- В 1971 году окончил Высшее военно-морское училище радиоэлектроники им. А.С. Попова, поэтому по основной специальности я военный инженер радиосвязи. После выпуска проходил службу на Северном флоте - командовал передающим центром. Потом была служебная командировка в Народную Республику Ангола - несколько лет командовал зональным узлом связи. Вернулся на Северный флот, где принял должность начальника радиостанции. Именно в этот период меня и заинтересовало прогнозирование.
     Собственно, началось с того, что мое внимание привлек один офицер. Про таких в нашей флотской среде (да и не только в ней) говорят: «Не от мира сего». В данном случае он чем-то был очень увлечен. Чем? Узнал, когда он в один из дней предупредил: завтра на службу не выйдет. В чем дело? Оказывается, у него сейчас негативная фаза. Это, конечно, мало что объяснило, но подтолкнуло к знакомству с этими «фазами».
     Впрочем, уже изначально вопрос вышел за какие-то личные рамки и звучал так: «Возможно ли, что наши технические средства выходят из строя не только из-за выработки ресурса или неправильных действий личного состава - это лежит на поверхности? Не влияют ли другие факторы, например солнечно-лунные затмения, внешние энергетические воздействия и т. п.?» Я загорелся, стал собирать статистику. В частности, факты о влиянии на нашу мощную приемо-передающую антенну не только атмосферных, но и других явлений. Благо у меня, как у командира части, вся ситуация была под контролем. Собрали базу данных, и оказалось, что элементы индуктивности и емкости в колебательных контурах выходят из строя во взаимосвязи с определенными планетарными процессами. Речь о квадратурах, оппозициях планет: Марса и Юпитера, Марса и Сатурна и т. д.
     Конечно, сначала уровень был дилетантский, действовали по наитию, методом подбора. Но постепенно появлялся опыт, шире становилась статистическая база, что-то принималось, а что-то отвергалось. Три с лишним года, пока командовал этой частью, собирал данные. Ну а потом, в 1991 году, заменился с Севера в Ленинград в один из научно-исследовательских институтов Минобороны. Там начатую работу продолжил не сразу: пока адаптировался, потом работал над профильными темами отдела. Но вот на одном из совещаний рассказал о собранной статистике, и руководством было рекомендовано: коль служите в НИИ, то развивайте и это направление.
     И вот, можно сказать, в инициативном порядке стал продолжать исследования. Со временем удалось заинтересовать руководство, в частности заместителя начальника института по научной работе капитана 1 ранга Владимира Васильевича Воронина. Через год представил целый фолиант с наработками и мне сказали: «Послушай, а в этом что-то есть. Подготовь обстоятельную справку о необходимости официального открытия этого направления». Мы в отделе сделали такую справку для доклада в Военно-научном комитете ВМФ. Там отнеслись с пониманием, во всяком случае идею не отвергли. Дескать, попробуйте. Так в марте 1994 года тема была официально открыта. И самое главное - мы получили требуемые исходные данные по Военно-морскому флоту.
     Тут я уже один был в поле не воин - в одиночку такой пласт не поднять. К счастью, разрешили взять в отдел на должности младших научных сотрудников специалистов, с которыми я учился.
     - Речь идет об однокашниках?
     - Не в привычном понимании. В начале 1990-х годов в Питере, как и в других крупных городах, росли как грибы различные курсы магов, прорицателей и т.п. Среди этой «мишуры» меня заинтересовал один из известных американских специалистов в области прогнозирования Джекоб Шварц. Он как раз специализировался на моем направлении: космические и планетарные ритмы, циклы. Шварц открыл в Петербурге курсы, на которые мне удалось попасть. Учился там без отрыва от службы три года: с 1993 по 1996 год. Меня поразило, когда Шварц показал на географической карте регионы, в которых наиболее вероятно возникновение катаклизмов и нештатных чрезвычайных ситуаций. Я был шокирован тем, что такое картографическое прогнозирование возможно.
     Как человек военный понял: если руководитель видит географическую карту мира и на ней какие-то области (координаты), где что-то может произойти, то он уже знает, какое решение должен принять. Иными словами, найдет свое место в прогнозируемой ситуации и будет к ней готов. К примеру, дать «добро» на выход в море конкретного корабля или нет, изменить полигон действия...
     Нескольких человек, которых знал по этим курсам, привлек в марте 1994 года к работе. Мы были единомышленниками и с энтузиазмом развивали в институте направление астрокартографии. Правда вскоре решили отойти от прогнозирования сугубо технических отказов радиоэлектронных средств и расширить диапазон исследований.
     - Для прогнозов были необходимы обширные данные. Вам их предоставили?
     - Безусловно. В первую очередь это касалось данных по нештатным ситуациям на наших подводных лодках и надводных кораблях. Кроме того, нам дали возможность поработать с коллегами из других научных институтов. Причем многие вещи носили не только тестовый характер: некоторые нештатные ситуации не были широко известны. Отрадно было и то, что известные ученые и конструкторы, когда их посвящали в суть наших исследований, не только относились к ним с интересом, но и видели в них рациональное зерно, перспективы практического использования.
     - Во что вылились первые исследования вашей группы?
     - В мае 1994 года, спустя почти два месяца после начала работы, мы выполнили первый прогноз по аварийности сравнительно небольшой группы подводных и надводных сил. Отобразили на географической карте те регионы, где существует определенный риск. Может быть, этот прогноз получился достаточно обширным, и первый шаг стал слишком масштабным, но по понятным причинам хотелось заинтересовать командование самой возможностью и практической пользой таких разработок. К примеру, мы на конкретный день мая 1994 года излагали оценку по пожароопасности в районе Владивостока. Даже вышли за рамки ВМФ: спрогнозировали вероятность возникновения боевых действий в одной из редко упоминаемых стран Ближнего Востока. Причем в последнем случае информацию могли получить только из СМИ. Вообще в тот период мы далеко не все знали и не всегда использовали реальные возможности для полных обобщений, но это с лихвой покрывали наш энтузиазм и стремление совершенствоваться.
     Документ лег на стол руководства ВМФ. Проходит время, и мы узнаем, что под Владивостоком взорвались склады с боезапасом, а в указанной нами стране действительно существенно обострилась обстановка. Но эффект разорвавшейся бомбы вызвал регион в Балтийском море, где нами еще за 4 месяца указывалась авария надводного судна. Там не называлась страна, но был временной интервал и район (конкретные географические координаты) на карте. И вот приходит сообщение о гибели парома «Эстония». Словом, уже такой вот набор из 3—4 значимых событий заставил руководство посмотреть на нас не только с любопытством, но и с уважением.
     - Как получилось, что вы вышли за рамки флотской тематики?
     - Можно сказать, что нам повезло. В тот сложный период перестройки научных институтов к нам в НИИ приехал из Москвы генерал-майор Алексей Петрович Царев. Мне начальство поручило подготовить небольшую справку минут на десять о деятельности группы. Царев зашел в нашу лабораторию, я ему доложил о прогностическом характере исследований, о том, что мы на подступах к еще более значимым находкам. Все показал на карте, отдал справку. Никакой реакции у генерала сначала не было. Но потом он внимательно перелистал при нас справку и попросил начальника НИИ отправить меня в Москву для более обстоятельного разговора.
     Конечно, когда поехал в столицу, никто из руководства института, да и я сам, не мог и предположить, что меня примет сам начальник Военно-научного управления Генштаба. Это уровень начальника НИИ или в крайнем случае его заместителя. Однако Алексей Петрович меня принял, очень внимательно выслушал. Сказал прямо, что не все его убедило. Но удивило то, что в наших прогнозах упоминалась вероятность аварии на космодроме. Она действительно произошла, но информацию в прессу не давали. Был и еще один произошедший аварийный эпизод, который СМИ не освещали.
     Царев попросил встретиться с руководителем структуры Минобороны, которая занималась аналитической работой. Тот предложил мне подключиться к общей деятельности, по сути перейти к нему в подчинение. Согласился без особых колебаний. Ведь заниматься прежними исследованиями в рамках ВМФ было малоперспективно: корабли в середине 1990-х в море выходили редко - о каких-то значимых прогнозах речи быть не могло. А тут мне с коллегами предложили заняться прогнозированием в области военной авиации: летают каждый день, постоянно обновляется база данных и есть возможность проверки точности исследований.
     Но сначала мы все-таки закончили работу по флоту, и, как потом выяснилось, в наших прогнозах фигурировал и подводный крейсер «Курск». Разница в том, что мы оперировали не с тактическими номерами кораблей, а с заводскими, присвоенными при строительстве. С «Курском» попали в тот самый роковой август 2000 года. Увы, никто не дал ход нашим прогнозам и даже не удосужился перевести заводские номера на флотские наименования...
     - Что представляют собой базовые данные для составления прогноза?
     - Ничего сверхъестественного. Есть наука астрономия, которая на каждый день, час и даже секунду дает картину нахождения планет. И есть данные об авариях, выходах из строя технических средств, которые также имеют дату и место. Почему бы не сопоставить положение планет и данные о тех или иных нештатных ситуациях? Чем больше данных, тем точнее прогноз. Важны и какие-то характерные нюансы. Например, при строительстве подводной лодки (а это несколько лет) пострадал электрик, сразу не удалось что-то запустить и т. п. К примеру, когда спускали АПЛ «Комсомолец», она потащила за собой спускаемый трос. Все эти особенности привязываются к конкретным географическим координатам, положению планет, и если, допустим, был пожар при определенном положении Марса по отношению к Сатурну, то почему нельзя предположить, что, когда оно повторится, на этой лодке вновь не возникнет нештатная ситуация?
     (Окончание следует)