От первого лица: «Вообще-то я крестьянин, в Вятской губернии родился и вырос. Рожден я 1 мая 1924 года, а 7 мая мои, Георгия, именины, так что можете меня называть Георгием Победоносцем (смеется). Мой отец был землепашцем, и дед тоже, да и я потрудиться успел: и пахал, и сеял. Детей в деревне приучали с трех-четырех лет по хозяйству помогать, а уж в шесть лет учили жать серпом. Вот видите на левой руке шрамы - это с тех времен осталось, когда серпом себе по пальчикам прошелся... В четыре утра на сенокос вставали - а как же иначе! (Читает строфы А. Некрасова: «В полном разгаре страда деревенская...») Вот так я и трудился вплоть до лета 1942 года, пока не призвали в армию вслед за четырьмя братьями. Так что к пушке я попал прямо от сохи».
     Большая семья коренных крестьян Широковых жила тогда в деревне Окуни Зуевской волости, что в 25 километрах от села Рябово - родины художников Васнецовых. Отец, Артемий Иванович, прошел две войны - Первую мировую и Гражданскую. Мать, Вассу Прокопьевну, можно тоже считать героической женщиной. У нее и орден «Мать-героиня» был. Пятнадцать детей родила, из них пятеро умерли - жизнь-то была тяжелой в деревне. Но сильная, волевая, она сумела одна поднять после ранней смерти мужа десятерых детей. Пять сыновей, пять дочерей. Великую Отечественную из них прошли пятеро. Четыре брата и сестра. Старший, Павел, 1911 года рождения, погиб под Ленинградом. Младшие - Григорий (1919 г.р.), Георгий (1924 г.р.) и Иван (1925 г.р.) хоть израненные да контуженные, но вернулись в отчий дом. Пятый брат, Костя (1927 г.р.), ввиду своего малолетства повоевать не успел. Зато в тылу работал, считай, что за всех братьев. Тоже с ранениями, да обожженная, но, слава Богу, живая возвратилась с фронта и сестра Мария.
     Нашего героя, Георгия Широкова, призвали летом 1942 года на Балтику. Во флотский экипаж под Ленинград. Сразу в самое пекло. И море Широкова началось с земли. А война - с батарей морской артиллерийской бригады, которые обороняли блокадный город. О том, какими были те дни, штрихами, коротко расскажет сам тогдашний краснофлотец...
     От первого лица: «Второй ударной армии в операции «Нева-2» предстояло нанести удар по «северному валу» фашистов с Ораниенбаумского плацдарма. Переправлять ее из Ленинграда на позиции начали в начале ноября. Фарватер в некоторых местах проходил не далее трех километров от занятого немцами берега, где были установлены прожектора и орудия. Нашу 1122-ю батарею 101-й железнодорожной артиллерийской бригады Краснознаменного Балтийского флота, куда я был призван, тоже начали перевозить на плацдарм. Морозно, с середины октября уже лежал снег. Нас грузили на баржу в торговом порту днем, так как ночью крановщик 200-тонного плавучего крана выполнить ювелирную работу по установке орудия колесами на рельсы палубы баржи не мог. Нужно было освещение. А ведь передний край обороны был всего в пяти километрах от порта. Помню, день выдался холодный... Как только стрела крана с грузом начала движение, противник тут же открыл шквальный огонь по причалу. Четверо человек были убиты. Среди них помню капитана-сапера, руководившего погрузкой, - красивого парня в серой шинели... Многие были ранены. В их числе «прибойный» (досылающий 55-килограммовый снаряд) нашего орудия Толя Сигута, великан, получавший из-за своего роста две нормы питания. Из кабины вспыхнувшего грузовика успели вытащить матроса-шофера с перебитыми ногами. С наступлением темноты вышли морским каналом в Ораниенбаум. Проводили суда под огнем фашистских батарей. Настроение у неопытных салаг, у меня в том числе, не из бодрых. «Морские волки», среди которых наш командир орудия В.Ф. Зенин, еще в 1937 году ходивший на линкоре «Марат» в Англию на коронацию Георга VI (отца нынешней королевы), успокаивали нас, советуя в случае беды сбросить ботинки, ухватиться за что-либо деревянное, не тонущее. Помню еще, как чуть в стороне, ободрял новичков прибатуками артиллерийский разведчик Агафонов. Когда мы рассмеялись, разругался мичман Гуменюк. Мол, до противника рукой подать, а вы ржете!
     ...Я, когда заступил в боевой расчет в начале лета 1942-го, так сразу попал под очень сильный обстрел. Потом стал привыкать помаленьку. Пушка, из которой я стрелял, называлась МУ-2, расшифровывается так: морская универсальная, калибр 152 мм. Почему универсальная? Она могла быть установлена и на крейсерах, и на берегу, и на железнодорожной платформе. Дальность выстрела - до 30 км. Как только мы, новобранцы, переправились через Ладогу на позицию, нас к этому орудию и приставили. Без всякой подготовки в тылу. Только за неделю до этого во флотском экипаже получали обмундирование, винтовки. Мне винтовка досталась еще царских времен, но очень точная и безотказная. Был в первые полтора года подносчиком снарядов. Чему тут учить-то! Берешь снаряд и тащишь к пушке. А сам боезапас на дрезине из леса подвозишь - там склад замаскированный был. Там нагружаешь, здесь сгружаешь. Все самим приходилось делать. Каждый снаряд весил 55 кг, штук двадцать иногда за день приходилось подтаскивать. И не вдвоем, один поднимал! А вот когда Миша, наводчик, погиб в начале 1944-го, я и встал на его место. Положено, чтобы в расчете было 20 человек. Но всегда было меньше, никогда полного расчета не набиралось. Я в основном в погребе, вырытом под пушкой, корячился. Потом меня постепенно научили все необходимое делать. Чтобы в крайнем случае, если все погибнут, мог сам снаряд зарядить, навести и выстрелить. Как часто передвигались? Пока не засечет противник, стоим. А как начнет молотить по нам, передвигаемся на другое место.
     Тяжело приходилось, конечно. Есть постоянно хотелось. Полуголодные были. Блокада. Хоть нормы продовольственные у нас были побольше, чему у гражданских. Невозможно сейчас объяснить, что для нас тогда значил хлебушек...
     На нашей 1122-й батарее был сформирован расчет реактивной установки «катюша» во главе с сержантом Соколовым. Установщиком ракет на «катюше» был назначен краснофлотец Ф.М. Карин из деревни Березник Зуевского района Кировской области. Краснофлотца Архипова, плотно сбитого, коренастого, и меня, доходягу, «шкелета», отвезли в лес, где лежали огромные штабеля снарядов и зарядов для морских орудий. Двое суток нам потребовалось для загрузки двух сорокатонных вагонов этими боеприпасами. На батарее их разгрузили авралом, мы с Архиповым, уже обессиленные, не могли разгружать. Несколько ребят с батареи списали в стоявшую на переднем крае дивизию, где они по ночам подтаскивали к передовой броневые колпаки для оборудования пулеметных гнезд.
     Не могу не рассказать об увиденном лично. Наша 1122-я батарея стояла на берегу залива, у старого петровского редута в Малой Ижоре. Ежедневно, примерно с 7 января 1943 года, с наступлением сумерек и до 9-10 часов утра мимо нас из Кронштадта непрерывной цепочкой по тропинке через покрытый льдом залив шли измученные тяжелой снежной дорогой солдаты в шинелях, завязанных под подбородком ушанках. Внешне они были очень похожи на тех, кого увековечил художник Верещагин на картине «На Шипке все спокойно». Сколько же тысяч их прошло тогда до 14 января 1943 года, до дня начала избавления Ленинграда от блокады...
     12 января 1943 года, перед рассветом, на всех батареях бригады были проведены митинги. Выступавшие говорили о зверствах, творимых гитлеровцами. У одних на оккупированной территории были убиты родные, у других, в том числе и у меня, погибли родные и близкие на фронте. У моряков из Ленинграда многие из родных уже умерли от голода. Всем нам в тот день выдали маленький (с визитную карточку) портрет Сталина. Зачитали боевой приказ командующего Ленинградским фронтом генерала Л.А. Говорова. С рассветом грянул бой. Началась наступательная операция «Искра».
     ...Я, погребной (от слова «погреб»), подаю снаряды из погреба, ползая по ним на коленях, пригнув голову под низким, в три наката, потолком. Колени зябнут от холодных снарядов (мороз двадцать градусов). Когда стал таскать эти тяжеленные - 55 кг - болванки от дальней стены погреба, подача замедлилась. Ждущий меня наверху у люка моряк кричит: «Где ты, салажонок, не уснул?! Слышишь, с какой частотой орудия бьют? Живее подавай!» Я не только слышу (тогда еще не был оглушен), но и телом осязаю каждый выстрел, так как в этот момент под мою тельняшку сыплются струи холодного песка через щели между бревнами. Чтобы тяжелый снаряд не выскальзывал из рукавиц, я их сбросил. Подаю очередной в люк и вижу: по пальцам и ладоням течет кровь, кожу с них содрало. Милосердная сестричка тут же обработала мои ладони и пальцы зеленкой, забинтовала. Для меня нашли большие рваные рукавицы, и я продолжил выполнение боевой задачи...
     лишь гораздо позднее, 27 января 1944 года, блокада была полностью снята. В тот день в бою за деревню Кобрино - усадьбу Ганнибалов - погиб мой родственник, однокашник сержант Г.И. Широков... А всего под Ленинградом только из нашей маленькой, в 25 дворов, деревни погибли пять человек. Среди них мой брат и мой крестный...
     9 мая встретил под Пиллау. В последние дни войны мы продолжали домолачивать Курляндскую группировку, окруженную западнее Риги. А раньше гитлеровцы из 16-й армии замыкали кольцо окружения у Тихвина. Мы с ними долго разбирались. Об окончании войны узнали 8-го утром. Мы тогда снялись с позиций и начали движение по направлению к Елгаве, где когда-то императрица Анна Иоанновна жила. А вечером Коленька Закурдяев получил сообщение о том, что война закончилась, примчался к нам весь такой радостный. Но еще до этого наши зенитки, стоявшие в сторонке, начали стрелять трассирующими - стало быть, раньше нас узнали. А в сообщении том был приказ: в 0.00 прекратить боевые действия. Мы действия-то прекратили, но тоже начали палить от радости. И уже никто не мог это запретить. Да и не нужен никому стал боезапас. Как победу отмечали? С утра 9-го высыпали из вагонов, накрыли столы, тут же появился шнапс. У литовцев его покупали. Музыку завели, патефон, танцы начались. Помню, одна девушка из медсанбата надела платье в горошек. Спрашиваем: «Откуда?» Отвечает: «Всю войну в чемодане возила». Видно, знала, что непременно понадобится (смеется).
     Всего Широков отслужил 33 года. Без малого три года провел на войне, которую закончил в звании гвардии старшего краснофлотца. В 1945 году поступил в Кронштадтское минно-артиллерийское морское училище. По окончании служил на линкоре «Новороссийск» инженером по ПУС (прибороуправление стрельбой). Бороздил Черное море. В 1955 году поступил в инженерную артиллерийскую академию (ныне Ракетных войск стратегического назначения). Работал в НИИ, где создавалось космическое оружие, потом служил в Генштабе. В отставку вышел в звании полковника. Среди многочисленных наград самые дорогие из них для Георгия Артемьевича - медаль «За оборону Ленинграда», две медали «За боевые заслуги» и ордена Отечественной войны II степени и Красной Звезды.
     ...Свой кортик бывший краснофлотец решил передать правнуку - полуторагодовалому Богдану. Может, он продолжит дело деда. Широков до сих пор огорчен тем, что сын его Александр не стал моряком. Но ничего, утешает Георгий Артемьевич сам себя, зато хороший программист из него получился. А дочь Елена вообще профессор, доктор филологических наук. Это она пошла по стопам матери, Люксены Ивановны.
     Есть у Георгия Артемьевича мечта: встретиться хоть с кем-то из однополчан. Вдруг отзовется Георгий Курашов? Тогда совсем мальчишка, он был на батарее как сын полка, подавал снаряды Косте-зенитчику. Пришел к морякам после смерти родных, жил где-то около Ржевки, в поселке Бенгардовка. Оттуда же еще один друг из орудийного расчета, Дима Васильев. Эх, жаль потерялся после войны блокнот, где были все адреса товарищей. А так, как найти Алексея, то ли донского, то ли кубанского казака, которого так и звали - казачонок? Или двух ребят из далекой Сибири? Но, может быть, случится чудо, и отзовется кто-то из тех, с кем прошел краснофлотец Широков от блокадного Ленинграда до Восточной Пруссии дорогами Великой Отечественной. Или их близкие напишут, расскажут о судьбе его боевых друзей...