Визитная карточка
     Алексей Георгиевич Арбатов родился
     17 января 1951 года. Окончил Московский государственный институт международных отношений МИД СССР. В 1976 - 1994 годах - научный сотрудник, старший исследователь, ведущий исследователь, заведующий сектором, заведующий отделом Института мировой экономики и международных отношений Академии наук. Депутат Государственной Думы 1 - 3-го созывов. Работал заместителем председателя Комитета по обороне Госдумы. Возглавлял комиссию по обороне, безопасности и ратификации международных договоров. Руководитель Центра международной безопасности Российской академии наук, член-корреспондент РАН.
     - Алексей Георгиевич, как вы оцениваете итоги состоявшихся 6 - 7 июля переговоров между Россией и США по стратегическим наступательным вооружениям?
     - Договоренность Москвы и Вашингтона о сокращениях до 1.100 носителей и до 1.675 ядерных боеголовок в рамках нового договора о стратегических наступательных вооружениях является, на мой взгляд, очень неплохим результатом переговоров. Причем результатом, пожалуй, оптимальным, учитывая нынешнее состояние российско-американских отношений в сфере контроля над вооружениями.
     Нельзя не обратить внимание на то, что по сравнению с договором СНВ-1 на саммите были достигнуты очень низкие потолки сокращений ядерных боезарядов. В частности, по ядерным боезарядам планируется осуществить сокращения практически втрое большие по сравнению с сокращениями, заложенными в договор СНВ-1 (с 6.000 единиц ядерных боезарядов до 1.675 единиц). Планируемые сокращения по носителям гораздо менее существенны: они составляют 1.100 единиц, тогда как в СНВ-1 эта цифра равнялась 1.600 единицам. То есть речь идет о сокращении носителей примерно в полтора раза. Но я и это оцениваю как важный шаг вперед.
     Эти договоренности выгодны как для России, так и для США. Ведь чем меньше соотношение боеголовок к носителям, тем устойчивее стратегический баланс. Это норма является, между прочим, юридическим фактом - она была согласована в 1990 году Россией и США в специальной декларации о принципах стратегической стабильности, и ее никто не отменял. В этом документе также сказано, что стороны будут уменьшать соотношение боеголовок к носителям. Ведь если боеголовок слишком много, а носителей слишком мало, то стратегические силы становятся уязвимыми и увеличивается вероятность попытки первого разоружающего удара.
     - В новый договор по СНВ, естественно, будут включены и положения, касающиеся уведомлений, инспекций, процедур проверки и т.д. В каком направлении ведется работа в этой сфере и какие модели договоренностей по этим вопросам могут быть положены в основу нового соглашения? Будет ли решена в новом договоре проблема возвратного потенциала?
     - Нужно сказать, это взаимосвязанные между собой вопросы. Ведь, по сути, те четыре цифры по сокращениям, которые были озвучены 6 июля, еще ничего не говорят о том, что и как мы будем проверять. Здесь должны быть даны четкие положения, дефиниции, а также определены процедуры проверки. В чем суть имеющихся у США и России разногласий по указанным вопросам? В первую очередь, важно учитывать следующий момент: у американцев стратегические силы в их нынешнем виде могут оставаться в строю еще как минимум 20 лет, поскольку они были смоделированы очень основательно и рассчитаны на длительное время эксплуатации. Поэтому система «Трайдент» на подводных лодках, межконтинентальные баллистические ракеты «Минитмен», стратегические бомбардировщики В-2А и В-52Н, составляющие основу стратегических наступательных сил США, еще послужат долго.
     В России же сложилась совершенно иная ситуация. В Советском Союзе, заложившем основу современных СЯС, велись широкие научно-технические разработки и производились многообразные виды ракет, самолетов-бомбардировщиков, подводных лодок, надводных кораблей и т.д. Советские военные аналитики рассчитывали, что эти вооружения будут достаточно быстро заменяться на новые, что было в целом весьма выгодно для развития военно-промышленного комплекса страны. А потом наступил кризис 1990-х годов, и обновление стратегических сил застопорилось. Новые типы вооружений стали развертываться в очень небольших количествах, а многие регламентные работы по обслуживанию, особенно подводных лодок, были пропущены (на них не было денег). Кроме того, многие виды ракет и их носителей к концу 1990-х годов устарели. Все это привело к тому, что значительная часть российских стратегических сил (имеются в виду и ракеты, и платформы) сегодня выводится из боевого состава целыми сериями. Все они, за исключением МБР «Тополь-М» и самолетов Ту-160, будут сняты с вооружения к 2020 году.
     Итак, России в любом случае придется сокращать стратегические силы, и мы поэтому заинтересованы в том, чтобы потолки на боеголовки и их носители по СНВ соответствовали естественной динамике сокращения. А у американцев другой интерес - они в принципе готовы к сокращению СНВ, но не хотят «резать» (уничтожать) дорогостоящие и вполне пригодные для службы носители, предпочитая осуществлять сокращения за счет «разгрузки» последних (т.е. снятия с бомбардировщиков и подводных лодок некоторого количества ракет, а с ракет - по нескольку боеголовок). Отсюда и возникает известная проблема возвратного потенциала.
     Приведу пример. В СНВ-1 указывалось, что американские подводные лодки «Трайдент» оснащены 24 БРПЛ, а по новому договору стороны могут, например, договориться, что с каждой лодки будет сниматься по 10 ракет. Тем самым произойдет общее сокращение численности боеголовок, но «посадочные места» для боеголовок на указанных носителях останутся. Для американцев это означает, что у них остается возможность «возврата» - нового развертывания снятых с вооружения ракет. Если вдруг отношения между США и Россией испортятся и американцы решат выйти из договора СНВ, то они смогут очень быстро вернуть на свои места боеголовки и существенно увеличить свои силы. А мы то же самое сделать не сможем - у нас снимаются в основном носители, а не боеголовки. А те новые системы, которые внедряются
     («Тополь-М» с РГЧ, ракетоносцы, оснащенные «Булавой», самолеты Ту-160), и так будут загружены «под завязку».
     - Все это еще больше актуализирует вопрос о том, какие должны быть установлены процедуры контроля и проверки в рамках нового договора по СНВ...
     - Безусловно. Напомню в этой связи, что контроль прежде всего определяется правилами зачета, то есть как считать ракеты и носители. В СНВ-1 по каждой из указанных в договоре систем вооружений было определено, сколько ядерных боеголовок она насчитывает. Например, было указано, что «Трайдент-2» насчитывает 8 боеголовок, а каждая советская система ракет морского базирования - 3, 10, 7 или 4 боеголовки. В таком случае система проверки была простой и понятной - нужно было лишь «разложить» общее количество ракет, самолетов и подводных лодок (по числу пусковых установок), и тогда можно подсчитать, сколько будет боеголовок. При этом было легко проверить, превышает или не превышает это установленный потолок.
     Но если мы теперь планируем договариваться, что сокращение может проводиться путем частичной разгрузки, то проблемы контроля усложняются. Если, например, американская сторона заявит о снятии части боеголовок с тех или иных носителей, то российские инспекторы должны будут убедиться, что это действительно сделано. Это одна сторона проблемы - России необходим более жесткий контроль над американскими системами в связи с сокращениями ядерных боезарядов за счет разгрузки. Но есть и другая сторона проблемы, и она касается контроля американской стороны за нашими мобильными ракетами и пусковыми установками. Тем более что мобильные установки составляют самую важную часть наших стратегических сил.
     Еще в рамках СНВ-1 мы с США договорились, что по наземным мобильным ракетам вводится контроль на заводах-изготовителях. Получилось, что инспекции на местах, причем постоянные, относятся только к России - на заводе по производству МБР «Тополь-М» в Воткинске до сих пор находятся американские инспекторы. Видимо, в рамках нового договора по СНВ американцы будут требовать сохранить инспекции в Воткинске. А нам нужно будет, если мы согласимся, подороже это «продать». Во всяком случае, это можно рассматривать как один из вариантов «торга» по вопросам контроля и инспекций по СНВ.
     - Получается, не существует каких-то универсальных путей для того, чтобы снять все вопросы контроля за стратегическими вооружениями?
     - Почему же, такие пути существуют. Всегда возможны взаимные компромиссы, один из которых был мной предложен. Американцы сейчас, не желая тратить лишних денег в условиях кризиса, вряд ли согласятся на то, чтобы сокращать боеголовки с заменой платформ разведения. Но с тем, чтобы предоставить нам возможности контроля в этой сфере, они, я думаю, спорить не будут. В общем, по контролю за СНВ требуется разработать новые правила, подобные или являющиеся своего рода видоизменением тех, что были предусмотрены в СНВ-1. Если только на это будет желание и политическая воля сторон.
     В основе соглашения по этим вопросам должен быть компромисс - скажем, небольшое количество боеголовок сокращать без замены платформы, а уже большее количество - с заменой. Американцы тогда сократят часть подводных лодок и носителей. Или есть еще более простой и легко контролируемый способ - сокращать количество ракет на подводных лодках и ракеты ликвидировать. Тогда значимость проблемы «возвратного потенциала» снизится.
     - В качестве одного из значимых итогов договоренностей называют то, что стороны пришли к совместной формулировке относительно увязывания стратегических наступательных и оборонительных вооружений...
     - Указанное заявление означает фактическое признание российской и американской стороной положения о том, что сокращение наступательных вооружений будет происходить далее с учетом возможностей оборонительных систем. Вообще, идея эта довольно старая, но за годы нахождения у власти администрации Дж. Буша-младшего о ней успели основательно «подзабыть». При этом говорилось, что мы больше не враги и все, что США делают, российскую сторону не должно волновать. То есть даже если они сделают космическую ПРО, многоэшелонную, способную перехватывать тысячу боеголовок, американцы все равно предлагали нам «не волноваться». Для всех советников и подчиненных Буша это, конечно, было чистой воды лицемерие в политике.
     А новая американская администрация, напротив, признала взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными вооружениями. То есть признала, что вопросы развития американской системы ПРО Россию могут волновать и Москва имеет все основания по этому поводу беспокоиться. Соответственно, было подчеркнуто, что американцы в своих программах развития стратегических сил должны будут принимать российские озабоченности во внимание. Вашингтоном было признано, что если американская противоракетная оборона создаст для России опасность подрыва потенциала стратегического сдерживания, то политика ядерного разоружения может потерпеть крах. Речь, таким образом, идет о взаимном учете российских и американских позиций в сфере СНВ и ПРО.
     - В связи с этим встает вопрос: смогут ли США и Россия вслед за обсуждением вопросов СНВ перейти к полномасштабным переговорам по проблемам противоракетной обороны? Наверное, не случайно несколько месяцев назад посольством США в России озвучивалась информация о готовности Вашингтона обсуждать с Москвой создание системы ПРО, которая защитила бы обе наши страны...
     - Действительно, я считаю, что США намерены вести с Россией серьезные переговоры по вопросам противоракетной обороны. Это необходимо, в частности, для установления более тесного диалога сторон по проблемам СНВ и другим аспектам контроля над вооружениями, а также в связи с тем, что имеющиеся у США и России наработки в сфере противоракетной обороны могут стать взаимодополняющими. Сотрудничество в сфере ПРО может касаться, во-первых, мер доверия в этой области, в частности создания совместного центра обмена данными о ракетных пусках. Во-вторых, определенных ограничений в рамках создания глобальной системы ПРО, с тем чтобы Россия не примеряла, не проецировала на себя те системы, которые развертываются или планируются к развертыванию. И, в-третьих, могут быть затронуты вопросы о возможностях совместной разработки различных систем (элементов) противоракетной обороны. Конечно, это довольно оптимистичный сценарий, но, на мой взгляд, в долгосрочном плане он вполне осуществим, учитывая некоторые особенности развития российского и американского комплексов противоракетной обороны.
     - Мой следующий вопрос касается проблемы космических и высокоточных вооружений, которые, согласно оценкам ряда СМИ, Соединенные Штаты в последнее время активно стремятся развивать. Не означает ли это, что именно в связи с такого рода переориентацией своих вооруженных сил американская администрация становится все больше заинтересована в сокращении ядерных боеголовок?
     - Действительно, администрация Дж. Буша-младшего главные свои усилия сосредоточила на развитии высокоточных и космических средств. Высокоточные вооружения, кстати, и применялись неоднократно - в Ираке и в Афганистане. Не менее амбициозными, чем программы развития высокоточных вооружений, были и программы, выдвинутые военно-космическим командованием США. При этом в Вашингтоне тогда выступали против договоров по этим видам вооружений. Но все эти планы были характерны для докризисного периода. А в прошлом году, когда в США разразился острый финансовый кризис, Белый дом начал урезать эти планы, особенно в сфере космических вооружений. Поэтому полноценных космических вооружений в США на сегодняшний день нет, и в обозримой перспективе - через 10-15 лет - они вряд ли появятся. На мой взгляд, в условиях кризиса и переориентации американской военной политики на противодействие террористам и ведение локальных войн США программу создания космических вооружений, скорее всего, отложат, причем на отдаленные сроки.
     Что же касается высокоточных вооружений, то это более серьезный вопрос с точки зрения развития американских стратегических сил и при этом более насущный сегодня для России. Американцы действительно с учетом состояния их стратегической триады подсчитали расходы и пришли к выводу, что им выгоднее пойти на частичное переоборудование стратегических носителей под высокоточные обычные вооружения. При этом для нас возникает такая же проблема, как и в случае с американской ПРО. Нам говорят, что переоборудование носителей под высокоточное вооружение не направлено против России. Однако российские военные не могут не учитывать эту тенденцию. Представим, например, что американские подлодки «Трайдент» получат на вооружение крылатые ракеты большой дальности в обычном оснащении. Тем более что США уже запланировали оснастить 4 из 18 подлодок, имеющих на сегодня ракеты «Трайдент», крылатыми ракетами (на каждой лодке будет примерно по 150 ракет).
     Я думаю, что необходимо потребовать от американцев соблюдения договоренностей, согласно которым мы четко могли различить эти лодки и не засчитывать их и имеющиеся у них в оснащении боеголовки в потолки. А если они захотят, скажем, 6 или 8 лодок переоборудовать или большую часть своей стратегической авиации «переориентировать» под высокоточное вооружение, то здесь уже потребуются специальные договоренности по ограничению этого вида вооружений. Тем более что у них и так имеется достаточно таких ракет (на многоцелевых лодках «Лос-Анджелес», на кораблях, самолетах и т.д.), для того чтобы ответить на угрозы со стороны третьих стран. А более мощное наращивание высокоточных вооружений будет для нас уже выглядеть угрожающе - как новый потенциал стратегического разоружающего удара, против которого традиционное ядерное сдерживание может не сработать.