В Псковской области, недалеко от Гдова, живет в уединении отец Роман. Скит Ветрово... Здесь, на левом берегу извилистой речушки Лочкино, когда-то старый и заброшенный дом лесника превратился в келью. Название этого места знакомо, но не известно до конца жителям окрестных сел, как и имя его единственного насельника. Говорят, что он пишет иконы и ходит в яловых сапогах. О том, что этот молчаливый батюшка - поэт, здесь, как ни странно, узнают от приезжающих в безвестную деревеньку столичных гостей - паломников.
     Пять поэтических сборников, более сотни духовных песен, известных во многих уголках России. Его называют «иконописцем слова» с русским характером. Он не любит сравнений, особенно пафосных, но в черном монашеском куколе, похожем на воинский шлем, иеромонах Роман отдаленно напоминает иноков-воинов Пересвета и Ослябю, благословленных преподобным Сергием Радонежским на бой с иноверными захватчиками Руси. «Если б не был монахом - стал бы русским солдатом», - написал он однажды. И все же отец Роман смотрит на поэзию как священник, и стихи его - нередко продолжение молитвы, созданной для «попечения о запущенной русской душе», как выразился о промыслительной роли иеромонаха писатель Валентин Распутин.
     - Поэзия - стремление сквозь обыденность прикоснуться к небесным лучам, - рассуждает отец Роман. - Если бы все поэты исполнили волю Божию и свое предназначение, было бы намного меньше погубленных душ.
     Восемь лет иеромонах Роман молчал - «нем» был, но не глух к тому, что может вызвать боль у священника, поэта и публициста. В его новом сборнике «Одинокий путь» не только исповедальные откровения, философские размышления о вере, молитвенные воззвания, но и ратные, патриотические стихи на злобу дня. Он не приемлет фальши и канцелярского формализма, поэтому по долгу гражданина отзывается на все раны эпохи, как на свои собственные.
     Самозаточение, отшельничество в скиту, которое всегда влекло его как монаха, отнюдь не вакуум; мир со всеми его горестями и бедами он чувствует живо. В своих песнопениях, даже самых ранних, поэт призывает нас бескомпромиссно отстаивать национальные интересы. В его стихах слышатся гимны: «С музыкой такой// Хоть иди на смерть!// Много ли тебе,// Русь Святая, петь?» Он тоже готов стать в строй и этими строчками воодушевляет не только на монашеский, но и на ратный подвиг...
     - Это ведь одно и то же. Кто такой монах-христианин? Это воин. Мы не призваны к поражению, мы призваны к победе. Если некоторые произведения пишутся в воинственном, ратном духе, возможно, их и не стоит называть поэзией в буквальном, полном смысле слова. Слишком трудно поэтическим языком говорить о нашей современности. Но я всегда выступаю как патриот. Такова моя позиция - как гражданина и как священника.
     Публицистические выпады против тех, кто пытается истребить русскую нацию, выходят из-под острого пера иеромонаха «поэтической пулей». Казалось бы, иноку, живущему на болоте, должны быть глубоко безразличны современные антигерои. Однако любой воин должен защищать свою землю, в том числе и от политиканства метким словом:

     Любитель нападать на спящих,
     Враль с перекошенным лицом,
     Грузинский фюрер стал
     блестящим
     Нет, не стратегом - подлецом...
     Но одержимый Мишико
     Америкосам стал не нужен,
     Глотает галстуки на ужин,
     Поет в Гааге Сулико.
     * * *
     Если о творчестве иеромонаха Романа написано многое, то его биография отмечена в прессе лишь краткими штрихами, а о сегодняшнем дне и вовсе почти ничего не известно. «Родился в селе Рябчевск Брянской области. Мать - сельская учительница, отец - потомственный крестьянин», - вот, пожалуй, и все, что встречаем мы в Интернете о мирской жизни тогда еще Александра Матюшина... Он не стремится «быть притчей на устах у всех», ему это не нужно. Хотя некоторые автобиографические подробности можно почерпнуть и в стихах: «Я родился в ночь осеннюю», «родная восьмилетка - время оно», «отец... недавно мною был отпет».
     - Я вырос в верующей семье, - вспоминает поэт. - В детстве мать читала мне Священное писание. Из всего Евангелия я запомнил Христа и Иуду. И душа приняла Христа - сразу, поскольку еще не знала грехов.
     Уже будучи старшеклассником, он хотел пойти в семинарию. Но мать попросила сына с этим немного повременить, до тех пор, пока у нее не наступит пенсионный возраст. Такие тогда были времена: молиться приходилось тайно, зашторив на окнах занавески и доставая иконы из потайного чемодана. Кстати, крестили Александра тайно, за тридевять деревень от родного села, чтобы не узнали соседи, которые также украдкой возили своих детей окольными тропами по разным брянским церквям. И, видя все это, он понимал, как тяжело придется матери, если ее вдруг уволят. Ничего не поделаешь. Поступил в Калмыцкий государственный университет на филологический факультет. А после окончания кем только не работал: плотником, разнорабочим, учителем музыки, художественным руководителем во Дворце культуры. И теперь в скиту Ветрово иеромонах Роман в перерыве между молитвами многое делает своими натруженными руками. Споро и умело...
     Писал он с детства - стихи и прозу, как поэт состоялся, уже будучи священником и монахом. Менялось вместе с ним поэтическое творчество. Менялись и времена - для того чтобы издаваться, уже не нужно стало проходить «партийный заслон», который когда-то помешал ему выпустить первый студенческий сборник стихов.
     - Еще до перестройки я принес свои мирские произведения, прозу и поэзию, в Брянское издательство. Решил прийти в литературу «огородами» - не через газеты и журналы, а сразу как автор книг. Мне с уважением таким говорят: издадим, только нужен «паровоз» - стихотворение о Ленине и партии. Очень хотелось иметь свой сборник, но на сделку с совестью пойти...»
     Не мог он петь оды КПСС и вождю мирового пролетариата.
     Даже сейчас, спустя годы, такое сложно себе представить: мать - сельская учительница, а сын не вступил в комсомол. Отказался. Наотрез. Лишь только узнал, что его лучшего школьного друга Ваську Руденкова туда принимать не хотят. Мол, не достоин... И учился неважно, и отец его с директором школы не ладил. Всех принимают, а его не берут. У мальчика слезы на глазах, а никому до этого нет дела. Взял тогда Александр Матюшин свое заявление и порвал демонстративно: «Раз вы Ваську принимать не хотите в этот комсомол, то и я не пойду. Не больно нужно». Как ни пытались его отговорить, не тут-то было. Впрочем, и в студенческие годы Александра за это лишали стипендии, но он от своего не отступился.
     - Был у меня один знакомый поэт, который сделал себе имя на стихах о Ленине. Выпустил книгу, и не одну... Как-то раз он решил почитать мне свои стихи. Я сказал: не надо. Но он, не обращая внимания на мои возражения, все равно открыл свой сборничек, и тут ему самому вдруг стало как-то неловко, стыдно за себя. Все его «бессмертные» произведения славили социализм.
     Со своими мирскими стихами Александр Матюшин поступил по-гоголевски: бросил нигде не опубликованные рукописи в печку.
     - Если бы я исполнил тогда их просьбу и меня напечатали, то даже не знаю, кем бы я стал. Носился бы потом с этим сборничком: смотрите, какой я великий! Милость Божия, что из-за боязни сфальшивить Господь сохранил от этого пути.
     * * *
     Песнопения иеромонаха Романа сложно вписать в рамки современного песенного искусства, несмотря на то что он исполняет их под гитару. Его сложно назвать бардом, даже православным. Скорее, поэтом-псалмопевцем. Сегодня о нем говорят как о «звонаре» сегодняшней духовной поэзии, как бы громко это ни звучало, возвещающем о Боге пресыщенному потребительством люду.
     Он требователен не только к печатному, но и к произнесенному слову.
     - У Достоевского есть такие слова: мое направление, за которое не дают чинов, – поясняет иеромонах Роман, – И все же я избрал именно этот путь: говорить, если тебя спросят, невзирая на лица, не идя на компромисс с совестью.
     Несмотря на широкую известность, востребованность его поэтических сборников, один из них до сих пор не издан. Это «Ратные стихи». Издательствам, привыкшим работать с лирикой, они кажутся слишком воинственными. Впрочем, сам автор и не говорит, что это не так. Он лишь добавляет: «Моя поэзия не для вельмож».

     О чем жалеть в свои полвека?
     Что на роду наречено?
     Хочу быть Божьим человеком
     Без всяких званий и чинов.