на главную страницу

6 Мая 2009 года

История Отечества

Среда

ПО СЛЕДАМ ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРКИ

Виталий СКРИЖАЛИН, «Красная звезда».




     ОФИЦЕРСКУЮ СЛУЖБУ я начинал в Группе советских войск в Германии корреспондентом газеты 39-й гвардейской мотострелковой дивизии в небольшом тюрингском городке Ордруфе, знаменитом еще чуть ли не с кайзеровских времен своим артиллерийским полигоном.
     Знакомя меня, лейтенанта, с боевым прошлым теперь уже и моей Барвенковской пятиорденоносной дивизии, а заодно и с сегодняшним днем редакции газеты «Гвардеец», с «особенностями службы и поведения за рубежами нашей Родины», редактор дивизионки майор Михаил Попов рассказал еще об одной, как он выразился, славной странице - совершенном здесь, на полигоне, подвиге в самый разгар войны. «Но сколько ни пытался я разузнать подробности, установить фамилию героя, - признался редактор, - ничего не получается. Предполагаемые свидетели то ли в самом деле ничего не знают, то ли побаиваются говорить. Добиться же допуска к немецким архивам нашему брату, офицеру ГСВГ, - дело безнадежное...»
     ...В свое время, как гласит легенда, немцы целехоньким захватили наш танк Т-34. Перед специалистами руководство рейха поставило задачу досконально исследовать трофей. А в заключение - испытать на нем бронебойные снаряды, которые только что пустили в серию. Такие испытания немцам особенно были необходимы в связи с появлением у нас тридцатьчетверки, лобовая броня которой не поддавалась их прежним противотанковым боеприпасам.
     Танк доставили на ордруфский полигон. Из Бухенвальда - концлагерь находился в нескольких десятках километров от Ордруфа - доставили пленного танкиста, капитана. Указали ему маршрут, которым он должен будет пройти под огнем артиллерийских орудий: «Останешься жив - получишь свободу. Погибнешь - как говорят, каждому свое».
     Танкисту скомандовали «Вперед!». Вначале к недоумению, а затем и к ужасу немцев тридцатьчетверка тут же свернула с заданного маршрута и на предельной скорости понеслась во фланг ближней огневой позиции. Не успев развернуть орудия, артиллеристы, ожидавшие танк, как им было предписано, с другой стороны, тут же поплатились за свою нерасторопность: крутнувшись на позиции, тридцатьчетверка основательно проутюжила ее, разворотив орудия и разогнав прислугу.
     То ли дерзость советского танкиста парализовала артиллеристов, и они в страхе мазали, то ли снаряды не брали броню, но, как бы то ни было, танк оставался на ходу. Последняя раздавленная артиллерийская позиция - и тридцатьчетверка вырвалась на шоссе. Но насладиться свободой герой-танкист не успел: немцы предусмотрительно залили в бак топлива ровно столько, чтобы его хватило только на прохождение испытательного маршрута.
     Капитана схватили и, по одной версии, тут же расстреляли. По другой - избив, вернули в концлагерь. По третьей - наиболее эффектной, но, кажется, наименее правдоподобной, генерал Гудериан, на глазах у которого все это происходило, настолько вышел из себя, что, когда к нему подвели пленного, в упор разрядил в него свой пистолет...
     Одну из этих версий - сейчас уже не припомню какую - весной 1962 года на всю страницу во вверенной ему газете изложил наш редактор. А 8 сентября 1963 года, в День танкистов, уже «Правда» публикует заметку «Подвиг капитана». Ее автор Г. Миронов, ссылаясь на старшего воспитателя московской школы-интерната № 69 майора запаса Александра Ушакова, приводит именно третью версию. В ней со словами: «Ты лучший танкист из тех, которых я видел. Именно поэтому...», - Гудериан собственноручно расстреливает отважного капитана.
     И ВОТ СРЕДИ ЗИМЫ где-то перед обедом редактора вызвали в политотдел. Вернулся он в редакцию уже затемно, пропустив впереди себя закатившегося в нашу с ответственным секретарем капитаном Александром Рыковым комнату по-свойски улыбающегося толстячка в шапке-пирожке.
     - Знакомьтесь, писатель Лев Романович Шейнин.
     Шейниным в те годы зачитывались поголовно. Куда там Донцовой! Помню, его «Записок следователя» я дожидался в училищной библиотеке, пока подойдет очередь, недели две. Вот он перед нами, живой классик детективного жанра! И что удивительно - совсем не похожий на литературного мэтра. Лев Романович тут же со всеми перезнакомился, нашел у кого что спросить, кому что сказать, чем окончательно расположил нас к себе. При этом он не пытался выглядеть всезнайкой. Скорее, наоборот. «Старик, в военном деле я не бог весть какой знаток, так что подскажи: такая вот ситуация была возможна?» - это ко мне-то, зеленому лейтенанту и без году неделя начинающему газетчику!
     Привела писателя в Ордруф та самая правдинская публикация. Выправив от Гостелерадио командировку, Лев Романович приехал в ГДР собрать материал для телевизионного фильма, а коль повезет - то и для чего-нибудь покрупнее.
     ...В тот год в Германии выдалась на редкость снежная зима, и для редакционного газика полигон, куда сунулись было Попов с Шейниным и сопровождавшим писателя подполковником из политотдела армии, оказался недоступен.
     Единственное, что мог редактор предложить гостю, это показать полигон из какого-нибудь окна штаба дивизии. Размещался штаб в замке, выдержанном в стиле рыцарского средневековья, хотя возводился он уже в ХХ веке. Из замка, расположенного на возвышении, можно было рассмотреть краешек полигона. По каменной винтовой лестнице редактор затащил Льва Романовича в одну из башенок - самую высокую точку замка: «Вот, смотрите, полигон». Запыхавшийся писатель, как потом рассказывал редактор, долго не стал задерживаться: «Мне все понятно, пойдемте».
     ...Помимо нас с Рыковым в комнате находились двое журналистов из групповой газеты «Советская Армия» - подполковник Николай Гомилко и фотокорреспондент Виктор Воронин, по возвращении из ГСВГ в Москву долго работавший в «Правде». Когда редактор вместе с московским гостем искали в нашей подшивке годичной давности очерк о герое-танкисте, Виктор, быстренько рассадив и расставив нас вокруг них, запечатлел эту встречу для истории.
     Уехал Лев Романович, во всяком случае от нас, практически ни с чем. «Он даже блокнота почти не вынимал», - подвел итог неудавшейся, как он считал, экскурсии на полигон сопровождавший Шейнина редактор.
     ПРОШЛО каких-то месяца три, и в «Литературной России» от 8 мая 1964 года читаем занявший три страницы шейнинский сценарий телефильма «Ошибка генерала Гудериана» - об ордруфских событиях лета 1943 года. Там было такое, что мы попросту раскрыли рты. Чего, например, стоил эпизод, объяснивший как и почему небезызвестная садистка-эсэсовка Эльза Кох остановила свой выбор на капитане, который оказался не просто танкистом, но и инженером-танкостроителем с Урала, воевавшим в Уральском добровольческом танковом корпусе. Или как вечером накануне испытания в замок (в тот самый, который после войны занимал штаб нашей дивизии) к Гудериану привели танкиста, одетого в новенькую с иголочки советскую капитанскую форму. Перехватив у горничной кофейник, генерал, чтобы расположить к себе гостя-врага, собственноручно наливает ему кофе. «Снизошел» он до этого, чтобы попытаться разгадать загадочную русскую душу. И т.д...
     Но самое неожиданное для всех нас - у капитана появилось имя, которое до Шейнина не знал никто, - Иван Рассадин. Хотя мы и улыбались: «Во дает!» - нам, однако, польстило, что во врезке Лев Романович сообщил, что первой о подвиге героя-танкиста написала 16 марта 1962 года дивизионная газета «Гвардеец».
     Сюжетный стержень сценария совпадал с бытовавшей легендой, но Лев Романович не удержался, чтобы не «усилить» финал. У него Гудериан, прежде чем выстрелить из своего «вальтера» капитану прямо в сердце, приказывает построить во дворе замка роту охраны в качестве почетного караула для встречи танкиста, а затем произнести перед солдатами проникновенную речь о героизме и воинском долге, примером исполнения которого может служить вот этот русский офицер...
     В КОНЦЕ ЛЕТА- тоже вдохновленный публикацией, но уже шейнинской, в Ордруф на выделенной по распоряжению главкома ГСВГ «Победе» приехал драматург Самуил Алешин. Если Шейнин появился у нас наскоком, на несколько часов и ни от кого ничего не требовал, то Алешин был настроен на длительную и кропотливую работу. Заручившись письменным распоряжением первого заместителя начальника политуправления ГСВГ, поставил себя так, будто все должны бросить дела и работать только на него.
     Ему выделили тридцатьчетверку, на которой в поисках предполагаемого испытательного маршрута он вместе с офицером-консультантом исколесил полигон вдоль и поперек. Главным же консультантом Алешин полувыпросил-полувытребовал ни много ни мало командира танкового полка полковника Ивана Николаевича Баранова. На все время пребывания драматурга начальник политотдела дивизии полковник Александр Сергеевич Смирнов в качестве переводчика закрепил за ним старшего инструктора по спецпропаганде майора Николая Раевского. Естественно, не могла не быть задействованной и редакция. Нам начпо задачу поставил кратко: «Будете на подхвате».
     На первой же с нами встрече, цитируя испещренную пометками, вопросительными и восклицательными знаками шейнинскую публикацию, Алешин выпытывал: откуда Шейнин мог узнать вот это, откуда - то? Дело в том, что прежде чем приехать в Ордруф, Алешин успел основательно перелопатить берлинские, веймарские, бухенвальдские архивы. И нигде ни слова об испытаниях на ордруфском полигоне. Чувствовалось, Алешин был заинтригован. Он даже высказался, правда, очень осторожно: а не мог ли Шейнин воспользоваться какими-то своими связями с КГБ? Но откуда нам об этом знать? Не мне одному показалось, что, «пытая» нас, Самуил Иосифович хотел услышать всего лишь одно наше «признательное показание»: все сообщаемые в «Ошибке генерала Гудериана» подробности не более, чем плод воображения автора, и что Лев Романович здесь, в Ордруфе, никаких документальных подтверждений не получал. Тогда у него развязывались руки. Но это, повторяю, было всего-навсего наше предположение.
     И не могли же мы выдать так расположившего нас к себе Льва Романовича, сказав, что все это он придумал вплоть до фамилии героя. Тем более что Алешин поначалу нам очень «не показался».
     ПОИСКИ Алешин и Раевский начали с Кравинкеля. На окраине этого соседнего с Ордруфом поселка в войну размещался один из бухенвальдских филиалов, узники которого использовались на полигоне в качестве рабочей силы.
     Вернулись они оттуда обнадеженными. В Кравинкеле сотрудники полиции вывели их на бывшую медсестру лагерного лазарета. Однажды, вспомнила она, с полигона привезли много покалеченных солдат. Говорили, что пострадали на испытаниях. Но главной удачей они считали встречу с неким Кохом, служившим в войну на полигоне унтер-офицером. Вначале тот отнекивался. Но после нескольких рюмок корна - немецкой водки - язык у него развязался. Хотя о танкисте он ничего слышал («Я всего-навсего унтер-офицер, к секретным испытаниям меня не допускали»), зато навел на след человека, который, по заверению Коха, знал все.
     - В Мюльберге живет бывший подполковник, начальник машинного двора полигона. Без него не проходило ни одно испытание. Тем более такое.
     Готовя этот материал, я не нашел в старых записях фамилии этого подполковника. На память особенно не надеюсь - прошло все-таки сорок с лишним лет, - но, по-моему, звали его Венцель.
     ...Назавтра в Мюльберг к Венцелю - это тоже рядом с полигоном - «поисковики» уехали не с корном, а с вайнбрандтом, немецким коньяком. Хотя тоже гадость, но все-таки не шнапс. Вернулись оттуда скоро и... ни с чем.
     В изложении Раевского их бесплодная экспедиция выглядела так.
     Дом Венцеля нашли быстро. Перепуганная до смерти жена даже на порог не пустила: муж, мол, в отъезде, когда будет - неизвестно. Испугаться было немудрено: советская военная машина с водителем-солдатом, русский офицер и, наконец, солидный человек в штатском и роговых очках. Но ее тут же выдал горевший желанием прокатиться на «Победе» соседский мальчишка: «Он в гаштете, я вам покажу, где».
     Когда вошли в гаштет - это пивная - и спросили, кто здесь геноссе Венцель, все головы вмиг повернулись в сторону сидевшего за крайним столиком любителя пива, мгновенно переменившегося в лице. Уговорить его выйти на улицу удалось не без труда. На вопрос об испытаниях, о танкисте Венцель ответил отрицательно: ничего не знает, не слышал, а все лето 1943-го провел во Франции. На предложение подвезти до дома ответил отказом. Алешин, видя, что из рук уплывает последний источник информации, приклеился к Венцелю, по словам Раевского, как банный лист. И как тот ни старался «отклеиться», наши «поисковики» не только проводили его до дома, но и вынудили пригласить в гости.
     Выпили по рюмочке-другой из-
     влеченного из портфеля вайнбрандта. Показалось, что Венцель «разомлел». А вдруг «вспомнит»? Но потом так изящно он показал обоим на дверь... Поднимается и приводит немецкую пословицу: если, мол, гость угощает хозяина, то хозяин, прощаясь - и на «прощаясь» сделал ударение, - должен ответить гостю вдвойне. Подходит к серванту и достает бутылку армянского коньяка...
     - А мы к нему с вонючим вайнбрандтом! - с досадой заключил Раевский.
     Единственным, кажется, результатом той командировки Алешина, обещавшей оказаться плодотворной, стала пьеса «Каждому свое», по сюжету близкая к общепринятой версии. А еще - только там был не один танкист, а целый экипаж - был снят фильм «Жаворонок».
     ТАК БЫЛ ЛИ в самом деле герой-танкист или это просто красивая легенда? Судите сами.
     Год спустя, будучи в отпуске, я не мог не заглянуть во Львов, в альма-матер. В училище встретил преподавателя тактики полковника Прохорова. Когда узнал, что тот где-то сразу после войны служил в Ордруфе, рассказал ему о поисках безвестного танкиста. И вдруг полковник сказал мне такое...
     - А в «Цумлёвене» вы были?
     Этот его вопрос был для меня полнейшей неожиданностью. «Цум лёвен», «ко льву», это центральный в Ордруфе ресторан.
     - А чего там делать? В Доме офицеров и без того хорошее кафе.
     - Я не то имею в виду. При мне в ресторане работал пожилой хромой официант, один из тех артиллеристов, которых давил наш танкист. Из своего расчета он, кажется, единственный, кто уцелел. За рюмкой он сам нам рассказывал, как все было. И хромота его - оттуда. От него-то все и пошло.
     Вернувшись из отпуска, первым делом помчался в ресторан. Но там мне скробно сообщили: хромой старик-официант несколько лет как умер...

     

     Так событие представлял художник.

     Момент встречи с Львом ШЕЙНИНЫМ.



Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex