«Внимание! Это не литература!» - предупреждает в предисловии к своей книге «Как закалялась сталь-2 и 1/2» (санкт-петербургское издательство «Крылов») ее автор Андрей Кочергин (на снимке). Человека этого знают многие - и как выдающегося мастера боевых искусств, и как автора нашумевшего бестселлера «Мужик с топором». То, что Кочергин не причисляет себя к клану российских писателей, тоже говорит в его пользу. Стало быть, не путает способность человека грамотно и интересно о чем-то рассказать на бумаге с настоящим литературным талантом.
     Впрочем, писательские задатки у обладателя восьмого дана по карате и рекордсмена Вооруженных Сил по стрельбе из пистолета Макарова имеются неплохие. Словом владеет не хуже, чем телом и кулаками. К тому же у него имеется за душой нечто такое, чем совсем не стыдно поделиться с другими. И он делится, как истинно русский мужик, - щедро, откровенно, не опасаясь, что его заподозрят в позерстве.
     Предметом рассуждений Андрея Кочергина является в первую очередь так называемый мужской мир. С него, этого архиважного для половины человечества понятия, он и начинает свой письменный монолог. «Мужской мир - это не осколок зеркала, отражающий безупречность мироздания, и уж точно не примитивность устройства пищеварительного тракта, через который, по слухам, лежит путь к его сердцу. Мужской мир - это буря страстей, в большинстве своем немотивированных, странных и порой пугающих», - определяет тему для дальнейших импровизаций автор книги.
     Серьезная мысль. Основательная. Можно с уверенностью предположить, что она захватила (и еще захватит) воображение абсолютного большинства поклонников Андрея Кочергина, олицетворяющего собой силу, мужество, разносторонность развития и общественную активность. Но кто-то, наверное, и озадачится, растеряется, начнет мучиться сомнениями: как же, мол, жить и здравствовать тому, кто не наполнен «немотивированными страстями», а все делает сообразно своей покладистой натуре, с тихим расчетом на благополучие и семейное согласие. Что ж, тут ничего не поделаешь, карате, боевая стрельба и полный опасностей Кавказ - эти сферы не для всех. Поэтому посоветуем такому читателю особо-то не переживать и не стесняться своих скромных устремлений. К тому же благодаря им, этим незаметным опорам созидания, в мире и производится большая часть материальных и духовных ценностей, которыми охотно пользуются «кумиры пипла», как выражается Кочергин. То есть герои, победители, чемпионы.
     Можем также посоветовать «тихому» читателю поразмышлять над теми посылами автора, в которых сконцентрирована его гражданская позиция, нашедшая отражение, в частности, в самокритичном отношении к самому себе и к миллионам таких, как он. «Кто я и куда мы идем, дружно перемешивая грязь под нашими привычными ногами, задрав глуповатые лица к солнцу, чтобы не видеть, как в это время шарят по нашим карманам? Вера в правительства и руководителей - это для России уже даже не смешно. Вера в светлое и неясно откуда берущееся будущее слишком наивна для взрослого человека, требующего исходных данных для подтверждения прогнозов», - откровенничает Кочергин.
     О Вере, Боге, Правде, Чести, Совести, Родине у многократного чемпиона, начавшего восхождение к славе в армейской спортроте, есть свои далеко не банальные суждения. «Демократия как высшая стадия диктатуры». Тут можно спорить до посинения. Через какую призму посмотреть, что понимать под словом «демократия». Ведь под знаменами этого великого понятия можно отобрать у человека последние полпуда зерна. Или целую страну. Можно пройтись катком по вековым национальным ценностям и сказать, что этого потребовал демос.
     Кочергин-мужчина часто делает лирические отступления на необъятной ниве секса. Потенциал в этом плане у него, судя по всему, завидный. Смелые фантазии, забавные наблюдения, смачные выражения. По нормам нынешней массовой культуры вполне читабельно. Опасаясь менторского тона, позволю лишь заметить, что Владимир Набоков, не прибегая к анатомической конкретике, обходился такими сочными образами, что до сих пор остается одним из великих импровизаторов на сексуальную тему.
     А еще Кочергин пишет о заботливых родителях и забывчивых детях. Об отцах-командирах и спортивных сборах. О юных пионерах, бросающих палки в ворон, которые, по сырому разумению ничем не озадаченных чад, наделены Богом меньшими правами на земную жизнь, чем люди. Ох, уж эти наши дети, наше светлое будущее! Кому-то из них везет на стартовых позициях, когда они находятся в пластилиновом подростковом состоянии, и тогда из этих счастливчиков начинают вылепливать классных пловцов и футболистов, фигуристов и танцоров, акробатов и каратистов. Кому-то не везет, и этих подкарауливает сумрачный двор с его понятиями о правильных мужиках и удачливых золушках, якобы попадающих из российских захолустий прямиком в роскошные подмосковные особняки. Святая наивность!
     Мальчишке из уральского рабочего города повезло. Хотя и не сразу. Впервые увидев карате в Доме пионеров, он чуть не задохнулся от волнения. Захотелось быть похожим на тамошнего виртуоза в кимоно. Увы, в секцию не взяли. Поэтому с жаром принялся «набивать кулаки», работая с обычной стеной. Кулаки кровоточили, стене было по фигу. Соседи, естественно, сокрушались. Но дело шло.
     Превращение тщедушного мальчика для битья в «шайтан-каратиста» происходило в то нехитрое время, когда молодняк у танцплощадок дрался беззаветно, отдавая предпочтение корпоративным действиям и не гнушаясь применением кольев, вырванных из ближайшего штакетника. «Все было жестко, не очень умно, уж вовсе не манерно, но очень честно и гипертрофированно конкретно», - вспоминает герой собственной повести. По его словам, в той подвижной и агрессивной среде не было места слабости. Парнишка отжимался от пола, тянул старый эспандер, таскал самодельную штангу, наращивая мышечную силу.
     Неимоверным усилием воли он однажды преодолел страх перед мучителями-сверстниками и жестоко отлупил одного из них, оказавшегося в критический момент лицом к его лицу. Произошло рождение нового человека.
     Несколько позже возник первый тренер, учитель - Николай Шеменьов. Он был бригадиром грузчиков на элеваторе. Компактного росточка, но «металлического» сложения, Коля на спор пробивал кулаком деревянную стену вагона. Мужики, среди которых встречались матерые уголовники, уважали его за «содержательность». Такое отношение к бригадиру постепенно переходило на его молчаливого воспитанника. Пятнадцатилетний парнишка, неистово осваивавший движения с 50-килограммовыми мешками, предпочитал слушать и смотреть. Спустя полгода юный представитель рабочего класса ходил в «аляске», купленной на свердловской барахолке за 360 рублей, и в новеньких джинсах за 190. А ведь рубль тогда был настоящим рублем.
     Потом была динамовская школа, лучшая на Урале, тренер Горбунов. Там все было «лаконично и сдержанно», там «чувствовалось уже не японское боевое искусство, а советская спортивная школа в ее лучших проявлениях». Автор рассказывает об этом с любовью. Он благодарит обстоятельства, позволившие ему твердой поступью пойти по дороге карате и потом войти в плеяду таких мастеров, как Дмитрий Обухов, Олег Строганов, Дмитрий Ивлев, Алик Салимов, Алексей Нохрин. Все они - история советского карате.
     А еще было офицерское многоборье - предмет, предполагающий сочетание силы и выносливости, быстроты и хладнокровия. Чересчур впечатлительному многоборцу, дрогнувшему в тире, приходилось «торопиться» на кроссе. А там всегда были свои «кони». Так же, как и на водной дорожке - свои «дельфины». Автору этих строк данная тема (я бы сказал, побочная в повести) хорошо знакома.
     Да и вообще очень многое знакомо из того, о чем рассказывает Кочергин. Включая германские впечатления и стыдливые чувства прохожего, у которого не оказалось в кармане мелочи, чтобы отдать ее просящему бомжу.