(Продолжение. Начало в № 13.)
     

     Его мысли занимало совершенно другое. Потирая виски, он кружил по кабинету, прикидывая подходы к заданию.
     «Москва и есть Москва, - думал он. - Какой с нее спрос! Зато шкуру всегда спустит. Рассчитывать на другие управления, конечно, можно, куда они денутся. Если Москва надавит, материал дадут, но напрягаться не станут, у них своих забот по горло. Остается полагаться на себя и тех, кто под рукой. Так, и что мы здесь имеем?»
     Он подошел к массивному металлическому сейфу, который перекочевал сюда в далеком двадцать первом из Купеческого банка. Хозяева его давно уже сгинули в подвалах внутренней тюрьмы. На полках сейфа лежали не деньги, не золотые слитки, а папки с делами, за каждую из которых разведки многих стран могли отвалить целое состояние.
     Вытащив несколько папок, Гоглидзе положил их на стол, бегло просмотрел материал и с досадой отодвинул папки в сторону. Дела по японской линии были свежи в памяти. Конечно, наработок много, но решить задачу, поставленную наркомом... Нет, у него не было агентов такого уровня.
     «Пограничники? - перебирал он в уме тех, кто мог бы подключиться к выполнению задания. - Вряд ли, до армейских штабов им не дотянуться. Остается военная разведка. Но это при условии, что Лаврентий как следует надавит на Голикова, без него они и пальцем не пошевельнут. Посольская элита? Чистоплюи драные! Этим только по фуршетам шляться да жен иностранных военных атташе щупать. Как ни крути, ставку надо делать на харбинскую резидентуру».
     Его палец лег на кнопку вызова дежурного, тот немедленно ответил, и Гоглидзе распорядился:
     - Пашкова и Гордеева ко мне!
     - Есть! - прозвучало в ответ.
     «Гордеев? А может, Сизов? - засомневался он уже постфактум. - Нет, этот чересчур осторожен, будет лишний раз перестраховываться, и пока до цели доберется, время уйдет. А если Павлов? Ничего не скажешь, хорош. Хватка бульдожья, но слишком нахрапист и интеллигентности не хватает. Такого господа офицеры к себе не подпустят. Все-таки Гордеев! Мать артистка, научила всяким дворянским штучкам, на французском болтает не хуже лягушатника из Парижа. Талант несомненный, не талант, а талантище - если потребуется, завербует и самого черта. Имеет опыт нелегальной работы в Маньчжурии, участвовал в проведении специальных акций. Результативный, а главное - удачливый. Удача сейчас ох как нужна».
     Размышления прервал стук в дверь. В кабинет вошли двое - начальник разведотдела Пашков и старший оперуполномоченный 1-го отделения капитан Гордеев, последний был в штатском. Элегантный костюм безукоризненно сидел на стройной худощавой фигуре. Над высоким лбом кудрявились небрежно причесанные темно-каштановые волосы. Живые карие глаза пытливо смотрели из-под длинных ресниц. Чуть крупноватый прямой нос не портил общего впечатления. Все в нем выдавало барскую породу.
     «Этот точно будет своим среди чужих», - отметил про себя Гоглидзе и предложил сесть.
     - Леонид Федорович, - обратился он к Пашкову, - как идет работа с харбинской резидентурой?
     - В обычном режиме. Обеспечиваем окна на границе и проводку до Фуцзиня, - коротко доложил офицер.
     - Понятно. С резидентом знаком?
     - Нет.
     - А ты, Дмитрий?
     - На прямой контакт выходить не приходилось. Один раз задействовал их связника, когда поступила срочная информация на Люшкова.
     - Было такое, - вспомнил Гоглидзе и, испытывающе посмотрев на Гордеева, спросил: - А не побоишься снова отправиться к японцам в гости?
     - Могу, хотя гостеприимством они не отличаются, - улыбнулся капитан.
     - Ишь, чего захотел, чтобы после твоих фейерверков на армейских складах тебя еще хлебом с солью встречали, - рассмеялся Пашков.
     - Не откажусь! А если еще с маслом и икрой, то...
     - Тебе только волю дай, - остановил его Гоглидзе и, согнав с лица улыбку, строго сказал: - Ладно, шутки в сторону, ребята. Задача предстоит сложнейшая. Надо любой ценой добыть информацию о планах командования Квантунской армии.
     - О планах... - присвистнул Пашков. - К какому сроку?
     - Не свисти, денег не будет. Крайний срок - конец ноября этого года!
     - Какого-какого? Сорок первого? - в один голос воскликнули офицеры.
     - Но и это еще не все, - продолжил Гоглидзе. - Нужны данные по флоту и авиации.
     Пашков оторопело уставился на него.
     - Да не смотри ты на меня так, Леонид Федорович, я в своем уме.
     - Так ведь месяц остался! Это же...
     - Это приказ Лаврентия Павловича! - отрезал Гоглидзе. - Сроки не обсуждаются. Операция требует строжайшей секретности, и потому никаких записей! В управлении о ней знают три человека: я, а теперь и вы двое. Будет знать еще резидент в Харбине, да и то не в полном объеме. Ты, Дима, введешь его в курс дела. Так что, товарищи, три дня на подготовку и, как говорится, вперед. Вопросы есть?
     - Есть, Сергей Арсеньевич, - сказал Гордеев, от смешливости которого не осталось и следа. - Нужны пароли и явки.
     - В ближайшие часы вопрос будет решен. Вот-вот поступит шифровка из Центра, а пока не теряйте время и подумайте о надежном окне на границе. Осечек быть не должно, права не имеем.
     Пашков замялся:
     - После захвата группы Мацумото самое надежное засвечено.
     - Черт возьми! Как не вовремя! - в сердцах воскликнул Гоглидзе. Немного подумав, он сказал: - Придется связаться с нашими во Владивостоке, попрошу, пусть готовят канал. От них до Харбина рукой подать.
     - А что, оптимальный вариант, - с ходу поддержал Пашков.
     - Тогда за работу! - подвел итог Гоглидзе.
     Оставшиеся до отправки в Маньчжурию три дня пролетели для Дмитрия как один. Рано утром в четверг на борту военного самолета он вылетел к границе. На полевом аэродроме в окрестностях Уссурийска его встретили начальник разведотдела погранокруга и заместитель начальника районного отделения НКВД. Наскоро перекусив, они двинулись в путь.
     Дорога была расквашена осенними дождями, а армейская техника превратила ее в «густо сбитую сметану». Райотделовский «козлик» то и дело садился на брюхо. Приходилось выбираться из относительно теплой кабины и, утопая по колено в холодной жиже, вытаскивать машину из колдобин. Промокшие до нитки, они лишь к сумеркам добрались на заставу.
     Ее начальник, немолодой капитан, догадался заранее растопить баню. За ней последовал простой, но по-хорошему сытный армейский ужин, проглоченный под наркомовские сто граммов (спасибо Клименту Ефремовичу, который в январе сорокового, во время боев на Карельском перешейке, чтобы в прямом смысле согреть бойцов - морозы в тот год стояли страшные, - распорядился выдавать им водку, а летчикам - коньяк), и стало клонить в дремоту. Заметив, что Дмитрий клюет носом, хлебосольный капитан не стал утомлять гостей разговорами и развел по комнатам, где были приготовлены постели. Сбросив сапоги, Дмитрий улегся на покрывало и заснул.
     Разбудили его негромкие голоса. В комнату вошли начальник заставы и начальник разведотдела. Оба были закутаны в водонепроницаемые плащи. Дмитрий поздоровался и встал. Студеная вода из бочки, стоявшей в сенях, прогнала остатки сна. Крепкий, обжигающе горячий чай окончательно вернул ему бодрость. Затем ему выдали такой же безразмерный непромокаемый плащ, вещь совершенно необходимую, если учитывать предстоящий путь.
     Дмитрий потянулся к туго набитому вещмешку, в котором уместился гардероб представителя известной фармацевтической фирмы на северо-востоке Маньчжурии: добротное кожаное пальто, шевиотовый костюм и модные ботинки.
     - Позвольте я, - опередил его капитан и взвалил вещмешок себе на плечо.
     - Присядем на дорожку, - предложил начальник разведотдела, и они опустились на лавку.
     В комнате было тепло и по-своему уютно. В печке-буржуйке потрескивали поленья. Мягкие отблески пламени поигрывали на лицах. Для Дмитрия истекали последние спокойные минуты, впереди его ждал враждебный чужой мир, полный опасности, где цена ошибки - жизнь.
     - Да, дома хорошо, - с грустью произнес он и поднялся.
     - Ничего, и в гостях повезет, - подбодрил капитан и распахнул дверь.
     Их окружила кромешная темнота, под ногами захлюпала вода, ветер стеганул по лицам колючей крупой. Дмитрий шел за капитаном, тот, словно кошка, неслышно ступал по земле, ни разу не сбившись с тропы в густо разросшемся кустарнике. На переходе у ручья, как из-под земли, возникли двое. Один из них присоединился к ним.
     - Ваш проводник, - коротко представил капитан.
     Оставшиеся до границы метры они продирались через густой терновник.
     Наконец начальник заставы объявил:
     - Пришли!
     Дмитрий до рези в глазах всматривался в темноту, чтобы не пропустить условный сигнал, но первым его заметил проводник.
     - Товарищ капитан, все в порядке! - радостно произнес он.
     - Вижу! - подтвердил тот.
     Гордеев присмотрелся. На склоне сопки дважды вспыхнул и погас слабый огонек, потом еще и еще раз.
     - Пора, желаю удачи! - поторопил капитан и порывисто пожал Дмитрию руку.
     Проводник первым нырнул под колючую проволоку, вслед за ним проскользнул Гордеев. Короткими перебежками они пересекли контрольно-следовую полосу. Впереди их ждали китайские подпольщики. Но до них еще надо было добраться.
     Под ногами Дмитрия предательски потрескивали сучья. В эти мгновения рука крепче сжимала рукоятку пистолета. Вскоре колючий кустарник остался позади, и они выбрались к ручью, где была назначена встреча. Проводник перевел дыхание и, приложив ладони ко рту, трижды ухнул филином. Прошла секунда, другая, и из оврага справа ответил посвист рябчика. Затем слабо треснула ветка, и перед ними, словно из воздуха, выросли две невысокие тени. Несколько фраз, брошенных по-китайски, рассеяли последние сомнения: свои. Дальнейший путь к железнодорожной станции Дмитрий продолжил с новыми проводниками.
     Шли всю ночь, обходя стороной редкие стоянки охотников и останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дыхание и убрать с сапог налипавшую пудовыми гирями грязь. Перед самым рассветом выбрались к окраине поселка. Здесь Дмитрий умылся и переоделся.
     Спустя какое-то время на улицу уверенной походкой вышел респектабельный молодой человек - сын белогвардейского офицера, представитель фармацевтической компании Дмитрий Извольский.
     Северный ветер сменился на южный, но нудный осенний дождь по-прежнему лил и лил. Дмитрий с тоской вспомнил о плотном брезентовом плаще, который был куда лучше, чем не спасавшее от непогоды кожаное пальто. Костюм напитался влагой, ботинки быстро отсырели. На вокзале он прошел в полупустой зал ожидания, сел на дубовую лавку и прикрыл глаза. Однако спать было нельзя. Поборов дремоту, Дмитрий с любопытством стал осматриваться по сторонам.
     В зале преобладали китайцы и корейцы. Их тонкие птичьи голоса с непривычки резали слух. В углу спорили о чем-то две женщины. Дмитрий прислушался, заодно проверяя, не забыл ли язык. Так и есть: торговки. Везут в город яйца, не могут решить, в каком месте их лучше толкнуть.
     В какой-то момент в этом птичьем многоголосье зазвучали тревожные нотки. В разведчике проснулось чувство близкой опасности. Инстинкт его не обманул - в зал вошел полицейский патруль: два белогвардейца-семеновца и один японец. Рыскающие взгляды зашарили по лицам пассажиров. Когда они остановились на нем, между лопаток пробежал холодок, рука невольно скользнула в карман, где лежал пистолет. К счастью, с улицы донесся сиплый свисток паровоза, толпа загомонила и, подхватив, вынесла Дмитрия на перрон.
     Из густого тумана вырос старенький, еще времен русско-японской войны, локомотив. Выпустив облако пара, он на удивление резво протащил вдоль перрона с десяток ветхих вагонов и остановился в положенном месте. У последних вагонов, попроще, началась давка, китайцы и корейцы штурмом брали места. Дмитрий с трудом продрался сквозь галдящую толпу к голове поезда. Посадка тут проходила более пристойно. Суетливо протерев поручни, проводник-китаец услужливо согнулся в поклоне перед японским офицером-пограничником. Тот поднялся в тамбур, окатив его презрительным взглядом Вслед за ним проплыл перетянутый ремнями желтый кожаный чемодан. За пограничником дружной гурьбой повалили офицеры чином пониже, затем пришел черед коммерсантов и чиновников.
     Дмитрий оказался в одном купе с офицерами японцами и пожилым работником КВЖД Алексеем Никитиным. Без всяких церемоний японцы заняли нижние полки, а им, русским, пришлось довольствоваться верхними. Но сожалеть о таком соседстве не пришлось. Сутолока еще не успела улечься, как в коридоре появился полицейский патруль и началась проверка документов. Начальник патруля, завидев японцев, лишних вопросов не задавал.
     Когда проверка закончилась и патруль вернулся в здание вокзала, дежурный по станции наконец поднял флажок. Паровоз поднатужился и дернул вагоны. Дробно постукивая колесами, серо-черная гусеница поползла к Харбину.
     За окном продолжал моросить дождь, навевая на пассажиров тоску. Дмитрий лег, отвернулся к стенке и попытался заснуть, но ему это не удалось. В купе ввалились подвыпившие японцы. На столике появилась копченая курица, а к ней - пузатая бутылка саке. Потом загремели кружки, раздался громкий смех. Дмитрий переглянулся с соседом, лежащим напротив, и они, не сговариваясь, спустились вниз, намереваясь отправиться в ресторан.
     В ресторане кучка чиновников чахла над той же саке, только бутылка была поменьше. Официант, скучая, играл с поваром в кости. Дмитрий пробежался взглядом по меню. Выбор был не ахти: каша из чумизы, пара салатов, жареная утка, рыба и чай с китайскими пампушками, которые варят на пару. Они остановились на рисовой водке, простеньком салате и вареной рыбе. Официант расторопно принес заказ. Выпив по русскому обычаю за знакомство, они принялись за закуску. После четвертой рюмки Алексей Иванович захмелел, его потянуло на воспоминания. Вначале Дмитрий слушал старика рассеянно, так как мысли занимала предстоящая встреча с резидентом, но вскоре печальная история инженера-путейца по-настоящему захватила его. Был и еще один момент, чисто профессиональный. Штрихи из чужой жизни помогали сделать правдоподобной любую легенду прикрытия. Память Дмитрия цепко фиксировала детали.
     Никитин рассказывал о майских днях 1898 года, когда первый отряд русских путейцев прибыл на пароходе «Благовещенск» в маньчжурское селение Харбин. Никакого города тогда не было и в помине. Так - несколько домишек на грязной улице. В тот же день прямо на набирающем цвет маковом поле был забит первый колышек. Вскоре в одном из дощатых бараков начала работу контора русско-китайского банка. Постепенно бараков становилось все больше, и к концу года в этом медвежьем углу обосновались уже тысячи русских. Грандиозная стройка шла не прекращаясь. У причалов день и ночь разгружались баржи, материалы незамедлительно поступали на участки, город рос как на дрожжах. К 1900 году на пригорке засверкал куполами красавец Свято-Николаевский собор, от него строгим веером расходились новехонькие улицы. Прямую, как стрела, Китайскую украшали здания Железнодорожного собрания и Правления дороги. Невиданными темпами строилась и сама дорога. За четыре с небольшим года русские рабочие с помощью кирки и лопаты проложили тысячи километров путей. Дорога тогда называлась Китайско-Чанчуньская, и тянулась она от Маньчжурии до Суйфыньхэ, от Харбина до Даляня, от Ляояня до Бэньси, от Суцзятуня до Фушуня, от Дашицяо до Инкоу и так далее. Когда в марте 1898 года России в аренду был передан Люйшунь, город-порт на берегу Желтого моря, он так же был соединен с Харбином и благодаря этому превращен в неприступную, как тогда казалось, крепость - Порт-Артур. Русско-японская война 1904-1905 гг., неудачная для русских, сказалась и на дороге, рассказывая об этом, Никитин вздохнул, ее южную ветвь от Чанчуня до Даляня и Люйшуня пришлось отдать японцам, она стала называться Южно-Маньчжурской железной дорогой. Потом прошла Первая мировая война, в России свершилась революция, и за обладание КВЖД началась острая борьба. В 1924 году КВЖД была отдана под совместное управление СССР и Китая. Но Япония не поумерила аппетитов. Оккупировав Северо-Восточный Китай, она превратила дорогу в зону бесконечных провокаций.
     Никитин ушел в сторону от опасной темы и стал вспоминать далекое прошлое: ежегодные шумные балы в Железнодорожном собрании, рождественские праздники, преображавшие Китайскую улицу, заваленные пушниной магазины русских промышленников, веселую суету у ресторанов «Новый Свет» и «Тройка». В Харбине везде звучала русская речь - и в Новом городе, и в пригороде Мадягоу, и это неудивительно - большинство населения были русские. После Гражданской войны в Харбин потянулись эмигранты, представители офицерства, интеллигенции, купечества. Многие из них так и остались там навсегда - увы, в могилах, на Покровском, на Успенском кладбищах, лишенные возможности вернуться на родину. Родина вышвырнула их вон, избрав себе иных, коммунистических, богов. Пытались ли харбинцы бороться с советской властью? Пытались, и еще как. Пылали приграничные села в Забайкалье и Приамурье, плодились правительства в изгнании, появлялись антисоветские союзы, вожди которых, атаман Семенов, атаман Анненков, призывали к крестовому походу против большевиков.
     Как выяснилось, в одном из таких отрядов воевал и сын Никитина Александр. После ночного набега на станцию Борзя он, получивший тяжелое ранение, провел долгие месяцы на больничной койке. В тридцать втором, встав на ноги, Александр уехал на заработки в Шанхай, и там его следы затерялись. Была у Никитина и дочь Елена. В тридцать четвертом вместе с мужем, инженером-путейцем, обслуживавшем дорогу, она выехала в СССР. Ее редкие письма служили старику утешением...
     Когда рассказ Никитина подошел к концу, в ресторане уже никого не осталось. Дмитрий расплатился, заботливо подхватил под руку старика и повел в купе, но прилечь им не удалось. На их полках лежали пьяные в стельку японцы. Остаток ночи пришлось провести в купе проводников, да и то после небольшого скандала, учиненного Дмитрием.
     Ранним утром за окном замелькали пригороды Харбина. Из серой полумглы проступило монументальное здание вокзала. Поезд плавно замедлил ход и остановился, пассажиры повалили к выходу. Дмитрий поднес чемодан Никитина до привокзальной площади и, тепло попрощавшись, поспешил раствориться в толпе. За углом он нанял извозчика и коротко приказал:
     - На Мостовую!
     Громыхая по брусчатке, пролетка покатилась вперед. День только разгорался, но на улицах уже появились торговцы, оживали рынки, распахивали двери мастерские. Над городом плыл колокольный звон - уже потом Дмитрий узнал, что здесь было двадцать два православных храма. Комсомолец, он не верил в Бога, но все же льющаяся в уши музыка была ему приятна. Харбин уже не казался таким чужим.
     На Мостовой Дмитрий расплатился с извозчиком и к месту явки пошел пешком. Нужный ему дом, судя по номерам, находился поблизости. Его взгляд выискивал бронзовый барельеф Асклепия, покровителя врачевателей. Наконец он увидел то, что искал. Внизу, на первом этаже, располагалась аптека. В одном из окон виднелись рога уссурийского оленя - значит, явка не провалена.
     Аптека была еще закрыта, массивная ручка легко подалась нажиму, но дверь с другой стороны, очевидно, удерживала щеколда. Дмитрий нажал на звонок. Ему не пришлось ждать.
     - Иду, иду, - раздался приятный голос.
     Дверь распахнулась, и Дмитрий увидел красивую молодую девушку. Большие зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, волосы цвета вороньего крыла, забранные в тугой узел, нежный овал лица и... маленькая кокетливая родинка над верхней губой.
     Девушка внимательно посмотрела на посетителя и предупредила:
     - Извините, но мы еще не начали работу.
     - Простите за беспокойство, я к Глебу Артемовичу по неотложному делу, - замялся Дмитрий.
     - Вот как? Тогда проходите, - пригласила девушка и ушла в подсобное помещение.
     А навстречу Дмитрию уже шел настоящий богатырь. Высокий лоб, крупный нос, на котором пристроились очки, и пышная борода делали его удивительно похожим на Льва Толстого. Это был содержатель конспиративной квартиры советской разведки Глеб Свидерский.
     - Слушаю вас, молодой человек! - густым басом сказал он.
     - Я из фармацевтической компании... - не спешил с паролем Дмитрий.
     - Так какое у вас неотложное дело?
     - Мы обеспокоены отказом от партии судзухинского корня, - с акцентом на последних словах ответил Дмитрий, это и был пароль.
     Свидерский подобрался, снял очки, протер платком круглые стекла и произнес отзыв:
     - Она оказалась не только пересушена, но имела много дефектов.
     Оба с облегчением вздохнули, порывисто пожали друг другу руки и представились. Когда первое волнение улеглось, Свидерский поинтересовался:
     - Вы давно оттуда?
     - Пошли вторые сутки.
     - Как добрались?
     - Без приключений.
     - Завтракали?
     Дмитрий замялся.
     - Все ясно, батенька, не стесняйт
     есь, мы тоже еще не ели, - благодушно заметил Свидерский и закричал в сторону: - Аннушка, у нас гость!
     Затем он провел Дмитрия в кабинет.
     Дмитрий огляделся. У окна стоял массивный дубовый стол, заставленный аптекарскими приборами. Большой кожаный диван занимал место между дверью и стеклянным двухстворчатым шкафом. Стены украшали картины, среди которых выделялись два парадных портрета: мужчины в походной казачьей форме и женщины в свадебном платье, тонкие черты лица были тронуты печалью - видно было, что портрет рисовал хороший художник.
     - Располагайтесь, как у себя дома, - сказал Свидерский, но Дмитрий прямо заявил:
     - Я очень ограничен во времени! Мне нужно срочно встретиться с Дервишем. А еще - надежная квартира.
     - С квартирой проблем нет, первое время поживете у нас, а что касается встречи, то в ближайшее время она вряд ли возможна. Вы приехали неожиданно...
     - Да, это так, но он мне нужен сегодня! - твердо сказал Дмитрий.
     - Хорошо, хорошо! Я постараюсь, все устроить, - заверил Свидерский.
     Разговор прервал стук в дверь. В кабинет вошла Аннушка, та самая молодая девушка, что встретила Дмитрия. Дмитрий только сейчас заметил, какая у нее грациозная фигура, точеная, как у древнегреческих богинь.
     Девушка явно смутилась и скороговоркой произнесла:
     - Папа, у меня все готово.
     - Извините, батенька, старика, я тут вас разговорами потчую, а вы ведь хотите отдохнуть с дороги, да и завтрак стынет, - спохватился Свидерский. - Пойдемте-ка я вам спальню покажу.
     Спальня Дмитрию понравилась. Больше всего его устроило то, что в ней была дверь, ведущая к черному ходу. Прямо под окном была крыша небольшой сараюшки, по которой в случае опасности также можно было покинуть дом.
     Приведя себя в порядок, он спустился в столовую. Завтрак прошел быстро, и сразу после него Свидерский заспешил в город на поиски Дервиша.
     Дмитрий поднялся к себе в комнату и принялся перелистывать путеводитель по Харбину, который предусмотрительный хозяин положил на видное место.
     Возвращения аптекаря ждать долго не пришлось. Он появился вскоре после обеда, по его радостному лицу можно было догадаться, что поиски резидента завершились успехом. Встреча была назначена на вечер в Погребке Рагозинского - уютном ресторанчике, расположенном на Китайской улице. В основном в нем собирались русская эмиграция, служащие КВЖД и местная богема. Место пользовалось хорошей репутацией, и полицейские не особо докучали посетителям проверками.
     Дмитрий стал готовиться к явке. С помощью путеводителя он проработал все возможные маршруты и с наступлением сумерек вышел в город. Некоторое время он погулял по улицам, а когда стрелки часов приблизились к девяти, направился к Погребку. Как и следовало из путеводителя, ресторан находился поблизости от фирменного магазина Куне и Альберте. Светящаяся бочка над входом рассеяла последние сомнения - пришел.
     У входа стоял осанистый швейцар, напоминающий отставного генерала. Он церемонно раскланялся и распахнул перед Дмитрием тяжелую дверь. Шустрый гардеробщик ловко подхватил пальто. Задержавшись у зеркала, Дмитрий провел расческой по волосам и прошел в зал.
     В зале был приятный полумрак. На эстраде что-то наигрывали музыканты - пожилой усатый пианист и одетый во фрак скрипач. За столиками сидела разношерстная публика. Наконец взгляд Дмитрия отыскал того, с кем шел на встречу. Внешность корейца, темно-синий платок в верхнем кармане пиджака - все совпадало с описанием, что дал Свидерский. Резидент тоже заметил его и непринужденно поправил платок. Это был знак - можно подойти.
     Дмитрий обогнул эстраду и остановился у столика.
     Дервиш встретил его паролем:
     - Молодой человек, вы заставляете ждать, я голоден как волк!
     - В таком случае аппетит будем утолять вместе! - как положено, сказал Дмитрий и сел на свое место.
     Прощупав его взглядом, Дервиш спросил:
     - Как поживает Сергей Арсеньевич?
     - Забот по горло! - не стал вдаваться в подробности Дмитрий.
     - Насколько я понял, с недавнего времени заботы у нас общие?
     - Совершенно верно, и он рассчитывает на вашу поддержку.
     - Поможем, правда, времени в обрез, но, надеюсь, справимся, - проявил осведомленность Дервиш.
     - Надо успеть до конца ноября, - напомнил Дмитрий.
     - Об этом поговорим позже, а сейчас... А сейчас давайте сделаем заказ. - Дервиш улыбнулся. - К сожалению, в Харбине не так много мест, где можно хорошо поесть. Вернее, поесть по-русски, без всяких этих китайских штучек. М-ммм, какой здесь борщ! И духовная пища на уровне. Вертинский поет, когда наезжает из Шанхая, кстати, сегодня он здесь, Коля Негин... Нет, положительно хорошее место.
     - Сдаюсь! - поднял руки Дмитрий.
     Дервиш хлопнул в ладоши. К ним подлетел чубатый молодец в перетянутой шелковым шнурком красной атласной рубахе и развернул меню. Мелочиться они не стали, выбор был сделан богатый. Ждать заказ долго не пришлось. Вскоре на столе появилась водка, а на закуску к ней - дымящиеся расстегаи с визигой.
     - За знакомство и удачу! - предложил тост Дервиш.
     В Погребке действительно превосходно готовили. Дмитрий с аппетитом уплетал пирожки, за которыми появился наваристый борщ со сметаной. Дервиш говорил ни о чем, видимо, решив отложить серьезный разговор на потом.
     Тем временем зал заполнился до отказа. На эстраде произошло заметное оживление. Под низкими сводами поплыли нежные звуки. Публика, внимая им, притихла. Одна из кулис дрогнула, и на сцену вышел всеобщий любимец - Александр Вертинский. Его встретили шквалом аплодисментов. Вертинский ответил элегантным поклоном, поднял руку, призывая публику к тишине, и запел.
     Дмитрий, забыв про ужин, отдался во власть песни, голос Вертинского, о котором он много слышал от матери, проник ему в самую душу.
     В бананово-лимонном Сингапуре,
     в бури,
     Когда у вас на сердце тишина,
     Вы, брови темно-синие нахмурив,
     Тоскуете одна... -
     пел грустный Пьеро, и вместе с ним грустили те, кто по разным причинам оказался за пределами родины. На глазах многих наворачивались слезы.
     Несколько дней назад советский офицер Дмитрий Гордеев и представить не мог, что вместе с недобитыми буржуями будет слушать кабацкие песни. Но вот что удивительно, сидя здесь, в переполненном зале, он не испытывал ни ненависти, ни презрения к классовому врагу. В его смятенной душе зарождалось что-то новое, чему он пока не мог подобрать определения. Сердце его всецело принадлежало песням. А когда зазвучала знаменитая «Молись, кунак»:
     
     Молись, кунак, в стране чужой,
     Молись, молись за край родной,
     Молись за тех, кто сердцу мил,
     Чтобы Господь их сохранил.
     Пускай теперь мы лишены
     Родной семьи, родной страны,
     Но верим мы - настанет час,
     И солнца луч блеснет для нас... -
     он почувствовал, что сам с трудом сдерживает слезы.
     Это была не просто песня, а скорее молитва об утраченной родине, о прошлом... и о будущем. В час, когда фашисты наступали на Москву, последние слова приобретали совсем иной смысл.
     Последний куплет зал пел стоя.
     Дмитрий был потрясен. Он почувствовал общность с теми людьми, что наполняли зал. Разделенные границей и идеологией, и он, и они были все же детьми одной многострадальной русской земли.
     Вертинский закончил петь, а публика все не отпускала его. Концерт прервало внезапное появление полицейских.
     - Всем оставаться на местах! Проверка документов! - раздалась грозная команда.
     Дервиш и Дмитрий напряглись.
     Глава 8
     Полковник Дулепов вне себя от ярости метался по кабинету. За ним угрюмо наблюдал ротмистр Ясновский, который знал, чем обычно заканчиваются такие вспышки, - подчиненные, получив разнос, приходили в себя несколько дней. Однако на сей раз было от чего бушевать. Полная риска работа отдела контрразведки по внедрению агентов в разведывательную сеть большевиков в Маньчжурии пошла псу под хвост, и все из-за того, что Дулепов поспешил поделиться информацией с японскими коллегами. Те и настояли на том, чтобы устроить проверку документов. Но облава в Погребке ничего не дала, кроме... кроме обратного результата. Крупная рыба в сети не попалась, хотя, по некоторым данным, там должна была состояться встреча двух советских резидентов. Допустим, они действительно присутствовали в ресторане... Вот это-то и было самое страшное: как профессионалы, они не могли не насторожиться. Просто так облавы не проводят. Потянув за концы, подпольщики могут выйти на дулеповского агента, работающего под псевдонимом Тихий. Ему и так в последнее время не доверяют: не в меру болтлив, любопытен, шляется по бабам. Такому только листовки расклеивать на заборах да чинить мелкие пакости местной полиции. На волоске висел и другой агент, Паша, завербованный с невероятным трудом. Пакостный оказался парень... Можно не сомневаться, что рано или поздно он попадет под нож подпольщиков. А может, и под нож своих.
     - Бараны тупоголовые, козлы узкоглазые, - брызгая слюной, кипел Дулепов. - Какого вообще черта к проверке япошек допустили? Им не шпионов ловить, а кобылам хвосты подкручивать. Живодеры недоделанные! Только и могут, что яйца тисками щемить, но этим большевиков не проймешь! Сколько их уже передохло, а результату ноль. Бандура молчит, Козлов молчит...
     - А с Федоровым вообще по полной осрамились! - поддакнул Ясновский. - Деду сто лет в обед, а его целой толпой взять не смогли. Пока дверь в его курятнике ломали, он, подлюка, успел все шифры уничтожить, двоих узкоглазых на месте завалил - в реку. До середины доплыл...
     - А с ним и все концы в воду! - Кулак Дулепова с размаху грохнул по столу. От тяжелого удара ручки и карандаши вылетели из подставки и с грохотом раскатились по полу. - Голову даю на отсечение, что у Федорова был прямой выход на резидента!
     - Это однозначно подтверждает рация и то, что осталось от шифровки, - согласился Ясновский.
     - Суки!
     Рука Дулепова потянулась к телефону, но на полпути остановилась. В приемной раздались громкие голоса, дверь бесцеремонно распахнулась, и в кабинет вошли японцы: начальник отдела жандармского управления полковник Сасо и глава военной разведки штаба Квантунской армии полковник Такеока. Оба были мрачнее тучи. На желтых лицах залегли глубокие морщины, глаза казались еще уже.
     - Легки на помине, - едва слышно буркнул Ясновский.
     Дулепов сделал вид, что не заметил протянутых для пожатия рук. Офицеры обожгли его злыми взглядами, но обиду проглотили молча. Не дожидаясь приглашения, они разместились на диване. Ротмистр болезненно поморщился, Дулепов, тяжело дыша, плюхнулся в кресло у стола и демонстративно принялся перебирать бумаги. В кабинете воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь дробным стуком печатной машинки, доносившимся из-за неплотно прикрытой двери.
     Первыми начали разговор японцы. Сасо зашел издалека:
     - Азалий Алексеевич, мы с вами много сделали, чтобы обезглавить коммунистическое подполье в Маньчжурии и сорвать шпионскую деятельность красных агентов. И я лично, и господин Такеока, и командование Квантунской армии высоко ценим заслуги ваших подчиненных. Однако нам так и не удалось полностью парализовать работу советской резидентуры. Более того, в последнее время она значительно активизировалась, и не мне вам объяснять, что последний захват ее агентов в Хулиане - лишь надводная часть айсберга...
     На этом терпение у Дулепова иссякло. Побагровев, он закричал:
     - И это вы называете работой?! Взяли какую-то шушеру! Да если бы...
     - Мы ловили большевистских агентов! - с раздражением перебил его Сасо.
     - Ловили? Дурака вы валяли! Да вы сорвали...
     - Господин Дулепов! Господин Дулепов, вы забываетесь, я...
     Но Дулепов уже не мог остановиться:
     - Вот где это у меня сидит! Провалить серьезную операцию! И деньги, потраченные на нее...
     - Деньги? - скривился японец. - Давайте не будем о деньгах.Нам известно, куда вы тратите значительную их часть! - Потянувшись, он поддел тростью, с которой пришел, роскошный ковер на полу.
     Дулепов понял, что хватил через край, но не удержался от упрека:
     - Мы вам выделили лучших боевиков, чтобы уничтожить Сталина, и где они? Это еще надо разобраться, почему их взяли на границе, и ваша комиссия мне не указ!
     (Продолжение следует.)