– Есть и еще кое-что, – подмигнул Дмитрий Павлу. – Агент Леон накануне встретил в городе Люшкова! Кутил, собака, в компании белогвардейских офицеров. Засветился в ресторане «Тройка».
     – Про Люшкова мне известно, – кивнул Павел. – Знаешь что, давай вместе к Дервишу поедем. Если Свидерский его нашел, он сейчас у него.
     Резидент действительно оказался у Свидерского.
     – Ну что, ребята, – сказал он, – вижу, что-то серьезное?
     – А может, поужинаете сначала? – предложил аптекарь. – На голодный желудок какие дела? Аннушка! – закричал он.
     – Погоди, Глеб, – остановил его Свидерский, но по лестнице уже застучали каблучки.
     – У меня сегодня рыбный пирог, – объявила девушка.
     – Сдаюсь, согласен на ужин! – смягчился Дервиш. – Только сначала мы немного посекретничаем, ты уж нас извини, Аннушка.
     Мужчины поднялись в кабинет Свидерского. Дервиш начал с разноса:
     – Вы что, совсем сдурели?! Мальчишки! Федорова вам мало? Контрразведка на пятках висит, а вы в обнимочку по Китайской прогуливаетесь!
     – Но мы... – попытался вставить слово Павел.
     – Вот именно, вы! Квартиру Глеба хотите провалить? Не мне вам объяснять, что мясники Дулепова сделают с хозяевами.
     – Но... Понимаете, удача сама в руки катится!
     – Какая еще удача? Смотри, чтобы в другом месте не поперло, об удаче он говорит!
     – Виноваты, но ситуация складывается так, что грех упускать. Люшков в городе объявился! – наконец выпалил Павел.
     – Люшков? – Дервиш изменился в лице. – Ты сам его видел?
     – Да, в аптеке Чжао.
     – И что он там делал?
     – Болячку свою лечил. Я... я с ним говорил.
     – Говорил? – Брови Дервиша взлетели. – Ну, авантюрист! Ну, авантюрист! Да ты...
     – Не беспокойтесь вы, все нормально! У него никаких подозрений не возникло, – заверил Павел и предложил: – В следующий раз надо его там и валить!
     – А что, Павел прав, такого случая может и не представиться, – сказал Дмитрий.
     На лицо резидента легла тень.
     – Нет, ребята, – задумчиво покачал он головой. – Тут что-то не так... С чего бы это японцы вдруг позволили Люшкову в Харбине засветиться?
     – Не знаю, есть ли какая связь, но с появлением Люшкова в жандармском управлении какая-то суета наметилась. Видимо, японцы затевают крупную игру.
     – Знать бы какую, – вздохнул Дервиш. – Думаю, японцы готовятся к наступлению, а мы им здорово мешаем. Ясно одно: Люшков – приманка, живец. Подставляя его нам, они рассчитывают убить двух зайцев: поймать русского резидента и сохранить в секрете подготовку к нападению на СССР. А вы – валить...
     – Но Центр своей особой задачи по Люшкову не отменял, – напомнил Дмитрий.
     – Я тут кое-что прикинул, – не отступал от своего Павел. – Как ни крути, аптека Чжана – лучшее место. Находится на окраине, ротмистра и шофера нейтрализовать большого труда не составит, а там...
     – Стоп, ребята! Давайте не будем пороть горячки. Задание, безусловно, надо выполнить, но как – это мы еще подумаем, а пока пойдемте есть пирог.
     

     Глава 12
     Крылов разбудил Плакса, когда самолет приземлился на подмосковном военном аэродроме. Все вокруг было погружено в кромешную тьму, Москва затаилась в ожидании очередного авиационного налета. С запада нарастал тяжелый гул, по небу зашарили проворные лучи прожекторов, затем заухали зенитки.
     Шевцов бросил взгляд на часы и спросил Крылова:
     – Что, будем ждать, Сережа?
     Тот прислушался и неуверенно сказал:
     – Похоже, сюда не прорвутся!
     – Вчера дальше Речного не пустили, – подтвердил водитель.
     – Поехали, ждать нельзя, авось пронесет, – махнул рукой Крылов.
     – Сережа, а если с ним что случится? Помнишь, что Фитин говорил: «Доставить заключенного живым и без единой царапины», – предостерег Шевцов.
     – Поехали, я сказал!
     Машина помчалась к Лубянке. Ровный гул мотора убаюкивал. Плакс снова заснул. Рядом клевал носом Шевцов.
     Вскоре редкие перелески остались позади, начиналась Москва. Крылов с облегчением расстегнул тулуп, гулкое эхо взрывов постепенно удалялось к югу. Еще минут двадцать, и они на месте.
     Внезапно в уши ударил свистящий звук, и в ту же секунду темноту разорвала ослепительная вспышка. Дорога впереди вздыбилась, машину подбросила накатившая ударная волна. Второй удар пришелся поблизости, по стеклам забарабанили куски смерзшейся земли.
     – Глуши мотор! – крикнул Крылов водителю.
     Тот резко сбросил газ. Машина вильнула в сторону и мягко ткнулась капотом в снег.
     – Всем в укрытие! – Крылов пытался перекричать раскат нового взрыва.
     Шевцов перегнулся через Плакса, открыл дверцу и выпихнул его из салона. Затем выпрыгнул сам и кубарем скатился в кювет. Плакс воткнулся головой в сугроб, по лицу шершавой теркой прошелся снег. Плохо понимая, что делает, он вскочил и попытался бежать.
     – Ложись! Ложись, дурак, убьет! – Голос Крылова потонул в свистящем вое новой бомбы, этот вой плющил и прижимал к земле.
     «Идиот! Что я доложу Фитину?» – от этой мысли Крылов похолодел. Выскочив из укрытия, он в стремительном броске сшиб Плакса на снег.
     В следующее мгновение нетронутый пласт белого снега вздрогнул и вздыбился рядом с ними багрово-черным грибом. И вдруг наступила тишина. Бомбежка закончилась так же внезапно, как и началась.
     Первыми, отряхиваясь и ощупывая себя, поднялись Шевцов с водителем, а Крылов все продолжал лежать, придавив Плакса к земле.
     – Сережа, ты что? – позвал Шевцов и, не услышав ответа, бросился к нему.
     Из рваной раны на шее Крылова хлестала кровь.
     – Митя, ко мне! Срочно перевязочный пакет! – не своим голосом закричал Шевцов.
     Водитель, спотыкаясь и падая на ходу, ринулся к нему.
     – Давай Серегу тащи, а потом этого! – распорядился Шевцов.
     Подхватив майора под спину, они бегом донесли его до машины и, уложив на заднее сиденье, стали делать перевязку. К этому времени Плакс пришел в себя.
     – С тобой все нормально? – окликнул его Шевцов.
     – Да! – кивнул Плакс и спросил: – А как... он?
     Шевцов не ответил. Он разрывался между инструкцией, категорически запрещавшей малейшие отклонения от маршрута, и необходимостью помочь раненому товарищу. Крылов на глазах терял силы.
     Плакс понял его сомнения.
     — Капитан, едем в госпиталь! Жизнь одна! – сказал он.
     – Товарищ Шевцов, тут по пути один есть! – поддержал водитель.
     – Далеко?
     – Да не, не очень...
     – Ладно, гони, только побыстрее, слышишь!
     Водитель выжимал из машины все что мог, притормаживая лишь на постах, чтобы ненароком не получить вслед автоматную очередь.
     Плакс сидел на переднем сиденье и смотрел в лобовое стекло. Такой Москву он никогда не видел. Пустые улицы, темные силуэты домов без единого горящего окна, тлеющие развалины где-то сбоку, мешки с песком, напоминающие баррикады, рогатые противотанковые ежи... Москва готовилась стоять насмерть.
     Как могло такое случиться, что фашисты дошли до столицы? Как? Это не укладывалось в его голове.
     И он сам, и другие разведчики предупреждали о том, что война возможна, когда она еще только вызревала в пивных Мюнхена, но к ним не захотели прислушаться. Но чувство жгучей горечи, даже обиды, что жило в нем последние годы, здесь, в осажденном городе, исчезло, стало неважным, несущественным перед той страшной бедой, что обрушилась на страну. В то же время он испытывал гордость: народ, многострадальный народ в очередной раз оказался благороднее и сильнее своих правителей, встав стеной на пути сильного, вероломного врага
     Крылов застонал.
     – Митя, прибавь скорости, – поторапливал водителя капитан, – плохо ему, мы должны успеть.
     Наконец впереди показалось здание школы, в которой был развернут госпиталь. Во дворе было столпотворение, недавно привезли новую партию раненых. Водитель исхитрился поставить машину к самому крыльцу. Швецов забежал в здание и вскоре вышел с двумя санитарами. Крылова положили на носилки и понесли в приемное отделение, а оттуда – сразу в операционную.
     После госпиталя поехали на площадь Дзержинского. Шевцов, угрюмо нахохлившись, на коротком пути не проронил ни слова, и только на внутреннем посту при въезде в наркомат его прорвало. Часовой долго мусолил бумаги на Плакса и никак не решался впустить прибывших.
     – Ты что, читать не умеешь, там же по-русски написано! – вспылил Шевцов.
     – Еще вас научу! – огрызнулся тот.
     – Что-о?! Да я тебя под трибунал! Не видишь, кто подписал?!
     – Без коменданта не могу, не велено.
     – Какой еще комендант?! Это приказ самого наркома! – Не владея собой, Шевцов потянулся к портупее.
     Часовой наконец отступил в сторону. Шевцов провел Плакса в подъезд, и они остановились у лифта. Подошли еще несколько офицеров. Под их взглядами, колючими и недоуменными, Плакс почувствовал себя неуютно.
     – Нам выходить! – доехав до нужного этажа, сказал Шевцов.
     Они долго шли по коридору. В коридоре стояла особенная тишина. Толстые ковровые дорожки гасили шаги, не было слышно и того, что творилось за обитыми кожей дверями.
     Шевцов приоткрыл одну из дверей и заглянул в приемную. Там никого не оказалось, видимо, секретарь вышел. Он прошел дальше и тихо постучал в дверь кабинета.
     – Заходите! – раздался голос.
     Шевцов слегка подтолкнул в спину Плакса, и тот шагнул в кабинет первым. Обстановка в нем была казенной. У стены стоял кожаный диван, по углам два массивных кресла. На стене висел портрет вождя. За большим письменным столом сидел молодой человек в военной форме без знаков различия.
     «Порученец или помощник? – подумал Плакс, увидев как тот бесцеремонно копошится в папках. – Интересно, а кто твой хозяин?»
     Между тем молодой человек дружелюбно распорядился:
     – Пожалуйста, проходите и присаживайтесь, товарищ Плакс, а вы, капитан, свободны.
     Плакс подумал, что ослышался, за последние два года так его никто не называл. Он бочком присел на стул и оглянулся в сторону двери, ожидая, что сейчас появится начальник.
     «Порученец» захлопнул толстую папку и неожиданно посетовал:
     – Хотите верьте, хотите нет, но мы когда-нибудь утонем в бумагах!
     – Уж не знаю, кому верить... – осторожно ответил Плакс.
     Молодой человек мягко улыбнулся и представился:
     – Фитин Павел Михайлович, начальник I Управления НКВД.
     – Извините, но название мне ни о чем не говорит.
     – Разведка.
     – Вот как?
     Плакс совершенно другим взглядом посмотрел на хозяина кабинета. Опытный разведчик, прошедший суровую школу большевистского подполья на Украине, а затем пятнадцать лет проработавший в нелегальных структурах Коминтерна, он мысленно сравнивал Фитина с людьми, ранее занимавшими этот пост – Дзержинским, Таршисом (Пятницким), Берзиным, – и не находил объяснения столь головокружительной карьере.
     «Наверное, около тридцати? – гадал он. – И уже руководит разведкой... Но это невозможно! Необстрелянных, зеленых мальчишек ставить на такое дело!»
     Фитин в свою очередь, не скрывая любопытства, рассматривал человека, от которого во многом зависел успех предстоящей операции. Его взгляд цеплял каждую мелочь.
     «Да... Постаралось лагерное начальство. Выдали бедолаге костюм блатаря-пижона. Разведчик такой носить не станет. Его дело – быть неприметным. И причесочка еще та. Такую до войны еще поискать надо было. А держится молодцом, чувствуется старая школа. Лагерь его не сломал. Глаза... Хорошие глаза, нет в них ни страха, ни заискивания. Такому, кажется, можно доверять».
     Фитин пододвинул к Плаксу пачку «Беломора» и предложил:
     – Закуривайте, Израиль Лазаревич.
     – Спасибо. В лагере такое дорого стоит, поэтому пришлось бросить, – отказался Плакс, но рука сама потянулся к папиросам.
     – Понимаю, – кивнул Фитин. – Я изучил ваше дело... К глубокому сожалению, таких трагедий перед войной произошло немало... Перестраховались... Ведь настоящих врагов очень много.
     – Давайте не будем об этом. – Плакс скомкал еще не зажженную папиросу и швырнул ее в пепельницу. – Нет, как вы могли?! Как допустили, что фашисты захватили полстраны и бомбы рвутся в самой Москве! Как?!
     Фитин промолчал. Перед ним была еще одна жертва большого террора. Здесь, на Лубянке, два года назад следователи выбили из него признательные показания, но, вот удивительно, сейчас он думал не о себе, а о Родине, от имени которой его осудили не только на бесчестие, на смерть. Он поражался мужеству этого человека, которого не сломили ни предательство друзей, ни унижения, ни каторжный труд на лесоповале.
     Формально, по закону, он особо опасный государственный преступник, враг народа, размышлял Фитин. Приговор никто не отменял, но... Но все изменила война. По большому счету, в войне только две противоборствующие стороны. Гитлер, который вероломно напал на нашу страну, а вместе с ним и всякая шушера, белогвардейцы, предатели, таившиеся до поры до времени, а теперь решившие взять реванш, и те, кто грудью встал на ее защиту.
     И все-таки кто же ты, Израиль Плакс? Враг, затаившийся, злобный, готовый ужалить в любую минуту? Или друг? Нет, не враг! Какой, к черту, враг! Человек прошел девять кругов ада, не оклеветал ни одного из своих соратников, несмотря на жестокость следователей. И сейчас он думает не о себе, а о той страшной беде, что нависла над страной.
     И здесь в гибком уме молодого начальника разведки зародилась смелая идея. А что, если его самого подключить к операции? Рискованно? Несомненно! Клеймо «враг народа» – это не шутки. Малейшая ошибка, и можно оказаться в одной камере с ним.
     Страшно... А кому сейчас не страшно? Нет, надо рискнуть, все больше склонялся к принятию решения Фитин. Прямое участие Плакса в работе с Саном, вне всякого сомнения, активизирует операцию, позволит выполнить задачу товарища Сталина в срок. К тому же Сан может пойти на контакт только с Плаксом. Но как убедить в этом Лаврентия Павловича? Как? Одних только слов о надежности Плакса явно недостаточно. Необходимо найти что-то весомое, надежный крючок, с которого сорваться невозможно.
     Стоп! – пронзила догадка. Жена и дочь! Родственники врага народа – это серьезный аргумент. Если вытащить их из лагеря-поселения сюда, под Москву, посадить на льготный режим, а самого Плакса направить в Штаты, получится неплохой размен. Он нам Сана и все, что с ним связано, а мы—жизнь его жене и дочери. Да, железный вариант, Лаврентия Павловича должен устроить...
     Фитин возобновил разговор:
     – Израиль Лазаревич! Кто такой Сан и насколько он способен осветить реальное положение в высших кругах США и Японии?
     Вопрос, заданный в лоб, заставил Плакса подобраться. Как настоящий профессионал, он не спешил раскрываться и ждал следующего захода.
     – Не буду скрывать, положение под Москвой тяжелое, да вы и сами все видели... – Фитин взглянул в глаза Плакса, и тот не отвел их в сторону. – Поэтому я обращаюсь к вам как к профессионалу, как к советскому человеку, который много раз не щадил себя ради Родины. Нашей Родине сейчас трудно, очень трудно, и я спрашиваю прямо: мы можем рассчитывать на вашу помощь и на помощь Сана в решении очень важной задачи?
     Плакс сам потянулся к пачке папирос. Вытащив одну, он стал нервно крутить ее в пальцах. Табак просыпался на брюки, но он не заметил этого. Фитин не торопил с ответом, излишняя настойчивость могла все испортить.
     После долгого молчания Плакс ответил вопросом:
     – Вы гарантируете его жизнь и, самое главное, сохранение его репутации?
     Это послужило для Фитина обнадеживающим сигналом. Спеша закрепить успех, он заверил:
     – Да, конечно!
     – Еще раз подчеркну – репутацию, – с нажимом произнес Плакс. – В положении Сана она значит больше, чем сама жизнь. В свое время он был вхож в ближайшее окружение президента США и... и императора Хирохито.
     – Я даю вам слово. И еще – безупречная репутация Сана – залог успешного выполнения задания.
     – Хорошо. В таком случае, что именно от меня требуется?
     – Ничего сверхъестественного, восстановить связь и активно продолжить работу.
     Рука Плакса с зажженной наконец папиросой повисла в воздухе. Он еще не мог поверить в то, что услышал.
     – Я... я не ослышался?
     – Нет!
     – Как? Вы доверяете мне – врагу народа с неотмененным, но и не приведенным в исполнение смертным приговором?
     На лице Фитина появилась болезненная гримаса. Он промолчал, затем нажал на кнопку вызова. В дверях появился помощник.
     – Принесите нам чай и что-нибудь к нему.
     – Есть! – ответил офицер.
     В кабинете повисла тишина. Фитин решил дать Плаксу время прийти в себя.
     После глубокой затяжки уже третьей по счету папиросы Плакс внезапно осипшим голосом спросил:
     – Что с моей женой и дочерью?
     – Они живы.
     Ответ Фитина окончательно растопил ледок недоверия.
     – Живы! Где они? Где? – заволновался Плакс.
     – Видите ли, Израиль Лазаревич, – замялся Фитин, – по закону близкие родственники врага народа – извините, репрессированного – подлежат...
     – Я знаю, – перебил он. – Что с ними?
     – Они находятся на поселении под Нижним Тагилом. Но я думаю, в ближайшее время в их судьбе произойдут существенные изменения. Мы переведем их сюда, в нормальные условия.
     – Существенные изменения? Поясните.
     Фитин не стал кривить душой и ответил честно:
     – Израиль Лазаревич, в нынешнем положении большего мы сделать пока не можем. Мы переведем их в Москву. Здесь, в Москве, они будут обеспечены всем необходимым. Но... их полная свобода будет зависеть от результатов вашей работы в Штатах.
     – Понятно, страхуетесь, – не без горечи произнес Плакс, но в его голосе не было ожесточения. – Я вас прекрасно понимаю, Павел Михайлович, вы не Господь Бог, но и так сделали многое. Вы поверили мне, а это главное. А там... Наш судья – это наша совесть. Я согласен.
     – Вот и договорились, – оживился Фитин, снял трубку телефона и что-то коротко доложил.
     В кабинет с подносом в руках вошел помощник. На лице фитина заиграла открытая улыбка.
     – Израиль Лазаревич, передохните, давайте чайку попьем.
     На приставном столе появились тарелки с колбасой и сыром, тонко нарезанными ломтиками белого хлеба и фарфоровое блюдечко с лимоном и еще одно с сахаром. Фитин сел напротив Плакса и пододвинул к нему маленькую вазочку, до краев наполненную черничным вареньем. Но Плакс к еде не притронулся. Голова у него шла кругом, за последние сутки произошло столько событий, что их вполне хватило бы на целую жизнь. Ему очень хотелось верить молодому начальнику разведки, но вдруг это очередная уловка?
     Тихий скрип двери заставил его вздрогнуть. В кабинет стремительно вошел крепко сбитый, но уже успевший погрузнеть мужчина. Не здороваясь, он прошел к столу и уверенно занял кресло начальника разведки. Фитин встал по стойке «смирно».
     — Садись, Павел Михайлович! – властно произнес мужчина и впился глазами в Плакса.
     Тот невольно поежился, узнав Берию. Раньше он видел его только на портретах. Последний раз – вчера, в кабинете начальника лагеря. На портретах Берия выглядел лучше. Обрюзгшее лицо и большие залысины старили наркома.
     Разговор он начал с неожиданного вопроса:
     – На советскую власть обижаетесь?
     – Нет, – помедлив, ответил Плакс и пояснил: – Я за нее боролся и...
     – Правильно делаете! – не дослушал Берия и разразился целой речью: – Советская власть, настоящая советская власть, не имеет ничего общего с наймитами мировой буржуазии, пытавшимися захватить власть в партии и стране. Товарищ Сталин вовремя разгадал их коварные планы. Опираясь на здоровые силы, он вырвал с корнем ядовитое жало этой гадюки. Если бы чекисты проявили политическую бдительность, – тон его стал еще жестче, – многих жертв удалось бы избежать. К сожалению, немало врагов народа проникло и в органы государственной безопасности. Ловко маскируясь, они вершили свои черные дела. Тысячи, сотни тысяч честных коммунистов были оклеветаны ими и брошены в лагеря, а самые лучшие – уничтожены. Эти оборотни замышляли отравить самого товарища Сталина, товарищей Молотова и Ворошилова, они уже предвкушали близкую победу, но просчитались. Под мудрым руководством товарища Сталина преданные чекисты сорвали с них маски и разоблачили предателей. Миронов, Ежов и их пособники ответили по заслугам за свои преступления. Но сейчас мы дорогой ценой расплачиваемся за то, что натворили эти мерзавцы! – Тяжелый кулак обрушился на крышку стола.
     Плакс поежился. Энергия, исходившая от Берии, подавляла, подчиняла себе и оставляла неприятный осадок. Прежние руководители Плакса не злоупотребляли демагогическими фразами. То, что произошло с теми, кто томился в тюрьмах и лагерях, трудно было объяснить одной только злой волей врагов, пробравшихся в партию. За всем этим стояло нечто большее. Но сейчас было не время разбираться с этим. Враг стоял у самых ворот столицы, и речь шла о существовании самого государства.
     Плакс выдержал взгляд Берии и сухо сказал:
     – Да, цена дорогая. Час назад я видел все своими глазами.
     – Не буду скрывать, – продолжал напористо говорить нарком, – положение тяжелое, с одной стороны, на нас наседают немцы, не сегодня завтра в бой вступят японцы. И вы как профессионал должны понимать, насколько важно нам получить точную информацию об их планах. Ваш агент Сан, судя по всему, располагает такими возможностями, не так ли?
     – Точнее, располагал, – сказал Плакс. – Последняя встреча с ним состоялась весной тридцать восьмого, а потом...
     – Мы все знаем, – перебил его Берия. – Не будем говорить об ошибках. Беда у нас одна. Где он жил в последнее время?
     – В Америке. Точного адреса я не скажу, за два года могло многое измениться.
     – Попробуем установить, – кивнул Берия. – Восстанавливайте силы, товарищ, выходите с ним на контакт и приступайте к работе. Время не ждет, пока оно работает на немцев и японцев, а это тысячи, миллионы новых жертв. Наших жертв.
     – Меня не надо убеждать. Я готов, но при условии что Сана не постигнет моя участь.
     Берия нахмурился. Фитин подавал Плаксу предостерегающие знаки, но тот сделал вид, что их не замечает.
     – Я могу надеяться, что с ним не поступят так же, как поступили со мной? – повторил он вопрос.
     – Полагаю, моего слова будет достаточно? Я представляю руководство НКВД и...
     – Ежов и Ягода тоже были руководителями, но это не спасло их от расстрела.
     Берия зло сверкнул глазами:
     – А решения Политбюро вам будет достаточно?
     – Да, – коротко ответил Плакс.
     Лицо Фитина пошло красными пятнами, он боялся поднять глаза на наркома. Берия, казалось, готов был задушить зарвавшегося зэка, но все же он нашел в себе силы подавить вспышку гнева.
     – Не зарывайтесь, Плакс, незаменимых у нас нет! – сказал он и, повернувшись к Фитину, распорядился: – К работе приступайте немедленно!
     – Есть, товарищ народный комиссар! – ответил тот и с облегчением перевел дух.
     За спиной Берии захлопнулась дверь. Какое-то время Плакс и Фитин хранили молчание. Казалось, что в кабинете продолжает витать властный дух. Первым заговорил Фитин. Он кивнул на остывший уже чай и сказал:
     – Выпейте, Израиль Лазаревич. Вам надо набираться сил.
     – Что-то не хочется, – отказался тот.
     – Хорошо, но нам надо спешить, времени на подготовку в обрез.
     – Сколько, если не секрет?
     – Всего несколько дней. Три-четыре, от силы пять.
     – Да-а, – протянул Плакс.
     – Израиль Лазаревич, вам будут созданы все условия. Мы предоставим необходимые материалы. Что же касается здоровья – подключим лучших врачей. – Он поднял трубку и кому-то сказал: – Петр Семенович, вызовите мою машину и отвезите товарища на объект «С»! Водителя и охрану предупредить, чтобы с его головы не упал ни один волосок.
     Не прошло и часа, как Плакс оказался в совершенно ином мире. О бушующей рядом войне, а тем более о лагере, не напоминало ничего. За высоким зеленым забором в сосновом бору затерялся уютный двухэтажный дом, похожий на дачный. На первом кирпичном этаже находились гостиная, она же столовая, а также комнаты для прислуги и охраны. На втором, сложенном из крепких сосновых бревен, располагались несколько спален, просторный кабинет, ванная и туалет. Здесь велась подготовка разведчиков-нелегалов. Плаксу приходилось бывать на таких базах. Последний раз – в тридцать третьем году, перед заброской в Америку. С тех пор прошло восемь лет, но особый порядок, заведенный на базах, не изменился. Здесь все настраивало на деловой лад.
     Плакса осмотрели врачи, после чего комендант накормил его сытным ужином и проводил на второй этаж, в кабинет. Вместе с Плаксом поднялся помощник Фитина.
     В кабинете на столе лежали толстые папки с документами.
     – Это вам предстоит проработать в первую очередь, Израиль Лазаревич, – сказал помощник.
     – Успею ли? Слишком мало времени... – усомнился Плакс.
     – Успеете, я не сомневаюсь! Вы... Вы только ешьте побольше. – Помощник кивнул на вазу с фруктами, стоявшую на тумбочке.
     Плакс удивился – яблоки, апельсины... И это в голодной, сидящей на пайке Москве!
     Не желая отвлекать Плакса от работы, помощник распрощался и вышел, ему надо было возвращаться в Москву.
     Плакс принялся перебирать дела, не зная, за какое взяться. За те годы, что он провел в лагере, и в стране, и в мире многое изменилось. О чем-то он знал, а о чем-то приходилось читать впервые. Восстановив общеполитическую канву, он остановился на материалах токийской и шанхайской резидентур. Постепенно работа захватила его, тренированный ум быстро нащупывал связи между событиями прошлыми и сегодняшними. Анализируя предложенные материалы, он точно угадывал скрытые пружины, заставлявшие действовать политиков.
     Увлеченный работой, Плакс не замечал времени, но усталость все же дала о себе знать. Болела спина, ныл желудок, отучившийся от обильной пищи. Он принял предписанные ему врачами лекарства, перебрался в спальню и, едва коснувшись головой подушки, провалился в сон. Впервые за последние годы его не преследовали кошмары. Ему снилось безмятежное и далекое детство.
     Проснулся он рано, но чувствовал себя отдохнувшим. После завтрака он совершил небольшую прогулку и снова засел за изучение документов. Так он провел весь день, прерываясь лишь на обед и прием лекарств.
     Ближе к вечеру в кабинет поднялся комендант.
     – Израиль Лазаревич, вас ждут в Москве, – сказал он.
     У машины топтался высокий майор в новенькой шинели. Плакс сел на заднее сиденье, майор впереди. В дороге они не проронили ни слова.
     У старого купеческого особняка на Кропоткинской улице машина остановилась. Здесь находилась одна из конспиративных квартир Особого сектора ЦК, которым руководил Поскребышев.
     В сопровождении майора Плакс поднялся на третий этаж. Дверь одной из квартир приоткрылась, и они вошли.
     – Я подожду вас здесь, – сказал майор.
     Плакса повела за собой пожилая женщина.
     – Посидите пока, – кивнула она на диванчик в гостиной, – хозяин сейчас подойдет.
     Вскоре в комнату вошли двое. Среднего роста мужчина во френче и невысокий стройный молодой человек со щегольской ниточкой усов.
     Плакс пригляделся к мужчине. Кого-то он ему смутно напоминал, но кого? Внезапно память подсказала: Александр... Да, Александр Поскребышев... В 1918–1919 годах он работал в политотделе Особой Туркестанской армии, они и потом пересекались... Но он-то здесь с какого боку? Что все это значит?
     Поскребышев улыбнулся и, словно прочитав его мысли, сказал:
     – Ты не ошибся, Израиль, мы действительно встречались. Но на воспоминания у нас нет времени. Давай поговорим о делах. Тебе предстоит решить ответственную задачу...
     – Да... Но откуда вы знаете? – Вспомнив, какую должность занимает Поскребышев, Плакс понял, что дал маху. – Извините, Александр Николаевич.
     – Ничего, – произнес Поскребышев и продолжил: – Я не преуменьшаю возможностей НКВД и не подвергаю сомнению преданность товарища Берии партии, но пена успеха слишком велика, чтобы доверять ее одному ведомству и тем более одному человеку.
     Плакс насторожился. Похоже, ему предлагалась какая-то хитрая игра, в которой даже фигуре всесильного комиссара НКВД отводилась роль разменной пешки.
     – Александр Николаевич, – сказал он, – я понимаю всю важность возложенного на меня задания, но, извините, некая двусмысленность моего положения вызывает недоумение... Я вынужден отказаться от вашего предложения, потому что...
     – Ты это о чем, Израиль? Тебе никто ничего не предлагал, – резко оборвал его Поскребышев.
     – А я... догадался, – с вызовом ответил Плакс.
     Поскребышев нахмурился, но ожидаемой вспышки гнева не последовало. Секретарь Сталина умел держать себя в руках, хотя в голосе его зазвучал металл.
     – Израиль, не думай, что тебе предлагается роль двойного агента, речь идет о другом. Партии, я еще раз повторяю – партии, а не товарищу Берии, требуется абсолютно достоверная информация о развитии отношений между США и Японией. Недосказанность, лакировка исключаются. Мы не можем второй раз наступить на одни и те же грабли – слишком большая роскошь. – Лицо Поскребышева помрачнело. – В июне сорок первого мы уже сполна поплатились, Гитлер застал нас врасплох!
     – Врасплох? Как же так? – не удержался от вопроса Плакс. – То, что война с Германией неизбежна, стало очевидно после того, как Гитлер занял кресло канцлера! Я и другие сотрудники об этом много раз предупреждали...
     – Не все так просто, Израиль, – смягчил тон Поскребышев. – Да, из специальных служб поступал соответствующий материал. Ты сам многое сделал, будучи в аппарате Пятницкого. Мы готовились к войне. Но о том, когда она начнется, поступали самые противоречивые данные. Мало того что фашисты подбрасывали грамотную дезу, так еще и свои сбивали с толку, пытаясь подыграть мыслям вождя! Но товарищу Сталину нужна честная информация, не приглаженная в кабинетах соответствующих ведомств. Теперь ты понял, что от тебя требуется, Израиль?
     – Извините, Александр Николаевич, за эти два года, что я провел в заключении, многое воспринимается по-иному...
     – Ничего, мне понятны твои человеческие чувства.
     – Да дело не в чувствах, я просто многого не знал.
     – Израиль, знал не знал – речь сейчас не об этом. И заключение твое... Не время сейчас искать виновных, вот свернем Гитлеру голову, тогда и разберемся. Родине угрожает смертельная опасность, и от каждого из нас требуются конкретные дела. Как в Гражданскую, помнишь?
     – Я готов сделать все, что в моих силах! – заверил Плакс.
     – Вот и хорошо! – оживился Поскребышев. – Насколько я понял, работу ты намерен вести через старые коминтерновские связи?
     – В общем, да, – поразился Плакс его осведомленности.– Мой прежний источник...
     – Я знаю, – остановил его Поскребышев и, представив молодого человека, пояснил: – Детали обсудишь с Борисом Николаевичем Пономаревым. Коминтерн и его специальные структуры теперь полностью по его части.
     Пономарев выдвинулся из тени торшера. В рассеянном свете будущий куратор показался Плаксу совсем юным. Удивление, отразившееся в глазах разведчика, не осталось незамеченным. Поскребышев ворчливо заметил:
     – Ты, Израиль, не смотри, что Борис так молодо выглядит. Вы почти ровесники, а опыта работы у него будет не меньше твоего. Считай, с империалистической на нелегальной.
     – Сработаемся, – дипломатично сказал Пономарев.
     – В таком случае желаю вам успеха. И... Я надеюсь на тебя, Израиль!
     Поскребышев крепко пожал Плаксу руку и направился к двери. Плакс не удержался и спросил, не заметив, что перешел на «ты»:
     – Александр, это ты меня от расстрела спас?
     Поскребышев обернулся и с мягкой улыбкой ответил:
     – Не люблю ходить в должниках, Израиль. Ты меня – в девятнадцатом, я тебя – в тридцать девятом. Как говорится, мы теперь квиты.
     – Спасибо. – Голос Плакса дрогнул. – У меня к тебе только одна просьба... Если со мной что случится, позаботься о моих...
     – Брось, ты просто обязан вернуться живым! Это приказ!

     (Продолжение следует.)