С одной из чеченских фотографий беспечно улыбается паренек, способный на любую коварную авантюру... Тогда начальника связи – командира взвода танкового батальона 205-й отдельной мотострелковой бригады можно было перепутать с солдатом.
     – Уж больно молодо выглядел, – признается Валерий.
     Его и не узнать с тех пор... Взгляд стал жестче, исчез юношеский задор. Перемены на лице – не от количества лет, а от тяжести пережитого. Высокий лоб с бодлеровской залысиной, исчерчен морщинами, как боевыми шрамами. Возникает ощущение, что секундная ухмылка символизирует нервный упрек формалистам от журналистики:
     – Зачем обо мне – о командирах пишите...
     Он вспоминал обрывочные эпизоды и снова замолкал… Но, видимо, груз воспоминаний, как джинн, томившийся десятилетие в изможденной чеченским вихрем душе, не давал покоя, желая выплеснуться наружу. Складывалось впечатление, что Валерий побаивается говорить в диктофон. Казалось бы, он многое видел на войне, и чего теперь робеть перед газетчиком? Пуля не взяла его, хотя он – герой «из когорты неизвестных» – долгое время был включен в списки пропавших без вести в грозненских многоэтажках в первую чеченскую кампанию. Тогда Пригоршневу пришлось считать каждый патрон, отстреливаясь от боевиков одиночными…
     Правда чеченских будней безумным ужасом отражалась в его глазах. Прошедший Грозный вдоль и поперек, знающий столицу Чеченской Республики лучше родного военного городка в Петропавловске-Камчатcком, он не будет стучать кулаком в грудь и выпячивать медали напоказ. Лишь может с грустью сказать: «Моя война...» А тем, кто видел ее на картах или из окна уютного кабинета, смело возразит словами Высоцкого: «А видал ли вблизи пулемет или танк, // А ходил ли ты, скажем, в атаку?»
     И время не лечит, не стирает, а лишь отгоняет прочь до третьего граненого стоя, уходящего в душевный бунт и мутность скомканных воспоминаний о драматических событиях, унесших тысячи истинных патриотов. И вслед за третьей – мандраж... как перед началом боя. Но если бы за каждую операцию Валерий поднимал хотя бы стопку, он бы рухнул замертво, не дойдя и до Урус-Мартана, где ему пришлось перекрывать вход в Аргунское ущелье.
     …Шли уже четвертые сутки с того момента, как Пригоршнев напросился идти с разведгруппой, которая по предгорью прочесывала местность. Безжалостный палящий июнь. Горы, уходящие в поднебесье, поражали своим великолепием. Валерий повторял про себя: «Лучше гор могут быть только горы,// На которых еще не бывал...» Но разведчики не любовались безмолвными великанами, они отстраненно взирали на туманную гладь необозримого горизонта. Их мысли были поглощены обнаруженными схронами и затаившимися боевиками, которые по ночам, зная кратчайшие горные тропы, все дальше удалялись от наших войск.
     – Высоты казались нам недостижимыми, но мы поднимались вверх, – вспоминает старший прапорщик Пригоршнев, – проклиная все на свете: и военкомат, и автомат, и боекомплект, который становился непосильной ношей. Ноги стаптывали в кровь, и поношенные берцы хлюпали не только от воды и пота... Шаг за шагом, все сильнее сказывался недостаток воды и кислорода. Останавливаясь на ночлег, засыпали прямо на земле. Однако маскировались так, что даже в предрассветной дымке можно было наступить на спящего солдата, не заметив его.
     Как и полагается, в круговую оборону выставлялась охрана, саперы из разведгруппы устанавливали растяжки. А к утру заметали следы. Вроде бы ничего не предвещало беды, но один из солдат, перекусывая проволоку НРС (ножом разведчика стреляющим), видимо по неопытности, выстрелил себе в живот. Он беззвучно присел на колени, словно собираясь молиться. И недвижно замер, сжимая рану. Когда Валерий подошел к нему, тот бубнил сквозь зубы, прося о помощи... Пригоршнев судорожно шарил по карманам, отыскивая выданные незадолго до операции шприц-тюбики с промедолом, чтобы заглушить «кинжальную» боль. Солдата спустили с гор, а группа двинулась дальше – терять нельзя было ни секунды.
     Вернувшись на полевую базу, Пригошнев узнал от комбата разведбата, что одна из групп первой разведывательно-десантной роты, шедшая по пятам за «духами», заблудилась. Тогда-то капитан Станислав Кравцов обещал подарить бойцам группы суперприз, наклеивая карту Чеченской Республики на пустые картонные коробки из-под сухпая. И своих подчиненных, вернувшихся лишь через несколько дней, встретил снисходительной улыбкой:
     – Вот вам квадроглобус, учитесь ориентироваться на местности.
     Это была их последняя встреча с капитаном Кравцовым, погибшим 8 августа 1996 года в Грозном от полученных в бою осколочных ранений головы. Донесшаяся с опозданием трагическая весть обескуражила Пригоршнева, ведь они были из тех, кто фактически составлял костяк военнослужащих, стоявших у истоков формирования 205-й отдельной мотострелковой бригады в Чеченской Республике.
     6 августа из штаба группировки поступила команда на постановку БМП КШ в колонну: «Боевики захватывают Грозный».
     – Выдвинулись в восемь утра под зорким оком телекамер Центрального телевидения, – рассказывает он. – Шли через ханкалинский мост в район железнодорожной ветки, где боевики, подбиравшиеся к Ханкале, подстерегали нашу технику... Уничтожив огневые точки, окольными путями, по частному сектору колонна тронулась дальше – к трамвайному парку.
     От бывшего депо остались лишь бесхозные груды обгоревшего металла, трамвайные скелеты... «Непрошеных гостей» десятилетние пацаны встречали истошными криками «Аллах акбар» и средним, вытянутым в знак протеста пальцем... Валерий, находившийся больше года в Чеченской Республике, не обращал на это никакого внимания... Обогнув трамвайный парк, воины 205-й без единого выстрела подкрадывались к центру города.
     – Никто не ждал нас у руин кинотеатра «Космос»,– комментирует Валерий, – и мы спокойно подобрались к мосту вдоль реки Сунжа. За мостом – перекресток, который перекрывала беспечно брошенная белая «копейка»...
     Саперов вызывать не стали, а вдарили по ней из головного танка. Неизвестно, сколько тротила вложили бандиты в старую колымагу, но двадцатисекундное землетрясение нередко врывалось потом в сны Пригоршнева. Лишь крыша от «копейки», словно бумажный змей, летала над пятиэтажками...
     Колонна замерла у блокпоста. Командир танковой роты старший лейтенант Сергей Шиков рванул уточнять задачу. Вероятно, его интересовало место прибытия, конечная точка. Лишь узнав, что едут в Грозный, офицер сплюнул: «Пойдем повоюем». Он уже залезал на башню танка, когда прозвучал выстрел. Пуля попала в лобно-теменную область, прошла навылет. Тем не менее он дышал, жадно вдыхая воздух, но окровавленные губы, сжимаясь в напряжении, оставались безмолвными...
     Сергей, видимо, хотел отдать еще какие-то распоряжения, но выходили лишь жестикулярные многоточия... Его последние слова перед ранением – призыв командира повоевать – танкисты расценили как приказ... И недосказанная мысль застыла в глазах... Сергея оттащили в медицинский МТ-Лб к войсковому врачу лейтенанту Эдику Менкову, которого Пригоршнев сгоряча пообещал убить, если Сергей не выживет...
     – Он пытается что-то сказать, – надрывно доказывал медику Валерий.
     – Это судорожное сокращение мимических мышц, – сухо ответил доктор.
     Медицинское колдовство лейтенанта Менкова продлило жизнь умирающему ротному только на час... Доктора не всесильны. Старшего лейтенанта Шикова не стало.
     Офицеров в Чечне катастрофически не хватало, он был единственным в роте, которой после смерти Сергея пришлось командовать прапорщику Пригоршневу. А слева от дороги, на втором этаже строящегося здания, Валерий обнаружил снайпера. Диким жестом отчаяния стреляли по снайперу из всего, что было, не жалея патронов и снарядов. Лишь горы битого кирпича и клубы темно-серого цементного дыма олицетворяли праведную месть... Над колонной нависли свинцовые тучи. С неба броню бесперебойными очередями обстреливал ливень. Напряжение росло с каждой минутой, словно природа своим климатическим бунтом оповещала о предстоящей засаде.
     – Щитки приборов обернули свитерами,– вспоминает Валерий, – чтобы лампочки не выдавали машины, и двинулись дальше. Увы, эта военная хитрость не спасла нашу технику. Вот уж недаром БМП на солдатском жаргоне расшифровывается как братская могила пехоты. Машины жгли, как спички, даже под проливным дождем. Стреляло каждое окно, каждый подвал.
     Внезапно механика-водителя командно-штабной машины Андрея Брызгалова повергло в шок... Как известно, во время боя в городе останавливаться нельзя. Пригоршнев был вне себя от ярости, и даже мат-перемат не помогал сдвинуть с места БМП КШ. Солдат-срочник, срывая связки до хрипоты, словно контуженый, кричал: «Куда ехать?» Наверное, попытки с десятой рядовой Брызгалов понял, что Пригоршнев приказывает двигаться по бордюру. А, тронувшись, заметили, как танк, идущий справа, вошел в бетонную плиту, перегородившую дорогу. Он так и остался стоять, словно памятник на подступах к Грозному...
     Подъезжая к П-образному Дому правительства, Валерий остановил машину напротив центрального входа. Врезавшиеся сзади БМПэшки протащили ее до угла здания. Единственное, что настораживало командира роты: куда подевались танки из дозора, шедшего впереди? Оказалось, что из-за незнания местности они проскочили мимо Дома правительства.
     – Тишина, как в могиле... – описывает свои впечатления Валерий. – И «духи», и «федералы» замерли, словно сосредотачивали силы. Тьма кромешная.
     Встретив своих, десантники и омоновцы ликовали, понимая, что подмога подоспела вовремя. Заняли круговую оборону. Рота прапорщика Пригоршнева за несколько дней насчитала семеро погибших.
     Утро 8 августа выдалось относительно спокойным, а к вечеру боевики предприняли отчаянную попытку захвата здания. Напряжение боя и интенсивность вражеской стрельбы, оглушающей беспрерывным треском автоматных очередей и АГСных выстрелов, нарастали с каждой минутой. «Духов» действительно было немерено. И даже Валерий Пригоршнев, которого на войне к тому времени вряд ли чем-то можно было удивить, говорил неологизмами: «Атака страшнючая»...
     От сумасшедшей канонады стены Дома правительства сотрясались. Но наши держались, сражаясь до последнего. И неизвестно, что явилось бы апогеем событий раскаленного августа, если бы не выстрел из гранатомета в комнату хранения боеприпасов роты охраны... Пламенные языки пробирались по деревянным перекрытиям, огонь в течение нескольких часов распространился на все здание. В безумной суматохе эвакуировали технику, которая нагревалась до такой степени, что у одного из танков, стоявшего ближе всех к Дому правительства, расплавились катки.
     – Танк улегся на брюхо, но не ползал на нем, – неожиданно перефразировал строчку гениального барда-семидесятника Валерий Пригоршнев.
     Выдвигаясь к зданию управления ФСБ, Валера попал под снайперский огонь. Забежав в ближайший подъезд, пролежал, словно мертвый, около двух часов, которые ему показались вечностью. Стоило лишь шелохнуться, как в трех сантиметрах над головой шлепали пули.
     Уже поздним вечером в роту вернулся экипаж одного из пропавших танков... Механик-водитель Джалил Седалиев (Димка), то нервно теребил свои всклокоченные, пропитанные соляркой волосы, то раздосадованно взмахивал руками:
     – Командир, я живой, – взывал он к прапорщику Пригоршневу.
     – Димка, молодец, как ты вышел?
     – Я еще двоих раненых пехотинцев вытащил.
     – Где вы пропадали?
     – Мы проскочили мимо точки. Уперлись в забор, я подумал, что надо свернуть направо.
     А командир танка сержант Андрей Чубаров смотрел под ноги, словно что-то выискивая на асфальте, и угрюмо молчал. Если бы Валерий Пригоршнев попытался в точности воспроизвести его рассказ, то после каждого слова, пришлось бы ставить многоточие.
     Оказалось, что, проскочив Дом правительства, они свернули на перекрестке к роддому и, проехав несколько десятков метров по разбитому асфальту, провалились в огромную яму. Она словно под них и копалась. Была ли это случайность или военная хитрость боевиков, Валера не может объяснить до сих пор. А на уцелевшей части дороги стояла сожженная БРДМ, которую Пригоршнев видел еще в 1995 году.
     – Я не заметил яму в темноте, – оправдывался сержант Седалиев, – танк опрокинулся на борт. Пытались выехать, но гусеницы крутились вхолостую... Сняв пулеметы и закопав их под «семьдесятдвойкой», застопорили люки.
     Впоследствии Валерий хотел выставить этот танк как неподвижную огневую точку, но все попытки были напрасны… А тогда экипаж мучил один вопрос: куда идти? Да и уйдешь ли далеко, когда на плечах висят раненые солдаты?! Положившись на интуицию, они постучались в окошко одного из частных домов. Им несказанно повезло – попали к пожилым людям, которые ухаживали за ними, как за своими детьми. Именно мирные жители вывели «пропавший экипаж» к своим войскам. Ведь местное население – уши войны, которые слышат не только грохот разрывных гранат, но, словно нейтральные разведчики, знают все о расположении и тех, и других. Еще два экипажа висели камнем на шее командира роты. Выяснилось, что они попали под обстрел напротив двенадцатиэтажки в конце улицы Красных партизан. Боевые машины превратились в стальные могилы...
     На Димкин закупоренный танк покусились боевики и, не сумев угнать, забросали гранатами…
     – Далее были обычные боевые будни, – комментирует Валерий Пригоршнев, – столкновения, потери...
     У повелителей грозных машин закончились и солярка, и снаряды. Танки стояли декоративными стальными монументами. Безлошадные танкисты уходили в разведку, устраивая засады в сгоревшем здании Дома правительства, чтобы в случае нападения вовремя предупредить своих товарищей...
     – После двухнедельных боев в Грозном, – вспоминает Валерий, – подозрительное затишье.
     А еще через несколько дней СМИ вовсю горланили об окончании широкомасштабных боевых действий в Чечне. Это было зафиксировано в соглашении, подписанном тогдашним секретарем Совета Безопасности РФ Александром Лебедем и Асланом Масхадовым. «Чеченская война закончилась», – так писали в ту пору газеты. Тогда-то Пригоршнев и увидел тех, с кем воевали. Не без интереса он подошел к пятнадцатилетнему боевику, с ног до головы обвешанному юбилейными медалями 50-летия Победы в Великой Отечественной войне, которому дряхлый чабан, разодетый, как Горец, что-то увлеченно доказывал, тыкая пальцем в Пригоршнева. У Валеры было одно желание – передернуть затвор и шарахнуть в эту толпу!..
     В его служебной карьере по армейским меркам с тех пор почти ничего не изменилось... Хотя нет – на погонах появилась еще одна звездочка. Несколько месяцев назад он был назначен на должность старшего техника радиолинейной кабельной роты батальона связи. Однако Валерий так и не снял со своего кителя танковые эмблемы.
     – Бывших танкистов не бывает, – произносит старший прапорщик Пригоршнев.
     ...Да, жизнь сильно потрепала его. Валерий и сейчас, спустя десятилетие, не заблудится в Грозном даже с закрытыми глазами. Война отняла у него беспечную юность и беззаботную улыбку. Зато закалила характер и свела с интересными людьми. Он даже со своей будущей женой Еленой познакомился на войне... Со многими, прошедшими чеченское пекло, ему приходится встречаться. Кого-то разбросало по России, другие ушли на «гражданку». А вот Валерий так и носит хэбэшную «полевку» в бригаде постоянной готовности.
     А дома в шкафу скромно висит парадная форма с медалью «За отвагу» – непререкаемое свидетельство мужества и неотступности перед безумным ужасом войны...