(Окончание. Начало в № 205, 210, 215.)
     13 июня Сталин распорядился распространить сообщение информационного агентства ТАСС, которое было оглашено в радиопередаче на заграницу в 18.00, а на следующий день опубликовано в советской печати. В сообщении, предназначенном не столько для своего населения, сколько для официального Берлина, опровергались слухи о «близости войны между СССР и Германией» и сосредоточении войск по обе стороны советско-германской границы. Утверждалось, что «происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».
     Относительно целесообразности этого сообщения среди историков единого мнения нет. Возможно, Сталин посылал Гитлеру еще один сигнал о желании СССР избежать войны. Одновременно сообщение ТАСС манифестировало для мирового общественного мнения миролюбие нашей страны, как бы опережая возможные обвинения со стороны Германии в подготовке Москвой агрессии. Не случайно в тексте сообщения ТАСС говорилось: «3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении..; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по меньшей мере нелепо».
     Это, кстати, было не первое сообщение ТАСС. Еще 9 мая ТАСС через газету «Известия» опровергал слухи о сосредоточении советских войск на западной границе (в СССР в апреле - мае для пополнения соединений западных военных округов из запаса было призвано почти 800 тыс. человек).
     Сталин, принимая меры для укрепления западной границы СССР, вместе с тем пытался втянуть Берлин в новые переговоры (как в ноябре 1940 года во время поездки Молотова в Берлин), чтобы дотянуть до осенней распутицы.
     Обнародование позиции СССР в отношении Германии за 8 дней до войны, видимо, было необходимым, но сама реализация замысла не была удачной. Быть может, разумнее было организовать публикацию ответа Сталина или Молотова на вопрос иностранного информационного агентства или западной газеты, но никак не печатать сообщение ТАСС в советской печати, что дезориентировало население и военнослужащих, не посвященных в тонкости «тайной дипломатии».
     Сталин, кроме того, все еще не был, вероятно, до конца убежден в неизбежности войны, он не почувствовал того, что Гитлер уже не мог остановиться, будучи изначально настроенным на войну против СССР. Ведь именно для этого он был приведен к власти влиятельнейшими теневыми структурами, о существовании которых большинство населения планеты даже не подозревает. Военно-экономический потенциал агрессии создавался в Германии, что сегодня не секрет для историков, при участии американского бизнеса, формально считавшегося противником нацизма. В письме Муссолини от 21 июня 1941 года фюрер, сообщая о решении напасть на СССР, признается: «Сотрудничество с Советским Союзом при всем искреннем стремлении добиться окончательной разрядки часто тяготило меня. Ибо это казалось мне разрывом со всем моим прошлым, моим мировоззрением и моими прежними обязательствами. Я счастлив, что освободился от этого морального бремени».
     Анализ нацистами тенденций развития военно-политической обстановки и соотношения сил показывал им, что время работает против Германии, затрудняя реализацию планов, ради которых и был создан нацистский режим. В том же письме Муссолини Гитлер сетует: «Русские имеют громадные силы... Если и дальше терпеть эту опасность, придется, вероятно, потерять весь 1941 год, и при этом общая ситуация ничуть не изменится. Наоборот, Англия еще больше воспротивится заключению мира, так как она все еще будет надеяться на русского партнера. К тому же эта надежда, естественно, станет возрастать по мере усиления боеготовности русских вооруженных сил. А за всем этим еще стоят американские массовые поставки военных материалов, которые ожидаются с 1942 года».
     В июне 1941-го верхушку нацистской Германии явно страшило продолжающееся укрепление СССР. В сохранившейся записи застольной беседы Гитлера уже в военное время, в ночь с 5 на 6 января 1942 года, есть такое признание: «Что утвердило меня в решении напасть без промедления, так это информация, которую доставила одна германская миссия, только что вернувшаяся из России. Мне было сообщено, что один русский завод производит больше танков, чем все наши заводы, вместе взятые. Я понял, что это - предел».
     18 июня в 4.00 командование вермахта возобновило выдвижение войск на исходные позиции на германо-советской границе, что было выявлено разведкой погранвойск и о чем немедленно было доложено в Москву. В связи с ситуацией, чреватой нападением Германии, Сталин поручил Молотову связаться с Гитлером. В дневнике начальника генштаба сухопутных войск Германии генерала Франца Гальдера есть запись от 20 июня: «г. Молотов хотел 18.6 говорить с фюрером».
     Судя по всему, обе стороны вели сложную дипломатическую игру до самого начала войны. В донесении источника «Х» разведуправления генштаба (сотрудника немецкого посольства в Москве Герхарда Кегеля) от 5 мая есть такая информация: «Гитлер предложил Сталину приехать в Германию. Ответ должен быть дан до 12—12 июня 1941 г. (видимо, до 12.00 12 июня. - А.С.) Если Сталин не приедет в Берлин, то война неизбежна. Германия предъявила требования к СССР: а) дополнительные поставки 2,5 млн. тонн зерна; б) свободный транзит в Персию и военная оккупация советских зерновых складов на 4—5 млн. тонн. Последний срок принятия предложений - 23 июня 1941 г.»
     Под давлением ухудшавшейся обстановки на западной границе Сталин 18 июня отдал распоряжение Наркомату обороны о дополнительных предупредительных мерах. Некоторые исследователи утверждают, что с разрешения Кремля начальник Генерального штаба направил командованию пяти западных военных округов и трех флотов (Балтийского, Северного, Черноморского) телеграмму или директиву, касающуюся приведения войск и сил в боевую готовность. Тестом этого документа исследователи не располагают. Но имеются косвенные свидетельства, что какой-то документ в войска и на флоты ушел. Дабы не быть голословными, приведем конкретные факты.
     В 2008 году в издательстве «Кучково поле» вышла книга Владимира Ямпольского «...Уничтожить Россию весной 1941 г.», в которую включены материалы по делу командующего Западным фронтом генерала армии Д.Г. Павлова. В протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 года есть такой эпизод. Член суда А.М. Орлов оглашает показания подсудимого - бывшего начальника связи штаба Западного фронта генерал-майора А.Т. Григорьева на следствии: «... И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность». Григорьев подтверждает: «Все это верно».
     Уже упоминавшийся нами историк Арсен Мартиросян считает, что 18 июня 1941 года Сталин разрешил привести войска первого стратегического эшелона в полную боевую готовность, но санкционированная им директива Генерального штаба оказалась по каким-то обстоятельствам невыполненной командованием западных военных округов, и в первую очередь в Западном и Киевском. Действия командования ЗапОВО в те судьбоносные для СССР дни – это, конечно, отдельная тема для разговора.
     Выскажем лишь мнение, что в судьбе Западного фронта и лично генерала Павлова трагическую роль сыграл комплекс факторов. Бесспорно, были допущены военно-профессиональные ошибки. К 22 июня группировка войск округа не была по сути ни оборонительной, ни наступательной. Главный рубеж обороны устанавливался фактически по государственной границе, а он должен был быть отнесен, по мнению ряда военных историков, километров на 50 в глубь советской территории. Авиаполки недопустимо было базировать на аэродромах у самой госграницы, когда до некоторых из них доставала немецкая артиллерия.
     На управляемости войск не могла не сказаться и кадровая чехарда четырех предвоенных лет. Как бы ни относиться к командирам соединений и объединений, лишившихся в тот период своих постов, а то и жизни (независимо от их идейных взглядов, степени политической лояльности, нравственного облика), они в своем большинстве обладали навыками управления войсками, полученными в 1920–1930-е годы. Пришедшие на смену им командные кадры, которым доверили полки, дивизии, корпуса, армии, проделали всего за несколько лет головокружительную карьеру и, попав под удар имевших боевой опыт немецких генералов, в июне
     1941-го растерялись.
     В полосе войск Западного ОВО вермахт нанес неожиданно для Наркомата обороны главный удар. Ждали же его в направлении Киева, поэтому наиболее мощная группировка советских войск была сосредоточена на Украине. Какую-то субъективную роль в этом сыграло, возможно, то, что в 1941 году в Наркомате обороны доминировали «киевляне» - выходцы из Киевского ОВО (нарком обороны С.К. Тимошенко, начальник Генштаба Г.К. Жуков, его первый заместитель Н.Ф. Ватутин, начальник оперативного управления Генштаба генерал Г.К. Маландин).
     Но в конечном счете ответственность за многие роковые промахи предвоенных месяцев лежала все же на политическом руководстве. Сталин, видимо, слишком увлекся закулисной борьбой на геополитическом уровне, считая, что сумеет переиграть и Берлин, и Лондон, и Вашингтон. Дали о себе знать и ошибки в кадровой политике. Замена Б.М. Шапошникова на посту начальника Генштаба вначале К.А. Мерецковым, а затем Г.К. Жуковым, не склонным к штабной работе, была не лучшим решением. Напомним, что Шапошников на посту начальника Генштаба ожидал главного удара вермахта в Белоруссии. Нарком Тимошенко считал же, что в оперативном плане, имевшемся в 1940 году в Генштабе, слишком большое значение придается группировке вермахта севернее Варшавы и в Восточной Пруссии. Сталин был также уверен, что Германия постарается прежде всего овладеть Украиной и Донецким бассейном, и недооценивал степени авантюризма Гитлера.
     Руководство в Кремле успокаивала и «магия цифр». С вермахтом были готовы сразиться 2,9 млн. военнослужащих РККА. Это 170 дивизий, в том числе 40 танковых и 20 механизированных. Завораживала их огневая мощь: 49,3 тыс. орудий и минометов, 10 тыс. танков, 7,7 тыс. боевых самолетов (у немцев, как указано в книге генерал-полковника Ю.А. Горькова «Кремль. Ставка. Генштаб», было орудий и минометов – 31 тыс., танков – 3,5 тыс., боевых самолетов – 4 тыс.). Но на стороне вермахта были боевой опыт трех военных компаний (польской, французской и балканской), отлаженная система управления войсками, хорошо подготовленный офицерский состав, костяк которого прозорливо сохранили после Первой мировой войны...
     Но вернемся к последним предвоенным дням. Историк Мартиросян приводит интересный факт, оставшийся вне внимания многих исследователей. За несколько дней до начала войны Сталин вызвал к себе начальника ВВС Красной Армии П.Ф. Жигарева и наркома внутренних дел Л.П. Берию, которому подчинялись пограничные войска, и приказал силами авиации Западного особого военного округа организовать тщательную воздушную разведку с целью выяснения реальной ситуации на советско-германской границе. Вождю требовалось убедиться, действительно ли немцы подтягивают войска непосредственно к госгранице. В журнале посещений кабинета Сталина в Кремле действительно имеется запись от 17 июня, согласно которой в тот день он принял двух посетителей: первого заместителя начальника Генштаба Н.Ф. Ватутина (22.00—22.30) и П.Ф. Жигарева (0.45—1.50 18 июня).
     18 июня тихоходный самолет У-2, пилотируемый командиром 43-й истребительной авиадивизии полковником Г.Н. Захаровым, на низкой высоте пролетел вдоль всей линии госграницы с юга на север в полосе Западного ОВО. О том полете Нефедов, ставший в годы войны Героем Советского Союза, рассказал позднее в своих воспоминаниях «Я - истребитель». А тогда, 18 июня, он сажал самолет через каждые 30—50 километров и прямо на крыле вместе со своим штурманом майором Румянцевым писал срочные донесения, которые забирали пограничники и немедленно передавали в Москву. Нефедовым было зафиксировано повсеместное движение колонн немецких войск к границе. Возможно, именно эти донесения способствовали решению Сталина направить в войска директиву от 18 июня, о которой говорил на допросе и суде бывший начальник связи штаба Западного фронта генерал Григорьев.
     Сохранился еще один документ, свидетельствующий о направлении 18 июня 1941 года в адрес командования западных военных округов телеграммы начальника Генштаба. Это исследование, осуществленное в конце 1940-х - первой половине 1950-х годов военно-научным управлением Генерального штаба под руководством генерал-полковника А.П. Покровского. Тогда, еще при жизни Сталина, был обобщен опыт сосредоточения и развертывания войск западных военных округов по плану прикрытия государственной границы накануне Великой Отечественной войны. С этой целью было задано пять вопросов участникам тех трагических событий, занимавшим перед войной командные должности в войсках западных округов (фрагментарно ответы на некоторые вопросы были опубликованы в «Военно-историческом журнале» в 1989 г.).
     Вопросы были сформулированы так: 1. Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана? 2. С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий? 3. Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками? 4. Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах? 5. Насколько штабы были подготовлены к управлению войсками и в какой степени это отразилось на ходе ведения операций первых дней войны?
     Редакция «Военно-исторического журнала» сумела опубликовать ответы на первые два вопроса, но когда подошла очередь отвечать на третий вопрос: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность?», кто-то свыше распорядился прекратить публикацию. Но уже из первых двух ответов следует, что телеграмма (или директива) начальника Генштаба, видимо, была.
     Генерал-полковник танковых войск П.П. Полубояров (бывший начальник автобронетанковых войск Прибалтийского ОВО) вспоминал после войны: «16 июня в 23 часа командование 12-го механизированного корпуса получило директиву о приведении соединения в боевую готовность. Командиру корпуса генерал-майору Н.М. Шестопалову сообщили об этом в 23 часа 17 июня по его прибытии из 202-й моторизованной дивизии, где он проводил проверку мобилизационной готовности. 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано. 16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й механизированный корпус (командир генерал-майор танковых войск А.В. Куркин), который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе».
     Генерал-майор И.И. Фадеев (бывший командир 10-й стрелковой дивизии 8-й армии ПрибОВО): «19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И.Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в район обороны, заняли дзоты и огневые позиции артиллерии».
     Генерал-майор П.И. Абрамидзе (бывший командир 72-й горно-стрелковой дивизии 26-й армии Киевского ОВО): «20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций... Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года»...
     Имеются и некоторые другие архивные документы, свидетельствующие о том, что 16—20 июня 1941 года войска на западе СССР приводились в боевую готовность. В Сборнике боевых документов Великой Отечественной войны (выпуск 33), вышедшем в Воениздате в 1957 году, опубликовано донесение штаба 12-го механизированного корпуса ПрибОВО о боевых действиях корпуса в период с 22 июня по 1 августа 1941 года. В нем говорится:
     «18.06.41 г. На основании директивы Военного совета Прибалтийского особого военного округа по корпусу был отдан приказ за № 0033 о приведении в боевую готовность частей корпуса, выступлении в новый район и сосредоточении...»
     Вышеизложенное позволяет утверждать, что нападение Германии на Советский Союз не было внезапным для командования соединений и объединений западных военных округов.
     Это в той или иной степени признают советские военачальники. Бывший начальник ГРУ Генерального штаба генерал армии П.И. Ивашутин в своей статье в «Военно-историческом журнале» (1990, № 5) признавал, хотя и с оговорками, что «ни в стратегическом, ни в тактическом плане нападение фашистской Германии на Советский Союз не было внезапным». Правда, далее он указывал, что «вторжение фашистских войск на нашу территорию застало советские войска врасплох, так как они не были заблаговременно приведены в полную боевую готовность». Не вступая в полемику, хотелось бы все же заметить, что на уровне командиров дивизий и выше употреблять понятие «врасплох» несколько необоснованно.
     В связи с этим следует обратить внимание на размышления генерал-полковника в отставке Н.Ф. Червова, изложенные им в книге «Провокации против России»: «Если стратегия вступления государств и армии в войну изначально ошибочна, то ничто - ни искусство генерала на поле боя, ни доблесть солдат, ни отдельные одноразовые победы - не могло иметь того решающего эффекта, которого можно было ожидать в противном случае. Одной из важнейших причин поражения наших войск в начальный период войны явилась недооценка Наркоматом обороны и Генеральным штабом существа самого начального периода войны, условий развязывания войны и ее ведения в первые часы и дни».
     Генерал Червов указывал, что «внезапности нападения в обычном понимании не было» и эта формулировка была придумана после 1953 года «для того, чтобы взвалить вину за поражение в начале войны на Сталина».
     Можно привести и высказывание очевидца трагических событий 22 июня - маршала артиллерии Н.Д. Яковлева (его не упрекнешь в подобострастности перед Сталиным, так как он, в 1948–1951 гг. заместитель министра Вооруженных Сил, в 1952-м был арестован и освобожден только после смерти вождя): «Когда мы беремся рассуждать о 22 июня 1941 года, черным крылом накрывшем весь наш народ, то нужно отвлечься от всего личного и следовать только правде, непозволительно пытаться взвалить всю вину за внезапность нападения фашистской Германии только на И.В. Сталина. В бесконечных сетованиях наших военачальников о «внезапности» просматривается попытка снять с себя всю ответственность за промахи в боевой подготовке войск, в управлении ими в первый период войны. Они забывают главное: приняв присягу, командиры всех звеньев от командующих фронтами до командиров взводов обязаны держать войска в боевой готовности».
     Эти мысли, не потерявшие, как представляется, своей актуальности и сегодня, важно учитывать, когда по прошествии 67 лет с июня 1941-го – мы пытаемся понять, почему события в начальный период войны сложились столь трагически для Красной Армии.
     На снимке: Нарком обороны С.К. ТИМОШЕНКО (справа) и его заместитель А.И. ЗАПОРОЖЕЦ (начальник Главного управления политической пропаганды РККА).