Главы из романа

     – Мы не на охоте, Модест, кто такой? – торопил Дулепов.
     Клещев скосил глаза на Сасо. Тот весь превратился в слух. Значит, японцы о Долговязом ничего не знают, догадался филер и заговорил скороговоркой:
     — Объект работал со знанием дела. Маршрут выбрал не просто так. На набережной в такое время «хвост» засечь проще просто, но мы исхитрились подобраться. Он и Гном сошлись на тропинке, что в сторону ведет от аллеи. Контакт, как я сказал, был наикратчайший. Потом японские коллеги продолжили работу по Гному, ну а мы этого повели. Он к центру города рванул. Нас не заметил, головой ручаюсь. В конце улицы шмыгнул в подворотню, там двор проходной. На параллельной улице, похоже, его машина ждала. Мы не стали устраивать гонки, чтобы не вспугнуть, но... – Клещев замолчал, не зная, что говорить дальше.
     В глазах Дулепова вспыхнули злые огоньки, он еще больше покраснел. Ничего хорошего это не предвещало, и филер невольно вжал голову в плечи. Но развязка оказалась неожиданной. Полковник какое-то время помолчал, а затем бодро произнес:
     — И хорошо, что не вспугнули. Главное, контакт зацеплен. Теперь мы знаем, кто в штабе работает на большевиков. А твоего Долговязого мы, надеюсь, найдем. Все так, господин Сасо?
     Японец кивнул, лицо его оставалось непроницаемым. Подталкивая Клещева к двери, Дулепов прошипел:
     — В следующий раз за такую работу яйца оторву! – И уже громче добавил:
     – К вечеру на стол подробный рапорт на Гнома и Долговязого.
     В приемной Ясновский злорадно посмотрел на бурую физиономию Клещева:
     — Ну, как банька? Может, пивка для рывка?
     Филер молча проглотил обиду и отправился к себе писать рапорт, а Дулепов возвратился к столу и потянулся к бутылке.
     – Нет, нет! С меня хватит, – отказался Сасо.
     – Как хотите, а я выпью. Не оставлять же добро.
     – Вам виднее, – пожал плечами японец. – Мне пора, Азалий Алексеевич. Надо собраться с мыслями. Появление Долговязого – лишнее подтверждение тому, что мы попали в яблочко. Правильно я говорю? Жаль, конечно, что ушел...
     Теперь уже Дулепов занял позицию Клещнева.
     – Может, оно и к лучшему, – сказал он. – Из слов Клещева следует, что Долговязый слежки не заметил. Лично я не вижу проблем, кинем все силы на Гнома, а там и Долговязый выплывет.
     – Согласен, – поднял руки вверх Сасо. – Но вопросы все же остаются. Где гарантия, что среди штабных нет еще одного агента красных?
     – Всякое может быть, – кивнул Дулепов. – Но если и есть, его еще надо раскрыть. В случае с Гномом все по-другому. Гном у нас в руках и... и Долговязый тоже. Через них мы получим выход на русского резидента. Возьмем резидента — обрубим каналы связи, а без них вся эта шушера гроша ломаного в базарный день не стоит.
     – Давайте не будем загадывать, Азалий Алексеевич, – остудил его пыл Сасо. – Гном, Долговязый – это прекрасно, но надо искать и другие подходы к резиденту.
     – А вы отдайте мне Люшкова, и дело быстрее закрутится, – закинул удочку Дулепов. – Красные за ним давно охотятся, а я могу использовать его как приманку. Мы ведь, кажется, уже говорили об этом.
     – Хорошо! Забирайте хоть сегодня, я дам команду, – согласился Сасо.
     – И последнее: подкиньте деньжат, а то на этого жеребца, я Люшкова имею в виду, точно не хватит.
     — Присылайте счета, оплатим! – уклончиво сказал Сасо.
     Когда он ушел, Дулепов первым делом допил коньяк и зычно гаркнул:
     – Ротмистр!
     – Слушаю, Азалий Алексеевич, – показался в дверях Ясновский.
     – Что, брат, погарцевать не хочешь? – ухмыляясь, спросил Дулепов.
     – Вроде не жеребец, – настороженно сказал ротмистр, не зная, чего ему ожидать.
     – Ой ли? – Дулепов рассмеялся и полез в сейф. Достав оттуда пачку денег, он протянул их Ясновскому. – Забирай, тут на неделю хватит, пошататься по борделям и кабакам.
     Брови Ясновского поползли вверх.
     — Что, удивил я тебя? Слушай оперативную задачу: водку жрать и баб щупать будет Люшков, отдали нам его японцы. А тебе придется смотреть, чтобы эта скотина раньше времени с копыт не свалилась. Ну, сволочь! – В душе старого жандарма проснулась лютая ненависть к бывшему энкавэдэшнику. – Сколько нашего брата пустил в расход, а японцы носятся с ним как с писаной торбой! Как же, обещал самого Сталина хлопнуть! Какого на хрен Сталина? Мы ему лучших людей выделили, и где они сейчас?
     – Один Пашкевич чуть живой вернулся, – вздохнул ротмистр.
     – Пашкевич? – взвился Дулепов. – Да Пашкевич такая же сволочь, как и сам Люшков. Я на сто процентов уверен, НКВД его перевербовало. Жаль, не успели расколоть, подох раньше времени. Ладно, дело прошлое.
     – Можно вопрос? – замялся ротмистр.
     – Что такое, Вадим?
     – Кабаки, бабы – это понятно. А дальше что?
     – А от жизни иди. Мы ищем их резидента, так?
     – Так.
     – Вот Люшков нам в этом и поможет.
     – Люшков?
     – Вот именно! Скажешь, что в Харбин направили связника из управления НКВД по Дальневосточному краю.
     – Точно! Он же там служил!
     – Соображай дальше, Вадим. Наверняка Люшков попробует выйти на него сам, он денежки любит. А наше дело – проследить. Понял, для чего я тебя приставляю?
     – Ну вы и голова, Азалий Алексеевич, – уважительно протянул Ясновский.
     – Иди работай, юноша. Поживешь с мое и не такое придумаешь. Гони за Люшковым!
     Но Ясновский выходить из кабинета не собирался.
     – Ты чего? – уставился на него Дулепов.
     – Боюсь, не справлюсь, господин полковник. Вы же знаете, как я к Люшкову отношусь. Пасти его, дружбу изображать – не по мне это. Сорвусь я...
     – Отставить, ротмистр! – гаркнул Дулепов. – Сорвется он! Барышня нашлась, институтка! Ты на службе, Вадим. Прикажу, будешь его взасос целовать и не пикнешь. Твое личное отношение к Люшкову никого не интересует – нам резидент нужен.
     – Простите, Азалий Алексеевич... – промямлил Ясновский.
     – Иди. Да, вот еще что. Работать будешь вместе с Модестом. Свяжись с ним сам.
     Ротмистр вызвал машину и поехал за Люшковым. Путь был неблизким, километров сорок от города по грунтовой дороге. Настроение было мерзопакостным. На дармовые деньги погулять – это пожалуйста, но не в компании с Люшковым. Придумал же, старый черт! За этим энкавэдэшником кто только не охотится. Один неверный шаг – и пуля обеспечена. «Ты на службе, Вадим» – в гробу он видал такую службу. Вот именно, в гробу...
     Вдали показалось селение. Пять или шесть домишек, жавшихся друг к другу. В одном из них скрывался Люшков. Искать его тут вряд ли кому пришло бы в голову.
     Войти в дом просто так не удалось.
     – Кто тама? – настороженно спросил чей-то голос
     – Ротмистр Ясновский. Полковник Сасо должен был предупредить.
     – Документы давай.
     Тяжелая дверь приоткрылась, и ротмистр сунул в руки охранника-японца свое удостоверение.
     — Проходи, – сказал тот, изучив удостоверение вдоль и поперек.
     «Неужели он читает по-русски?» – раздраженно подумал Ясновский.
     – Госпадина приехал к госпадина Рюскову?
     – К Люшкову, к Люшкову. Я забираю его!
     – Госпадина Сасо звонил, – кивнул охранник и повел Ясновского за собой.
     В комнате царил полумрак, середину ее занимал круглый стол, покрытый плюшевой скатертью, в углу стоял комод, а на комоде – невесть откуда взявшийся здесь тульский самовар.
     — Вы ко мне? – раздался голос. Ясновский и не заметил, как вошел Люшков.
     «А он изменился», – отметил про себя ротмистр. Люшкова он не видел несколько месяцев. За это время перебежчик сильно сдал. Кудрявый смоляной хохолок на макушке поблек, залысины стали еще больше, нос вытянулся и заострился. Прежними оставались лишь глаза – из-под кустистых бровей они хитрыми буравчиками сверлили вошедшего.
     – К вам, к вам, Генрих Самойлович. Рад вас видеть живым и здоровым – Ясновский попытался придать своему голосу приветливость.
     – С чего бы это? – не поверил Люшков.
     – Ну как же! Служим одному делу и...
     – Ладно, ротмистр, оставьте эти сказки для дураков. Говорите прямо – зачем пожаловали?
     Но Ясновский уже вошел в роль.
     – Вам не осточертело торчать в этой дыре? – спросил он, многообещающе улыбаясь.
     – Допустим, осточертело, а что вы можете предложить?
     – Харбин вас устроит?
     – Харбин? С чего вдруг такая милость? Держали, держали в этой дыре...
     – Генрих Самойлович, это не милость, это нормальное развитие событий. Конечно, при нашей работе опасность всегда существует, но, мне кажется, ситуация изменилась. Во-первых, взяли боевиков – тех, кто готовил на вас покушение. Во-вторых, дали прикурить подпольщикам, а главное – вышли на красного связника.
     – На связника? – заинтересовался Люшков.
     – Да, Генрих Самойлович! – Душа ротмистра возликовала: кажется, клюнул.
     Но Люшков неопределенно пожал плечами и сказал:
     – Часом, не в качестве живца хотите использовать?
     – Генрих Самойлович, о чем вы? Мы не можем разбрасываться такими кадрами, как вы. Давайте присядем, и я вам все расскажу.
     Люшков турнул с табуретки пушистого черного кота.
     – Садитесь, – нелюбезно сказал он.
     Ясновский поморщился, но сел.
     – В общих чертах ситуация складывается следующим образом. По данным нашей агентуры, но главное – из расшифрованной радиограммы харбинской резидентуры...
     – Взяли радиста? – оживился Люшков.
     – Нет, к сожалению, не удалось. Был ранен при захвате, пытался бежать, но утонул. Остались полусгоревшие бумажки, но наши дешифровальщики кое-что прочли. Так вот, в ближайшие дни в Харбин прибывает связник. Встреча с резидентом намечена в одном из ресторанов, вот тут-то и потребуется ваша помощь.
     – Не понял, с какого бока?
     – Генрих Самойлович, связник направлен управлением НКВД по Дальневосточному краю, так что готовьтесь встретить старого приятеля.
     – Век бы этих приятелей не видать, – Люшков зло стукнул кулаком по столу.
     – Ну, встреча будет короткой, а потом препроводим его в надежное место. Надеюсь, тюремная камера ему подойдет? – хохотнул ротмистр.
     – Ваша взяла, надоело мне тут торчать!
     Люшков поднялся и ушел собираться в спальню. Через полчаса они выехали в Харбин. По дороге случилась досадная неприятность: лопнуло колесо у машины. «Ох, не к добру это», – подумал ротмистр, не к месту вспомнив черного кота.
     До города они добрались ближе к ночи. Конспиративная квартира находилась на Нижней улице, рядом с Благовещенским собором. Ясновский показал комнаты Люшкову и ушел, предупредив, что заедет завтра вечером, к восьми часам.
     Ровно в восемь машина стояла у подъезда. Люшков придирчиво осмотрел себя в зеркало – кажется, придраться было не к чему – и поспешил вниз. Ясновский сухо поздоровался – после вчерашнего славословия он чувствовал себя совершенно разбитым. К тому же он не любил опасность. То, что за Люшковым охотятся красные, сомневаться не приходилось. Они не успокоятся, пока не устранят Иуду, но в планы ротмистра вовсе не входило быть живой мишенью. А все Азалий с его затеями. Ладно, авось пронесет...
     Обход они решил начать с ресторана «Модерн». По дороге Люшков с интересом расспрашивал ротмистра о последних новостях Харбина: о дебюте Ване Дыбова в «Погребке», о скандальном романе певички Верочки Маневской. Ясновский понял, что информацию он черпал из «желтых» газет. Странно, что бывший энкавэдэшник интересуется такими вещами.
     Вечер в ресторане только начинался, публика еще не успела разогреться. Люшков пробежался глазами по залу и покачал головой: знакомых ему лиц не было. Они сели и сделали заказ. Выбирал Люшков – к недовольству Ясновского все caмое дорогое. «На этого еврейчика никаких денег не хватит», – подумал он. Выпив, Люшков расслабился. Теперь он уже выискивал в зале подружку на вечер, Ясновский в этом не сомневался. Сальный взгляд скользил по обнаженным женским плечам, по роскошным бюстам, выпирающим из декольте. Одной из барышень в годах он даже начал
     пьяно подмигивать.
     Хороший оперативник, он вел свою игру. Водка его не брала, за долгие годы организм закалился. Тем более взяли русскую, хорошо очищенную. Под обильную закуску такую пить да пить. Бабы по большому счету не интересовали, но надо было соответствовать. Не сидеть же в этом шалмане, как этот глупый ротмистр. Да на его роже написано, что он тут неспроста.
     Внезапно шум ресторана окончательно перестал кружить голову. Люшков напрягся. Кажется, за ним следят. Закуривая, он скосил глаза в сторону.
     За столиком у колонны сидели трое. Два мужика и баба, русские. Мужики – служащие средней руки, из числа тех, кто протирает штаны в конторах. Баба... Баба насторожила Люшкова больше всего. Носатая, худая и плоская, с выпирающими неровными зубами, она отлично смотрелась бы в кожанке с маузером в руке. Знаем мы эту породу, передернулся Люшков.
     Закуска перед ними стояла небогатая. И одна бутылка водки на троих – ну что это такое! Странная компания вяло ковырялась в тарелках, простреливая зал цепкими взглядами. Несколько раз взгляды останавливались на нем, но далее этого дело не шло.
     Аппетит у Люшкова окончательно пропал. Все, догнали... И зачем он поддался на эту авантюру?
     Перед глазами промелькнула вся его жизнь. В далекое июньское утро тридцать восьмого года он принял мучительное для себя решение. Выбора не оставалось: либо жизнь, либо смерть в подвалах Лубянки. Растерянный пограничный наряд остолбенело смотрел, как он уходил в сторону Маньчжурии. Поздно спохватились, ребята... По нейтральной полосе стелился густой туман, обещая жаркий день. Люшков бежал, не соблюдая осторожности – а, будь что будет. Лицо заливал пот, на бегу он снял фуражку и отер его. Пограничники наконец закричали ему что-то вслед, потом раздались выстрелы. Полоса вспаханной земли закончилась. Их земли... Впереди его ждала неизвестность, но лучше так, чем жить в постоянном унижении. Власть они советскую построили... Да кому она нужна, такая власть? Нет, бежать, бежать – от этого выродка Берии, от его холуев братьев Кобуловых, от других прихлебателей, которые думают только об одном – спасти свою шкуру любой ценой...
     И все же сердце щемило. Этой власти он отдал себя без остатка.
     В шестнадцатом году он с юношеской пылкостью окунулся в бурлящий котел революции. По ночам, скрываясь от полицейских, вместе с пацанами из рабочих дружин расклеивал по улицам Одессы большевистские листовки, а когда в городе установилась советская власть, без раздумий вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы остался на подпольной работе. В феврале восемнадцатого был арестован, но сумел бежать. Затем отчаянно рубился с петлюровцами, пока не свалился с сыпняком. Почти месяц валялся в выстуженном вагоне, где размещался лазарет, чудом выжил и, едва поднявшись на ноги, снова ринулся в бой. Под Каневом отряд попал в окружение, но ему с горсткой красноармейцев все же удалось пробиться к своим.
     Вскоре партия заметила преданного бойца и в июне двадцатого направила на работу в ЧК. Там он по-прежнему не щадил ни себя, ни врагов. Продвижение по служебной лестнице зарабатывал потом и кровью, а не на паркетах Лубянки, где плодились комиссары, не нюхавшие пороха. Годы каторжного труда без выходных и отпусков... В августе тридцать шестого он был назначен начальником управления НКВД по Азово-Черноморскому краю. Должность ответственная. Сам Николай Иванович Ежов проводил инструктаж, как оправдать доверие партии и сберечь драгоценную жизнь товарища Сталина, наезжавшего на отдых в эти края. Новоиспеченный комиссар ГБ 3 ранга (звание он получил в ноябре тридцать пятого) дневал и ночевал на спецобъектах. Он мечтал об одном – увидеть Вождя, быть рядом с ним, дышать одним воздухом. И еще одна мысль часто посещала его сознание. Мальчишеская, глупая... Однажды, рискуя собственной жизнью, он спасет товарища Сталина от предательской руки и станет известен всей стране. Вот порадуется тетя Муся... Она и представить не могла, что сын одесского портного, которого городовой с Гороховой в свое время изрядно потрепал за пейсы, способен на такое...
     3 июля 1937 года он получил орден Ленина. Описать его радость невозможно. Но меньше чем через месяц изменчивая фортуна повернулась к нему даже не спиной – задницей. Вместе с архитектором Мироном Мержановым они драли пупы, готовя новый спецобъект для Вождя. И дернуло Мирона устроить этот фонтан... Власика, приехавшего принимать дачу, окатило не так чтобы сильно, но... Зажравшийся боров! Видишь ли, приняли его не так, а то, что перед этим в Гагре он нализался как свинья и обоссал штаны, – так это ничего. Мирон легко отделался, а его, Люшкова, с подачи Власика сослали на Дальний Восток. Здесь, у черта на куличках, предстояло доживать до пенсии, и он с горя запил. Но беда, как водится, не ходит одна. Однажды в хмельной компании с замами зашел разговор, кто где и с кем служил. Кто-то начал нахваливать братьев Кобуловых, которые с приходом в наркомат Лаврентия Берии круто пошли в гору. И угораздило же его ляпнуть, что работники они, как из говна пуля, зато жополизы отменные. Дальше, войдя в раж, он брякнул что-то вроде: «Задницу начальству лизать можно, но повизгивать от удовольствия – это уж слишком».
     В тот же вечер его заложили с потрохами, небось еще и приврали с три короба. Через неделю в управление нагрянули москвичи и начали копать. Работали две недели, уехали молча, прихватив с собой двух начальников отделов, те назад не вернулись. Люшков чувствовал: следующий на очереди будет он, и дурные предчувствия его не обманули. Пришел вызов из наркомата: на 12 июня ему назначили встречу у «живодера» Богдана Кобулова. Какая, к черту, встреча?! Вот и пришлось бежать... А теперь эти трое за столиком у колонны...
     — Вадим, трое справа, – сдавленно прошептал он, пытаясь дотянуться до пистолета.
     Ясновский вздрогнул, но через мгновение с облегчением произнес:
     — Свои это, нас прикрывают.
     Люшков расплылся по спинке стула, какое-то время он находился в полном ступоре. Ротмистр с сочувствием посмотрел на него, налил полную рюмку водки и предложил выпить.
     На сегодняшний день миссия была окончена. Ясновский еще пытался уговорить Люшкова заехать в «Новый свет», но тот наотрез отказался.
     Вечером следующего дня все повторилось. Один ресторан, потом другой, третий, но все эти походы ни к чему не привели. Единственное, Люшков освоился и вел себя более спокойно.
     Так продолжалось четыре дня. За это время они успели обойти все злачные места Харбина, а некоторые и не по одному разу.
     Очередное утро началось для Люшкова с похмелья. Голова гудела как медный котел, распухший язык обдирал губы шершавой теркой, изо рта так несло, будто в нем переночевало стадо свиней, хотелось пить. Чтобы дотянуться до стакана, Люшков с трудом сполз с кровати, но тут же упал – по позвоночнику разлилась острая, рвущая на части боль. Несколько минут Люшков пролежал неподвижно, надеясь, что приступ пройдет, хотя и знал – пустое. Эта напасть наваливалась на него давно, но в последние годы с приближением зимы усугублялась. Врачи были бессильны, помогали только китайские снадобья, он проверял.
     Когда боль все же поутихла, а вернее, он свыкся с ее существованием, первой мыслью было: «Надо срочно ехать к Чжао!» Чжао держал маленькую аптеку в районе пристани. Лекарства делал сам и сам же врачевал, используя опыт предков.
     Люшков позвонил Ясновскому и объяснил ему ситуацию. Ясновский обещал подъехать, но не раньше чем через час. За это время Люшков успел кое-как привести себя в порядок. Завтракать он не стал, только выпил полбанки холодного рассола, смягчив горло, горевшее после вчерашнего загула.
     К аптекарю они приехали около двух. Чжао – сухонький старичок с абсолютно лысым черепом и жиденькой бородкой, достававший ему где-то до середины груди, – с первого взгляда узнал своего старого пациента. Сочувственно цокая языком, он проводил Люшкова в крохотную комнатушку за конторкой и уложил на топчан. Ясновский, сославшись на дела, уехал, но обещал вскоре вернуться.
     Узловатые, как корни женьшеня, пальцы легко коснулись спины. Потом нажатия стали ощутимыми. Люшков уже с трудом сдерживался, чтобы не закричать.
     Прошло совсем немного времени, и боль начала утихать, хотя старик с силой нажимал на поясницу.
     Вскоре Люшков задремал. Очнулся он от резкого, ударившего в нос запаха. Кисть ожег холодок металла. Чжао макал в желтоватую жидкость короткие иголки и вкручивал их в кожу пациента. По руке приятным теплом растекалось слабое жжение.
     Прошло еще полчаса, старик вытащил все иголки и растер Люшкова какой-то мазью и приказал вставать. Люшков повиновался. Первый шаг дался ему с трудом, но боли он почти не почувствовал, она напоминала о себе лишь легким покалыванием где-то в области копчика. Еще несколько шагов – и покалывание исчезло.
     Оживший после приступа Люшков вышел в основное помещение аптеки.
     Ясновский уже приехал. Стоя у витрины, он обсуждал преимущества лечения у Чжана с высоким темноволосым господином, вертевшим в руках какую-то склянку.
     – Генрих, рад видеть тебя снова в строю!
     Собеседник Ясновского повернулся к Люшкову.
     – Прохор, – бесцеремонно представился он.
     – Генрих Самойлович, – по инерции ответил Люшков.
     – Извините великодушно, но мне порекомендовали господина Чжана... Вернее, не мне, а моему отцу. Вот уже год он страдает от болей. Мы перепробовали все. А вы, Генрих Самойлович, считаете, что Чжан... Он действительно помогает?
     – Как видите, – буркнул Люшков, он не любил случайных знакомств.
     Расплатившись со стариком, Люшков, увлекая за собой Ясновского, поспешил на улицу.
     — До свидания, Генрих Самойлович! – прокричал ему вслед мужчина.
     Павел Ольшевский, а это был он, с трудом дождался, когда пациент Чжана и его сопровождающий сядут в машину. Удача свалилась не него нежданно. Всего два дня назад из Центра пришел ответ на запрос Дервиша, касающийся болезни Люшкова. И надо же было такому случиться, что они столкнулись нос к носу уже в начале поиска! В том, что это Люшков, сомнений не возникало. Он даже не потрудился изменить фамилию! Вот дурак, на что только надеялся?
     Перехватив извозчика, Павел отправился к Дервишу на конспиративную квартиру. Но Дервиша на месте не оказалось, не было его и у Свидерских. Предупредив аптекаря, что получена важная информация, Павел попросил разыскать резидента, а сам вернулся в контору. За частые отлучки на него здесь уже косились, поэтому до вечера он собирался разобрать накопившиеся дела.
     Павел засел за толстые гроссбухи, но сосредоточиться так и не смог, все мысли занимал Люшков. В голове рождались смелые планы его ликвидации. Кое-как подсчитав текущие расходы по его отделу, молодой человек засобирался домой.
     Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть.
     – Войдите, – сказал он и увидел Дмитрия.
     – Ну ты и стучишь... —только и сказал он.
     Как выяснилось, у Дмитрия тоже накопилось много нового. По информации агента Леона, в жандармском управлении затевалось что-то серьезное. К полковнику Сасо зачастил Дулепов. Сам Сасо ездит к Дулепову через день. Дважды заезжали контрразведчики – подполковник Ниумура и майор Дей-сан. Содержание переговоров Леону выяснить не удалось, но майор Дейсан мимоходом бросил фразу, стоившую многого. Звучала она примерно так: «Возня с планом «Кантокуэн», затеянная армейскими начальниками и жандармским управлением, яйца выведенного не стоит!»
     


     

---

     Из личного дела Б. Кобулова
     К о б у л о в Богдан Захарович (01.03.1904, Тифлис – 23.12. 1953). Родился в семье портного, по национальности армянин. В 1911-1922 гг. учился в тифлисской гимназии. С 1921 г. член РКСМ – ВЛКСМ. С января 1925 г. - член РКП(б). Кандидат в члены ЦК ВКП(б) (XVIII—XIX съезды). Депутат Верховною Совета СССР 2-го созыва.
     Служба в РККА: в 1921—1922 гг. - рядовой учебно-кадрового полка, политработник 66-й кавалерийской бригады; участвовал в создании отряда им. 26 бакинских комиссаров Тифлисского горкома КП(б) Грузии, один из руководителей отряда.
     Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД – НКГБ – МВД: с мая 1922 г. по май 1923 г. - сотрудник грузинской ЧК; с мая 1923 г. по январь 1924 г. - сотрудник политбюро ЧК Ахалцихского уезда Грузии; с января 1924 г. по май 1925 г. - сотрудник информ-пункта ЧК Грузии (г. Боржоми); с мая по июль 1925 г. - сотрудник информпункта ЧК Грузии (г. Ахалкалаки); с июля 1925 г. по февраль 1926 г. - сотрудник информпункта ЧК Грузии (урочище Ман-глис); с февраля 1926 г. - сотрудник Закавказского ГПУ и ГПУ Грузинской ССР; с (?) по март 1931 г. - старший уполномоченный СО Закавказского ГПУ; с марта 1931 г. по январь 1932 г. - начальник 1-го отделения СПО ГПУ Грузинской ССР; с января 1932 г. - помощник начальника СПО ГПУ Грузинской ССР; с июля 1934 г. по 1935 г. - сотрудник УГБ НКВД ЗСФСР и УНКВД Грузинской ССР, с 1935 г. по 17 февраля 1936 г. - заместитель начальника СПО УГБ НКВД ЗСФСР; в 1935 г. находился в командировке в Персии; с 17 февраля по ноябрь 1936 г. - начальник ЭКО УГБ НКВД ЗСФСР и УНКВД Грузинской ССР; с 19 марта по 3 апреля 1937 г. - заместитель начальника 4-го отдела УГБ НКВД Грузинской ССР; с 3 апреля 1937 г. по 16 февраля 1938 г. - начальник 4-го отдела УГБ НКВД Грузинской ССР; с декабря 1937 г. по 16 февраля 1938 г. - исполняющий обязанности заместителя наркома внутренних дел Грузинской ССР; с 16 февраля по 15 сентября 1938 г. - заместитель наркома внутренних дел Грузинской ССР; с 15 по 29 сентября 1938 г. - начальник 4-го отдела I Управления НКВД СССР; с 29 сентября 1938 г. по 29 июля 1939 г. - начальник 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР; с 17 декабря 1938 г. по 4 сентября 1939 г. - заместитель начальника ГУГБ НКВД СССР; с 22 декабря 1938 г. по 4 сентября
     1939 г. - начальник следственной части НКВД СССР; с 4 сентября 1939 г. по 25 февраля 1941 г. - начальник Главного экономического управления (ГЭУ) НКВД СССР; с 25 февраля по 30 июля 1941 г. - заместитель наркома ГБ СССР; с 30 июля 1941 г. по 14 апреля 1943 г. - заместитель наркома внутренних дел СССР; с 14 апреля 1943 г. по 4 декабря 1945 г. - первый заместитель наркома ГБ СССР; с 1946 г. по 4 апреля 1947 г. - заместитель начальника Главного управления советским имуществом за границей (по Германии) (ГУСИМЗ) при Министерстве внешней торговли СССР; с апреля 1947 г. по октябрь 1951 г. - заместитель начальника ГУСИМЗ при СМ СССР; с 26 мая 1947 г. по 5 ноября 1949 г. - заместитель главноначальствующего Советской военной администрации в Германии (СВАГ) по вопросам деятельности советских акционерных предприятий в Германии; с 1949 г. - заместитель председателя Советской контрольной комиссии в Германии по делам акционерных обществ; с октября 1951 г. по март 1953 г. - первый заместитель начальника ГУСИМЗ при СМ СССР; с 11 марта по 29 июня 1953 г. - первый заместитель министра внутренних дел СССР.
     Присвоение воинских званий: 13 января 1936 г.- капитан ГБ; 20 декабря. 1936 г.- майор ГБ; 11 сентября 1938 г.- старший майор; 28 декабря 1938 г. - комиссар ГБ 3 ранга; 4 февраля 1943 г.- комиссар ГБ 2 ранга; 9 июля 1945 г. - генерал-полковник.
     Награды: орден Трудового Красного Знамени Грузинской ССР № 280 (10 апреля 1931 г.); знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» № 202 (20 декабря 1932 г.); орден Ленина № 3587 (22 июля 1937 г.); орден Красного Знамени
     № 4448 (26 апреля 1940 г.); орден Красного Знамени
     № 4215 (20 сентября 1943 г.); орден Суворова I степени № 128 (8 марта 1944 г.); орден Красного Знамени № 771 (7 июля 1944 г.); орден Красного Знамени № 427 (3 ноября 1944 г.); орден Отечественной войны I степени № 106 423 (3 декабря 1944 г.); орден Кутузова I степени № 370 (24 февраля 1945 г.); орден Ленина № 59 220 (30 апреля 1946 г.); орден Трудового Красного Знамени № 25 560 (24 июня 1948 г.); орден Ленина № 111 969 (29 октября 1949 г.); орден Красного Знамени № 293 (1 июля 1951 г.); 6 медалей.
     27 июля 1953 г. арестован; 23 декабря 1953 г. приговорен Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован.
     


     

---

     Из личного дела А. Кобулова
     Кобулов Амаяк Захарович (1906, Тифлис – 26.02.1955). Родился в семье портного, по национальности армянин (младший брат Б. З. Кобулова). В 1913—1916 гг. учился в тифлисской торговой школе; с февраля по июнь
     1925 г. - слушатель кооперативных курсов при Центросоюзе; с декабря
     1925 г. по июнь 1926 г. - слушатель кооперативных курсов при Закавказском комвузе. С августа 1923 г. по январь 1924 г. - секретарь народного суда Ахалцихского района Грузии; с января 1924 г. по февраль 1925 г. - кассир-счетовод (г. Боржоми); с июля по декабрь 1925 г. - бухгалтер-инструктор Рабочего кооператива (г. Боржоми); с июня 1926 г. по июль 1927 г. - счетовод-статистик на стеклозаводе (г. Боржоми); с июля по сентябрь 1927 г. - бухгалтер на заводе им. 26 бакинских комиссаров (г. Тифлис). С 1923 г. - член РКСМ – ВЛКСМ. С мая 1932 г. член ВКП(б).
     Примечание. При регистрации А. Кобулова делегатом XVIII съезда ВКП(б) партийный стаж указан с 1938 г. По постановлению ЦК ВКП (б) от 10 июля 1939 г. получил новый партбилет с измененным стажем. В регистрационном бланке члена ВКП(б) А. Кобулова значится, что он принят кандидатом в члены партии в марте 1930 г. Тифлисским окружкомом КП(б) Грузии, а в члены партии – в мае 1932 г. решением ЦК КП(б) Грузии.
     Служба в РККА: с 25 апреля по 25 октября 1921 г. - рядовой 237-го этапного участка РККА (станция Акстафа).
     Работа в органах ОГПУ – НКВД – МВД: с сентября 1927 г. по 1928 г. - счетовод Финансового отдела (ФО) ГПУ Грузинской ССР; 1928—1929 гг. - помощник бухгалтера, бухгалтер ФО полномочного представительства ОГПУ по ЗСФСР в Грузинской ССР; с 1929 г. по 12 апреля 1930 г. - уполномоченный ЭКО полномочного представительства ОГПУ по ЗСФСР; с 12 апреля 1930 г. по 1931 г. - старший уполномоченный 1-го отделения ЭКО полномочного представительства ОГПУ по ЗСФСР; с 1931 г. по 10 июля 1934 г. - оперативный уполномоченный 1-го отделения ЭКО полномочного представительства ОГПУ по ЗСФСР; с 10 июля по декабрь 1934 г. - оперативный уполномоченный ЭКО УГБ НКВД ЗСФСР; с декабря 1934 г. по 20 декабря 1935 г. - начальник 1-го отделения ЭКО УГБ УНКВД Грузинской ССР; с 20 декабря 1935 г. по 17 января 1937 г. - начальник 4-го отделения ЭКО УГБ УНКВД Грузинской ССР; с 17 января по 7 марта 1937 г. - начальник 3-го отделения 4-го отдела УГБ НКВД Грузинской ССР; с 7 марта по 15 августа 1937 г. - начальник 2-го отделения 1-го отдела УГБ НКВД Грузинской ССР; с 15 августа 1937 г. по 28 мая 1938 г. - начальник Ахалцихского райотдела НКВД; с 28 мая по 7 декабря 1938 г. - начальник Гагринского райотдела НКВД; с октября по декабрь 1938 г. - исполняющий обязанности наркома внутренних дел Абхазской АССР; с 7 декабря 1938 г. по 2 сентября 1939 г. - первый заместитель наркома внутренних дел УССР; с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. - советник полномочного представительства СССР в Германии; с 20 по 31 июля 1941 г. - нарком ГБ Узбекской ССР; с 31 июля 1941 г. по 18 января 1945 г. - нарком внутренних дел Узбекской ССР; с 18 января по 20 февраля 1945 г. - начальник оперативного отдела Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР; с 18 января 1945 г. по 8 июня 1951 г. - первый заместитель начальника ГУПВИ НКВД – МВД СССР; с 20 февраля 1945 г. по 8 июня 1951 г. - начальник Оперативного управления ГУПВИ НКВД – МВД СССР; с 8 июня 1951 г. по
     5 марта 1953 г. - первый заместитель начальника ГУЛАГ, начальник Управления по военнопленным и интернированным (УПВИ) МВД СССР; с 9 мая по 27 июня 1953 г. - заместитель начальника Контрольной инспекции при МВД СССР.
     Присвоение воинских званий: 13 января 1936 г. - лейтенант ГБ; 23 августа 1938 г. - старший лейтенант ГБ; 28 декабря 1938 г. - майор ГБ (произведен из старшего лейтенанта ГБ); 6 сентября 1941 г. - старший майор; 14 февраля 1943 г. - комиссар ГБ 3 ранга; 9 июля 1945 г. - генерал-лейтенант.
     Награды: знак «Почетный работник ВЧК - ГПУ (15)» (23 августа 1937 г.); орден Красного Знамени (31 июля 1944 г.); орден Красного Знамени (20 сентября 1944 г.); орден Красной Звезды (3 ноября 1944 г.); орден Кутузова II степени (21 июня 1945 г.); знак «Почетный работник МВД» (2 ноября 1948 г.); 2 ордена Красного Знамени; орден Трудового Красного Знамени; 1 медаль.
     Арестован 27 июня 1953 г.; 1 октября 1954 г. по ст. 58– 1 «б» УК РСФСР Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован.

     (Продолжение следует.)