ за этот период со штатных должностей были освобождены 5898 сотрудников, из них подверглись аресту 1373 человека (в том числе 153 работника центрального аппарата ГУГБ). Секретарь ЦК ВКП(б) Н.Ежов, сменивший Г. Ягоду на посту наркома внутренних дел СССР, буквально «вырезал» руководящий состав контрразведки не только в Москве, но и в регионах, вплоть до районного и городского звена. Пришедший ему на смену
     Л. Берия еще раз «зачистил» органы госбезопасности. Сохранилось письмо опального Ежова в ЦК ВКП(б) в 1938 году, где он давал «самокритичную» оценку своей деятельности». В нем есть такие слова: «я успокоился на том, что разгромил верхушку и часть наиболее скомпрометированных работников среднего звена». «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил», - каялся Ежов. Всего в 1934-1939 гг. за «контрреволюционные преступления» были расстреляны 21 880 действовавших и бывших сотрудников органов госбезопасности.

     На снимках: Один из заключенных Воркуто-Печорских лагерей МВД СССР, 1946 г.;
Письмо Генерального прокурора СССР Р.А. Руденко, министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова и министра юстиции СССР К.П. Горшенина секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущеву о пересмотре дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, 1 февраля 1954 г. ;
Докладная записка из МВД СССР И.В. Сталину, Г.М. Маленкову, Л.П. Берии, Н.А. Булганину, Н.С. Хрущеву о выполнении плана промышленного производства на 1952 г. лагерями, колониями и промышленными предприятиями МВД СССР, январь 1953 г.;
Режимная зона кирпичного завода Воркуто-Печорских лагерей МВД СССР. 1946 г.;
Такими документами оформлялись в 1937-м решения о расстреле.;
Одиночная камера Особой тюрьмы в Москве, начало 50-х годов. В одной из таких камер содержался В.С. Абакумов.

     __________________________
     Окончание следует.


Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex