(Продолжение. Начало в № 205.)
     Донесения разведслужб, пусть и противоречивые, относительно конкретного срока начала войны не могли не тревожить Сталина, подталкивая к концентрации власти перед лицом ухудшения отношений с Германией и неясности намерений Японии и Великобритании. Лондон весной 1941 года вел себя довольно враждебно по отношению Москвы. Свидетельство тому памятная записка британского МИДа, переданная 18 апреля послом Стаффордом Криппсом первому заместителю наркома иностранных дел А.Я. Вышинскому. В ней довольно цинично утверждалось, что «сохранение неприкосновенности Советского Союза не представляет собой прямого интереса для правительства Великобритании». Правда, в то же время констатировалось, что в случае нападения Германии на СССР «правительство Великобритании, исходя из собственных интересов, стремилось бы... оказать содействие Советскому Союзу в его борьбе».
     Такую же двусмысленную позицию занимали правящие круги США. В мае 1941 года на семинаре в Сан-Диего бывший командующий Тихоокеанским флотом адмирал Ричардсон, выступая с докладом о международном положении, заявил, что вне всякого сомнения, в ближайшее время начнется война между Сталиным и Гитлером. «Безусловно, - отметил адмирал, - крупного успеха достигнет тот, кто первым начнет наступление, поскольку и вермахт, и Красная Армия обучены на идее блицкрига... Что в большей степени отвечает нашим планам? Если Сталин неожиданно бросит на Гитлера свои 200 дивизий и 10 тысяч танков, то вермахт будет раздавлен и через пару месяцев сталинская армия будет стоять в Гибралтаре. Если же начнет Гитлер, то, где он окажется через два месяца, известно только Всевышнему, ибо он неизбежно завязнет на просторах России, и Сталину придется истратить уйму времени, чтобы выбить его оттуда. Подобный сценарий... передаст инициативу более свободной и динамичной силе, которая неизбежно возникнет, когда русские и немцы сцепятся между собой, отдавая на милость этой новой силе весь мир. Так что отдадим, господа, право первого хода Гитлеру».
     Министр ВМС США Нокс, лицо официальное, солидаризировался с соображениями отставного адмирала: «Адмирал Ричардсон весьма точно сформулировал именно то, что мы ожидаем от дальнейшего развития событий в мире». Это происходило, подчеркнем, за месяц до агрессии против СССР...
     Понижение Молотова было своеобразным сигналом о «смене вех» - СССР брал курс на противостояние с нацистской Германией, войска которой неумолимо концентрировались в непосредственной близости от советских западных границ. Ведь, Вячеслав Михайлович, один из «старожилов» Политбюро (был секретарем ЦК еще при Ленине), в 1939 году как председатель Совнаркома подписал договор о ненападении между СССР и Германией (23 августа), а затем договор о дружбе и границе с ней (28 сентября); он же вел переговоры с Гитлером в Берлине в ноябре 1940 года. Поэтому вольно или невольно он отождествлялся в глазах мировой общественности, да и советского населения, с внешнеполитической линией на сотрудничество с нацистской Германией.
     Любопытны формулировки постановления Политбюро о смене предсовнаркома:
     «2. Тов. Молотова В.М. назначить заместителем председателя СНК СССР и руководителем внешней политики СССР с оставлением на посту народного комиссара по иностранным делам.
     3. Ввиду того, что тов. Сталин, оставаясь по настоянию Политбюро ЦК первым Секретарем ЦК ВКП(б), не сможет уделять достаточного времени работе по секретариату ЦК, назначить тов. Жданова А.А. заместителем тов. Сталина по Секретариату с освобождением его от обязанности наблюдения за Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)».
     Постановление Политбюро обнародовано не было, и в советской прессе спустя три дня, 7 мая, опубликовали только лаконичный указ президиума Верховного совета СССР: Молотов освобожден, Сталин назначен. Уместно будет уточнить, что в марте - мае 1941 года в высших властных структурах происходили весьма сложные процессы, вызванные, видимо, столкновением мнений относительно оптимального стратегического курса перед лицом наметившегося ухудшения отношений с Германий («первым звонком» стали неудачные переговоры Молотов с Гитлером и другими нацистскими лидерами в Берлине в ноябре 1940 года).
     Помимо укрепления личных позиций Сталина, происходил перенос центра принятия решений из аппарата ЦК в правительственные структуры (до конца, заметим, это не удалось сделать ни в 1936-1941 гг., ни в послевоенный период). Для реализации этого замысла вождю требовались новые союзники в Политбюро и Секретариате ЦК.
     В феврале 1941 года на пленуме ЦК по инициативе Сталина в Политбюро была влита «свежая кровь». Сталин объяснил необходимость пополнения Политбюро так: «Мы здесь совещались, члены Политбюро и некоторые члены ЦК, пришли к такому выводу, что хорошо было бы расширить состав хотя бы кандидатов в члены Политбюро. Теперь в Политбюро стариков немало набралось, людей уходящих, а надо, чтобы кто-либо другой помоложе был бы подобран, чтобы они подучились и были, в случае чего, готовы занять их место. Речь идет к тому, что надо расширить круг людей, работающих в Политбюро». Членами Политбюро стали Н.А. Вознесенский (председатель Госплана СССР в ранге заместителя председателя правительства), Г.М. Маленков (секретарь ЦК) и А.С. Щербаков (первый секретарь Московского обкома и горкома партии).
     21 марта состоялось постановление Политбюро, которое предписало реорганизацию работы правительства в интересах более оптимальной системы управления отраслями народного хозяйства. В Совете народных комиссаров образовали Бюро, облеченное всеми правами СНК. В его состав вошли Молотов, Вознесенский как его первый заместитель, а также заместители председателя СНК А.А. Андреев (по совместительству секретарь ЦК и председатель комиссии партконтроля при ЦК), Л.П. Берия (нарком внутренних дел), Н.А. Булганин (председатель правления Госбанка), Л.М. Каганович (нарком путей сообщения), А.И. Микоян (нарком внешней торговли). Фактически Сталин приступил к формированию своего «военного кабинета», который он в мае возглавил.
     Полномочия в рамках Бюро СНК распределили так: Молотов руководил внешней политикой, Вознесенский - оборонной промышленностью, Андреев - сельским хозяйством, Булганин - тяжелой промышленностью, Берия - обеспечением госбезопасности, Каганович - транспортом, Микоян - снабжением.
     9 апреля был утвержден состав Комитета обороны при СНК СССР в количестве пяти человек. В него вошли К.Е. Ворошилов (председатель в ранге заместителя председателя СНК), нарком обороны С.К. Тимошенко, нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов, секретари ЦК партии Сталин и Жданов.
     Таким образом, возглавив 4 мая Совет народных комиссаров, Сталин закончил «конструирование» системы управления страной, с которой она и подошла к 22 июня. Но все же Сталин, как считает российский историк Юрий Жуков, не являлся всесильным диктатором, он был вынужден учитывать баланс сил в высшем руководстве и порой идти на компромиссы. Так, уже 7 мая ему пришлось согласиться на расширение состава Бюро СНК, куда включили министра госконтроля Л.З. Мехлиса и В.М. Молотова, 15 мая - К.Е. Ворошилова и руководителя профсоюзов Н.М. Шверника, 30 мая - секретарей ЦК Жданова и Маленкова. Тем самым структура утратила способность к оперативному решению задач в экстремальной обстановке, для чего она, собственно говоря, изначально и создавалась.
     Чтобы компенсировать расширение состава Бюро СНК (БСНК), Сталин пошел на бюрократическую хитрость: была создана Комиссия БСНК по текущим дела в составе Вознесенского (председатель), Андреева, Булганина, Кагановича и Микояна. Фактически это был тот же, первоначальный БСНК, замыкающийся непосредственно на Сталина как главу правительства.
     30 мая Комитет обороны реорганизовали в комиссию по военным и военно-морским делам при БСНК. В ее состав вошли Сталин (председатель), Вознесенский (заместитель председателя), Ворошилов, Жданов, Маленков. Поначалу «за бортом» остались наркомы обороны и ВМФ, но первая же неделя работы комиссии показала абсурдность принятого решения. Поэтому 9 июня состав комиссии был дополнен Тимошенко и Кузнецовым.
     Торопливая «настройка» работы государственного аппарата в последние предвоенные месяцы (на нее негативно влияло непрекращающееся закулисное соперничество за близость к вождю) с очевидностью показывает, что Сталин спешно повышал эффективность работы вертикали управления.
     5 мая состоялось первое публичное выступление Сталина в качестве главы правительства (он стал четвертым по счету председателем СНК - вслед за В.И. Лениным, А.И. Рыковым и Молотовым). Поводом стал прием в Кремле по случаю выпуска слушателей военных академий. Правда, военные, как и вся страна, узнали о новой должности Сталина спустя два дня из газет, но это значимости выступления Сталина не умаляет.
     По стечению обстоятельств неделей раньше, 29 апреля, перед немецкими офицерами-выпускниками учебных заведений выступил Гитлер. И как докладывал в Москву в начале мая агент советской внешней разведки «Старшина», в своей речи фюрер заявил, что «в ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой».
     Для Сталина к этому времени было понятно, что момент военной схватки с нацистской Германией приближается. Этим, возможно, объясняется довольно резкий тон его выступления в закрытой военной аудитории. Конечно, он вряд ли имел информацию о том, что на совещании у начальника отдела обороны страны штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта 1 мая 1941 года было сообщено о решении фюрера начать реализацию плана «Барбаросса» 22 июня и введении с 22 мая максимально уплотненного графика движения эшелонов. Но и тех донесений, которые регулярно ложились вождю на стол, было достаточно для мрачных предчувствий.
     Сталин в своем выступлении постарался развеять опасения военных кадров относительно непобедимости Германии. Говорил он, как всегда, просто и доступно: «Действительно ли германская армия непобедима? Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые. Германия начала войну и шла в первый период под лозунгом освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась. Сейчас германская армия идет с другими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля на захватнические... Поскольку германская армия ведет войну под лозунгом покорения других стран, подчинения других народов Германии, такая перемена лозунга не приведет к победе.
     С точки зрения военной, в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации. Значительная часть германской армии теряет свой пыл, имевшийся в начале войны (Второй мировой. - А.С.). Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство. Военная мысль Германии не идет вперед, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Америка».
     В то же время боеспособности Красной Армии Сталин дал самые высокие оценки. Трудно сегодня сказать, насколько вождь был искренен. Не исключено, что он действительно был заворожен впечатляющими справочными данными о численном составе и возможностях вооружения РККА и оптимистическими докладами наркомата обороны. А может быть, Сталин хотел лишь подбодрить собравшихся, внушить им уверенность в канун тяжелых военных испытаний. «Мы перестроили нашу армию, вооружили ее современной военной техникой, - заявил он. - Но надо прежде всего сказать, что многие товарищи преувеличивают значение событий у озера Хасан и Халхин-Гол с точки зрения военного опыта. Здесь мы имели дело не с современной армией, а с армией устаревшей. Не сказать вам всего этого, значит, обмануть вас. Конечно, Хасан и Халхин-Гол сыграли свою положительную роль. Их положительная роль заключается в том, что в первом и во втором случае мы японцев побили. Но настоящий опыт в перестройке нашей армии мы извлекли из русско-финской войны и из современной войны на Западе.
     Я говорил, что имеем современную армию, вооруженную новейшей техникой. Что представляет собой наша армия теперь? Раньше существовало 120 дивизий в Красной Армии. Теперь у нас в составе армии 300 дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, но более подвижные. Раньше насчитывалось 18-20 тысяч человек в дивизии. Теперь стало 15 тысяч человек.
     Из общего числа дивизий третья часть - механизированные дивизии. Об этом не говорят, но это вы должны знать. Из 100 дивизий две трети - танковые, а одна треть - механизированные...» (Красная Армия встретила войну, имея в своем составе 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковую и 31 моторизованную дивизии - всего 303 дивизии. Кроме того, имелось 16 воздушно-десантных бригад. - А.С.).
     После выступления Сталина по традиции в Кремле состоялся прием, на котором он произнес три тоста. Противоречивые оценки историков вызывает третий тост, его содержание трактуют по-разному. Сталин, скорее всего, не готовился к нему специально и был «спровоцирован» выступлением какого-то бойкого генерал-майора танковых войск, провозгласившего тост за мирную сталинскую внешнюю политику. Вряд ли это была импровизация генерала. В то время, как впрочем и сейчас, все было заформализовано, и здравица миролюбию СССР входила в сценарий приема.
     Но его непосредственные организаторы не ожидали, что вождь воспримет тост как не соответствующий новому историческому моменту. Согласно сохранившемуся архивному документу Сталин, едва генерал закончил, сказал: «Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону - до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы.
     А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны - теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия - армия наступательная».
     Примечательно, что через несколько дней руководитель немецкой военной разведки адмирал Канарис (как предполагается, уже в то время взаимодействовавший с английской разведслужбой) доложил Гитлеру о выступлении Сталина в Кремле перед военными. Текст докладной, как утверждается в некоторых публикациях, был таким: «Источник, работающий в штабе красной авиации, сообщает: 5 мая Сталин в речи, произнесенной в Кремле перед выпускниками военных академий, содержание которой в прессе опубликовано не было, заявил: «Немцы считают, что их армия - самая идеальная, самая хорошая, самая непобедимая. Это неверно. Любой политик, любой деятель, допускающий чувство самодовольства, может оказаться перед неожиданностью, как оказалась Франция перед катастрофой», и произнес тост следующего содержания: «Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к политике наступательных действий. Красная Армия есть современная армия, а современная армия - армия наступательная». По сведениям, полученным из нескольких источников, в произнесенном тосте были также слова: «Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне». Эти сведения получены источником от нескольких офицеров и абсолютно надежны».
     (Продолжение следует.)
     На снимке: В.М. Молотов подписывает договор о ненападении между СССР и Германией (за ним Риббентроп), август 1939 г.