Визитная карточка
     Григорий Максимович Казимир родился в 1934 г. Окончил юридический факультет Киевского университета, учился в Новосибирской школе КГБ при СМ СССР. Прошел все ступени оперативной работы - от оперативного сотрудника до заместителя начальника особого отдела Забайкальского военного округа. В январе 1986 года был назначен на должность начальника особого отдела Туркестанского военного округа. Генерал-майор.



     - Перед убытием в Афганистан меня принимали начальник 3-го Главного управления КГБ СССР Николай Алексеевич Душин и председатель КГБ СССР Виктор Михайлович Чебриков. Душин, в частности, сказал, что если до этого времени мы руководили 40-й армией в Афганистане непосредственно из Москвы, то сейчас все бразды правления принимаете в свои руки вы, начальник особого отдела ТуркВО. Поэтому основное ваше рабочее место не в Ташкенте, а в Кабуле.
     - Почему именно так?
     - Когда в начале кампании ожидались успехи, то хорошо было управлять из Москвы. А к этому времени стало ясно, что надо из Афганистана как-то выбираться... Поэтому прежнего интереса, так скажем, уже не было.
     - Какое впечатление произвели на вас беседы с руководством, на что делался в них основной упор?
     - Я увидел, что Николай Алексеевич отслеживает ситуацию в Афганистане, он был в курсе всех дел. Он мне очень осторожно сказал: «Надо посмотреть, сколько же мы там будем воевать... Уже шесть лет провоевали - а конца не видно и позитива нет, только ухудшение положения идет. В общем, посмотрите, что там, но только весьма аккуратно!»
     Руководители 3-го Главного управления, Душин, а потом Сергеев, отслеживали положение в 40-й армии в ежедневном режиме, владели ситуацией, знали, что где находится, что происходит, какие проводятся мероприятия...
     Чебриков же завершил разговор такой фразой: «Как специалист, вы, наверное, не хуже меня знаете все технические стороны, поэтому я вам даю «политические установки». Не скажу, чтобы он конкретно управлял контрразведывательной работой в этом направлении, но в целом, конечно, он владел ситуацией - в Афганистане было большое представительство КГБ.
     - Какую роль играло это представительство?
     - Скажу так: в руках представительства КГБ находилась реальная власть, через него осуществлялось влияние Советского Союза на афганскую администрацию. На втором месте по значимости, так скажу, был представитель Ставки Верховного Главнокомандования - все пять лет, что я находился в Афганистане, на этой должности был генерал армии Валентин Иванович Варенников, первый заместитель начальника Генштаба. В свое время - командующий войсками Прикарпатского военного округа, с тех пор мы были знакомы. Ну и очень значимой фигурой являлся командующий 40-й армией - когда я приехал в Кабул, это был генерал-лейтенант Игорь Николаевич Родионов, в последующем министр обороны. Однако не очень долго, за пять лет сменились четверо командующих армией.
     - Как сложились ваши отношения с военным руководством?
     - Валентину Ивановичу я представился в первый же день; к сотрудникам особых отделов он относился очень внимательно. «Откуда вы прибыли, Григорий Максимович?» - «Из Забайкалья». - «Да? У меня там сын служит!» - «Знаю, - говорю, - в Досатуе, командир мотострелкового полка на БМП...»
     Уточню, что примерно через год сын генерала Варенникова приехал в Афганистан на должность заместителя командира 201-й мотострелковой дивизии. Вскоре за ним началась настоящая охота: противник знал, что это сын высокого начальника. Об этой ситуации я доложил Валентину Ивановичу и, хотя он был категорически против, поставил перед руководством вопрос о необходимости отъезда его сына из Афганистана. Это было сделано, его направили на учебу в Академию Генерального штаба.
     Отношения с Варенниковым у меня были не просто деловые, а, я бы сказал, теплые. В случае необходимости я звонил ему в любое время и всегда находил понимание. Могу сказать, что Варенников всегда брал на себя всю полноту ответственности, «закрывал» собой командование армии. Если случались какие-то просчеты, он говорил: «Я здесь главный, и я буду отвечать перед Генштабом, Политбюро...»
     - Командующим армии, как вы сказали, был Родионов...
     - Да, и я знал его еще как командира 24-й Железной дивизии, где я был начальником особого отдела - это было в начале 1970-х годов, - и мы тогда семьями дружили. С Игорем Николаевичем я также встретился в первый день. Вечером пошли к нему, и сразу вопрос всплыл: сколько же и как будем воевать? Он говорит: «Я могу дать вам свои оценки, но только если я засвечусь как противник продолжения войны - мне припишут пораженческие настроения, и...» Родионов дал глубокий анализ перспективы развития событий. Вывод был однозначный: военного решения афганская проблема не имеет. Даже если, как предлагалось, увеличить армию.
     - Кто же это предлагал?
     - В частности, командный состав 40-й армии. Не хватало людей: все поглощала гарнизонная служба. Наша 120-тысячная группировка была рассеяна по всему Афганистану, по десяткам гарнизонов, крупных и мелких, которые сами себя охраняли и обеспечивали. А начинаются боевые операции - дивизия в лучшем случае набирает три боевых батальона. Максимум - сводный полк. Но если будет больше войск, - будет больше гарнизонов. В общем, замкнутый круг! Родионов - очень грамотный генерал, очень хорошо подготовлен в военном отношении. Он дал мне все выкладки... Добавлю, что Игорь Николаевич за людей очень беспокоился - десять раз просчитает, надо проводить эту операцию или не надо, что мы от нее будем иметь... Солдатами он не разбрасывался.
     - А соответствовали ли настроения генерала настроениям его армии? Или это было некое трагическое понимание военачальника?
     - Нет, нами было очень хорошо изучено настроение всех категорий военнослужащих, от солдат и сержантов до генералитета - все однозначно считали, что война бесперспективна, идет непонятно за что, и неясно, кому это все надо... Однако не могу сказать, что в 40-й армии были какие-то пораженческие настроения, желание все бросить и уйти - нет, армия была абсолютно боеспособная, с хорошим боевым духом... Но в глубине души все считали, что воюют неизвестно за что.
     - Григорий Максимович, вы, как и все сотрудники военной контрразведки, много общались с личным составом 40-й армии. А вот как в войсках относились к особистам?
     - Военные контрразведчики пользовались большим авторитетом, добрым расположением офицеров и солдат, потому что были в боевых порядках вместе с ними.
     Вот Герой Советского Союза Борис Иннокентьевич Соколов - он оперативно обеспечивал разведывательный батальон Баграмской дивизии, побывал более чем в восьмидесяти боевых операциях. У него даже автомат был до белизны по горам обшоркан! Звонит мне Душин: «Сколько у нас Героев Советского Союза?» - «Четыре, - говорю, - за Великую Отечественную войну посмертно и один живой...» - «Давай-ка выводи его, чтобы не было пятого». Звоню: «Борис Иннокентьевич, собирайся!» - «Нет, у меня еще три месяца! Я получил Героя - как я могу теперь уехать?»
     Хотя вообще, я считаю, военная контрразведка наградами была обделена. Ведь наши офицеры делали не меньше, чем любой командир взвода или роты, но, к сожалению, многие так ничем и не были отмечены...
     Военные контрразведчики в Афганистане вели себя очень достойно - не было случая, чтобы кто-либо под каким-то предлогом отказался от участия в боевой операции. Более того, в последние полтора года я категорически запретил оперативному составу выходить на боевые операции без согласования со мной, и сам определял целесообразность. Мне это очень больно, однако семь из восемнадцати погибших сотрудников военной контрразведки приходятся на мой период...
     - Из ваших слов можно сделать вывод, что в Афганистан войска были введены совершенно напрасно...
     - Разве я так говорил? На то, почему СССР ввел войска в Афганистан, есть разные точки зрения - и что хотели помочь революционному движению, хотя революция произошла там без нашего «благословения», и чтобы оказать помощь народу...
     - Интернациональная помощь, как часто говорят...
     - Да нет, все проще: у нас там были большие геополитические интересы. В частности, нами были построены пять крупнейших авиационных баз: Кандагар, Баграм, Кабул... Взлетно-посадочная полоса каждого аэродрома - 3.200, на них могли приземляться стратегические бомбардировщики, дозаправляться и лететь дальше, чтобы нанести удары по коммуникациям вероятного противника на Тихом океане. Терять эту важнейшую позицию очень не хотелось - однако, думаю, тут надо было не войска вводить, а решить все иными путями.
     - Например?
     - Продолжать вооружать афганскую армию - они, если надо, боеспособны и могут хорошо драться, особенно если хорошо платить. Но кто-то недодумал: была точка зрения, что мы за шесть месяцев там порядок наведем. Однако так рассуждать можно было только не зная ни Афганистана, ни его истории, ни его народа... Так что не надо все сводить к пресловутой интернациональной помощи! Когда я инструктировал наших сотрудников, я говорил: «Вы едете защищать стратегические, политические интересы собственной страны! Чтобы не начинать войны от нашей завалинки, как в 1941-м».
     - А что это такое - особый отдел 40-й армии, куда они ехали?
     - Очень серьезный, влиятельный орган! Кстати, даже в Великую Отечественную войну не были предусмотрены какие-то согласования оперативных документов с военной контрразведкой. А здесь на утвержденной командиром соответствующего ранга карте боевой операции внизу всегда стояло: «Согласовано. Особый отдел, такой-то». Никакими нормативными документами это не предусматривалось, но такая практика была выработана.
     - А смысл в том какой, для чего это?
     - С одной стороны, военная контрразведка, чувствуя свою ответственность, старалась получить максимум информации о возможной опасности для войск. С другой - это дисциплинировало командование, способствовало успеху проведения операций, сокращению потерь личного состава. Такая практика сложилась году в 1983-м, когда мы несли здесь самые большие потери.
     - Все же, что представлял собой особый отдел армии?
     - Это была необычная структура: хотя шла полномасштабная война, но особый отдел 40-й армии не был развернут по штатам военного времени. Он состоял из армейского аппарата, особых отделов дивизий и бригад. Военная контрразведка армии была укомплектована буквально всеми подразделениями, которые существовали тогда в КГБ, вплоть до оперативно-технической службы, службы наружного наблюдения...
     - Вопрос дилетанта: какой смысл у всего этого?
     - Объясню на конкретном примере. При анализе и изучении обстановки я обратил внимание, что утекает информация об операциях, особенно авиационных. Скажем, вылетают наши самолеты в район к пакистанской границе, а им навстречу тут же поднимаются пакистанские F-15 с американскими летчиками. Было ясно, что американцы знают о полетах нашей авиации. Так как в Пакистане не было сплошного радиолокационного поля, стало понятно, что идет утечка из какого-то штаба - у нас было большое соприкосновение со штабами афганской армии.
     - Вы однозначно говорите про афганские штабы - разве где-нибудь в нашем штабе не могло оказаться вражеского агента?
     - Официально вам докладываю: за всю войну военная контрразведка не выявила среди генералов, офицеров, прапорщиков, сержантов, солдат или служащих Советской Армии ни одного агента иностранных спецслужб или бандформирований! Даже серьезных разработок в подозрении наших людей в причастности к агентуре противника у нас реально не было. Поэтому я и понял, что утечка идет от наших «друзей» - как мы называли афганцев. Вместе с Родионовым мы провели несколько экспериментов: задумаем небольшую операцию, о которой «друзьям» не говорим, - «утечки» не происходит. Как только поделились - есть!
     - То есть было необходимо отыскать, кто именно передает информацию противнику?
     - Это было совсем непросто! К тому времени американцы начали использовать для связи с агентурой спутниковые средства. Передачи осуществлялись в режиме сверхбыстродействия. Быстродействие - это если печатный лист текста передается в эфир в пределах минуты, а сверхбыстродействие - полсекунды. Если брать пеленг на осциллографе - это так только, начинается вспышечка - и все! Это было дорогостоящее удовольствие, но затраты, по-видимому, оправдывались: информация сбрасывалась на спутник, затем на Лэнгли и шла в обратную сторону...
     При содействии первого заместителя председателя КГБ СССР Георгия Карповича Цинева в особом отделе 40-й армии была создана радиоконтрразведывательная служба. Было очень трудно доставить туда соответствующую мобильную технику, пеленгаторы были 1950 года выпуска, зато команды были укомплектованы очень хорошими специалистами. Они так эту технику доработали, что осуществляли радиоперехват спутниковых систем! Надо ведь запеленговать с трех точек, чтобы сделать треугольник; потом еще ближе - еще треугольник; еще ближе - еще... Сначала удалось определить район - это четвертый район Кабула, так называемый Шурави - Советский, который отстраивался нашими специалистами еще с 1930-х годов, затем нашли квартал, потом - дом, после чего аппаратура привела к дверям и одного, и другого агента - назовем их «Саид» и «Ахмед».
     - Ваши предположения подтвердились? Работники штабов?
     - Подполковник «Саид» длительное время возглавлял авиадиспетчерскую службу афганской армии. Диспетчерский пункт в Кабуле был единый: в одном помещении сидели авиадиспетчеры, которые управляли и небольшой афганской авиацией, и огромной авиацией 40-й армии, а потому все там знали и о вылетах советских самолетов, и о том, где поднимаются вертолеты, куда наносят удары. Затем «Саид» стал замкомандующего авиацией и личным пилотом Наджибуллы. Трудно представить более выгодные позиции!
     - Как же он стал агентом?
     - В свое время он прошел летную подготовку в Соединенных Штатах, там был завербован и активно работал на своих «хозяев».
     Второй агент, «Ахмед», - это их крупнейший врач-терапевт, который, как в старину поговаривали, пользовал семьи президента Наджибуллы, премьер-министра, руководителей армии и полиции. Известно, что у афганца нет секретов как от своих жены и детей, так и от врача. Агент получал огромную политическую информацию!
     - В общем, эти агенты были раскрыты...
     - Эту операцию я считаю наибольшим успехом военной контрразведки 40-й армии: оба были арестованы при проведении сеансов связи. Мы надеялись организовать оперативную игру, но они сразу же нажали на кнопки устройства, показывающего, что задержаны... У каждого были изъяты по девять комплектов аппаратуры для радиосвязи, закамуфлированных под бытовые радиоприемники, сумки. Изъятое было отправлено в центр - наша разведслужба подобными средствами связи тогда не обладала.
     Мы их допросили: оба работали за очень высокое денежное вознаграждение. Деньги шли на их счета, распечатки которых в банках в Америке им ежеквартально давали, а здесь, на месте, им выплачивали совсем небольшие суммы в афгани или в долларах. Американцы правильно делали, потому что афганцы могли шикарно потратить эти деньги и засветиться. Афганские военнослужащие были бедные: их зарплата была примерно в шесть раз ниже нашей.
     - Что потом сделали с этими агентами?
     - Не знаю. Все разоблаченные и арестованные агенты и подозрительные лица передавались нами спецслужбам Афганистана. Если вам скажут, что наши спецорганы имели там какие-то тюрьмы или концлагеря - это неправда! Единственно, когда шла операция, создавался временный лагерь, где проводили фильтрационную работу, выявляя подозрительных лиц, которых после определенной разработки передавали «друзьям». Никаких репрессивных мер в отношении граждан Афганистана или иностранцев, которые там воевали, советские спецслужбы не предпринимали. Это я вам стопроцентно говорю!