Игорь Котов
     Родился в 1957 году в г. Тбилиси. После окончания Тбилисского артиллерийского командного училища служил офицером в Среднеазиатском военном округе, Южной группе войск, в Дальневосточном округе.
     С 1979 по 1981 год – участник боевых действий в Афганистане.
     С юности увлекшись карате, первым в СССР получил черный пояс. Вице-чемпион Европы по фулл-контакт карате с 1989 года (Турция).
     Редактор Военно-художественной студии писателей.

     Прошлое
     Не верю, что прошлое тленно,
     Что истина скрыта в словах.
     Оно не исчезнет бесследно,
     Звездой отразившись в глазах;
     Не скроется за перевалом,
     А смело на плаху взойдет
     Суровым седым генералом.
     Свинцом, отразившим восход,
     Не станет. Не будет вендеттой,
     Пенькою не стянет кадык,
     А песней вернется неспетой,
     Дождем, наполнявшим ярык.

     Ближний бой
     Небо чертят стрижи,
     Лица в серой пыли...
     Нет патронов – в ножи!
     Как в картинах Дали.
     С визгом – лезвием в глаз,
     На ночь выпьем свинца
     По сто граммов за нас
     И расколем сердца.
     А когда в тишине,
     В мерзлом ложе обид,
     С ночью наедине
     В землю ляжет шахид,
     Небо брызнет слезой,
     Вразнобой ляжет слог,
     Дождевою водой
     Мы протрем кровоток.
     Сядем в круг, помолчим.
     Режет глотку гашиш.
     В облаках Херувим
     Нам готовит бакшиш.
     А с рассветом к звезде.
     Сквозь туманную блажь,
     Держим слезы в узде:
     Мертвецов – баш на баш.
     В ожерелье души -
     Девять граммов с креста.
     Справедливость вершить
     Мы не просим Христа.
     И приходится лгать:
     Мол, да это лишь плоть,
     Вот и просим опять:
     Не суди нас, Господь.

     Бег
     Серебром разукрасив погоны,
     Мы, гусары последней войны,
     Задыхаясь от боли и стонов,
     Свои души, согнав в эскадроны,
     Гнали вверх. К звездам, как табуны.
     Не достигнув их, заматерели,
     Без молитвы сжигая сердца,
     Под луной в соловьиные трели,
     Рвали нервы (я видел в прицеле),
     Натянув удила до конца.
     И несутся они против ветра,
     Подставляя рассвету лицо,
     Десять к двум! На кону только вера,
     Да душа в перекрестье прицела,
     И в зубах от удачи кольцо.
     А потом, чуть остыв от погони,
     Омываясь водой дождевой,
     Встанут рядом, застынут их кони,
     Растворившись в малиновом звоне
     У церквей, под серебряный бой.
     О вечном
     Дождя косых кнутов видны разводы,
     Прикосновеньем тешится вода,
     Полет заблудших мыслей и невзгоды
     Под шум дождя исчезнут навсегда.
     Судьба смятенной птицей улетает
     В далекие неведомые дни,
     Да шум дождя, мне кажется, смывает
     С метущейся души грехи мои.
     Под шум дождя – тяжелых капель
     бремя,
     В загадках звезд, хитросплетенных
     дум,
     Приходит и уходит наше время,
     Как этот тихий заоконный шум.

     Владимир Шаров
     Родился в 1952 году в военном городке Кантемировской дивизии.
     Работал после окончания школы в подмосковном городе Электросталь автоэлектриком и учился на вечернем факультете машиностроительного института.
     С 1970 по 1972 год служил в танковых войсках в Туркестанском военном округе.
     В 1972-м поступил в Военный институт иностранных языков, получив по его окончании в 1977 году диплом по специальности переводчик-референт.
     До 1999 года служил в Вооруженных Силах, закончив службу в звании подполковника.
     С 2000 года работает в системе МЧС РФ.
     Член Московской городской организации Союза писателей России, член Мытищинского литобъединения имени Д. Кедрина, внештатный корреспондент районной газеты «Родник». Участник I всеармейского совещания военных писателей 2008 года.
     * * *
     Под ежик солдатский подстригли газоны,
     Кусты подровняли, помыта дорога.
     Подкрашены стены, бордюры, вазоны,
     И краски для неба осталось немного.
     А день – будто сон, фееричен и зыбок.
     Здесь – гости, родные, друзья и невесты...
     И спорят друг с другом сиянье улыбок,
     Блеск новых погон с блеском меди
     оркестра.
     Подброшены в небо на счастье монетки
     И звонким ковром расстелились
     под ноги.
     И плац строевой со следами разметки –
     Лишь только начало нелегкой дороги.
     Трибуны, застыв в горделивой осанке,
     Вдруг вспомнят себя. И они ведь
     когда-то
     В таком же строю под «Прощанье
     славянки»
     Свой путь начинали, свои «аты-баты».
     Триумф единенья и время прощанья.
     Глаза чуть влажны и взволнованны речи.
     Наивно друг другу дают обещанья,
     На годы вперед распланировав встречи.
     Их ждут впереди горизонты и «точки»,
     Маневры, тревоги, учения, марши...
     Но в книги их жизней последние строчки
     Заносит судьба. Им не стать уже
     старше.
     Их личное дело – всего три листочка...
     Вы отдали все, что могли, для Отчизны...
     Пусть проклята будет «горячая точка»!
     Свинцовая точка в конце юной жизни.

     Третий тост
     Наш первый тост (так принято
     всегда) –
     Мы поднимаем полные бокалы,
     В них – чистая, холодная вода,
     Которой нам тогда так не хватало.
     Второй – за женщин, веру их,
     любовь.
     За ту любовь высокого накала,
     Что нам в разлуке сердце согревала,
     И описать ее не хватит слов.
     А третий, скорбный – молча
     и до дна,
     Быть может, память вспять
     перелистает,
     И вспомним тех, кого взяла война,
     Которых нам сейчас так
     не хватает.
     О них, кого сегодня нет средь нас,
     О них, пред кем безвинно виноваты,
     Кто с честью встретил свой
     последний час,
     Храним мы в сердце скорбь и боль
     утраты.

     Я там не был
     Я там не был, ребята, не был.
     Для меня это как сюрприз:
     Синь вершин, распоровших небо,
     Так, что звезды сыпятся вниз.
     Я там не был. И в самом деле
     Ни к чему мне давать отчет,
     Что не мой это шрам на теле
     И не мой позывной «Звездочет».
     И не мне часто ночью снится
     Уходящий на поиск взвод,
     Дальних взрывов ночных зарницы,
     Солнцем выжженный небосвод.
     И неважно уже, поверьте,
     Кто где был и когда стрелял...
     Не забуду до самой смерти,
     Как я там друзей потерял...
     И не надо расспросов. Хватит.
     Я открою один секрет:
     В личном деле в военкомате
     Там ни слова об этом нет.
     Я не помню, как нас встречали,
     Как нам руки жал генерал...
     Я там не был. Мне так сказали.
     Я об этом подписку дал.
     * * *
     Мы в третий раз берем Самашки.
     Пятнают взрывы первый снег.
     На том снегу мы – как букашки.
     Игра со смертию в пятнашки...
     В игре той ставка – человек.
     Смешны имперские замашки.
     Политиков поймем едва ли.
     Чтобы исправить их промашки,
     Мы в третий раз берем Самашки,
     Хотя ни разу не сдавали.
     * * *
     Я не фаталист, но одна из причин
     Того, что в боях невредим до сих пор, –
     Я смерть приручил и себя приучил,
     Что с нею особый у нас договор.
     И это – не блеф, не подарок небес,
     Но где моя смерть, знаю наверняка:
     В последнем патроне рожка АКС,
     В последней гранате на дне рюкзака.
     * * *
     Здесь с логикой, быть может,
     неувязка,
     Хоть мысль парадоксальна,
     но проста:
     Ладонь для раны – это не повязка,
     Хотя ладонь надежнее бинта.
     Я видел это, я скрывать не стану.
     Упав на землю, тяжело дыша,
     Он на груди закрыл ладонью рану,
     Чтоб тело не покинула душа.

     Александр Карелин

     Родился в 1955 году. В Афганистане служил в 1982 – 1984 годах в звании старшего лейтенанта, был врачом-хирургом (ординатор операционно-перевязочного отделения). Службу проходил в Кандагарской бригаде, в отдельной медицинской роте. Кроме работы в стационаре принимал участие в медицинском обеспечении боевых рейдов, заменял выбывших врачей батальонов. Всего участвовал в 13 рейдах.
     Во время последнего рейда на выезде из Кандагара (район Элеватора) получил тяжелое ранение. Более года находился на лечении в разных госпиталях страны. Остался служить в армии, хотя работу хирурга пришлось оставить (повреждение правой руки), перешел на преподавательскую работу.
     Уволился в 1994 году, подполковник запаса. Затем более 11 лет работал в МЧС. Женат, две дочери. Живет в Екатеринбурге.

     ГЛАВНЫЙ ПРАЗДНИК
     1
     - Кого первым возьмем на перевязку? Может быть, того парня «со щекой» из послеоперационной палаты? – операционная сестра Зина Юрлова выжидательно посмотрела на врача-хирурга.
     - А он у нас «самый чистый»? Тогда давай с него и начнем, – ординатор операционно-перевязочного отделения Кандагарской медроты Александр Невский кивнул.
     Стройная, тоненькая, как тростиночка, сестричка выглянула в коридор и попросила дневального по отделению вызвать Николая Шакуро в чистую перевязочную.
     Этого солдата Невский помнил хорошо. Он поступил поздно вечером, неделю назад – доставили с блокпоста в районе Элеватора. Получил множественные осколочные ранения грудной клетки и лица после обстрела реактивными снарядами («эрэсами»). К счастью, осколки, попавшие в грудь, не нанесли серьезных ранений. Хуже обстояло с ранением в лицо – единственный кусочек металла «распахал» всю левую щеку, обезобразив парня. Но и здесь была удача: ранение не было проникающим в полость рта (то есть сквозным), а значит, заживет все быстро, слюна не будет мешать сращению.
     Раны на груди Невский обработал сам, крупные осколки удалось извлечь, а для операции на лице пришлось вызвать врача-стоматолога Ивана Сухара. Зря, что ли, он считается и челюстно-лицевым хирургом? Ваня со знанием дела осмотрел рану, нашел, что «все просто чудненько». Вместе они провели первичную хирургическую обработку раны, отсекли нежизнеспособные ткани, а потом слегка сблизили скобками края раны, не рискуя сразу ее зашивать. Решение было правильным: первые дни из раны шло обильное отделение, ведь все пулевые и осколочные ранения по правилам военно-полевой хирургии всегда считаются загрязненными (инфицированными). Были назначены ударные дозы антибиотиков, они и сняли воспаление.
     Через три дня вновь взяли парня на операционный стол и наложили-таки ему отсроченные первичные швы. Невский с восхищением смотрел на работу Ивана – тот проводил по-настоящему ювелирную работу – использовал атравматические иглы с тончайшими нитями. Он обещал раненому, что сделает ему шрам минимально заметным. Конечно, шрамы украшают мужчину, это верно. Но лучше все-таки их иметь не на лице. В угол раны поставили тоненькую полоску резины. Заживление пошло хорошо, воспаления не было, резиночку извлекли через три дня, вчера. Теперь следовало еще раз глянуть на состояние зашитой раны.
     Солдат с забинтованным лицом и хмурым взглядом вошел в перевязочную, не спеша снял синюю больничную куртку, белую нательную рубаху и взобрался на перевязочный стол. Чтобы ночью во время сна повязка с его головы не слетела, парня забинтовали на совесть: открытыми оставались лишь глаза и рот, носом пришлось «пожертвовать», забинтовав вместе со щекой.
     - Ты чего, Никола, такой смурной? Хоть бы улыбнулся или сказал что-нибудь хорошее, – заговорил Невский, наблюдая, как Зина разбинтовывает голову.
     - А че веселиться-то, товарищ старший лейтенант?
     - Ты остался жив, а это главное! Через четыре дня Новый год! Это тоже повод для хорошего настроения.
     - Как я с такой рожей жить буду?! Все от меня будут со страху прятаться. Лучше бы меня убило совсем, чем с такой харей на мир смотреть...
     - Что ты говоришь, Николай?! – Зина окончательно разбинтовала лицо и осторожно сняла повязку с зашитой раны. – Все у тебя будет хорошо, только маленький шрамчик останется. Ты же не знаешь, как сейчас выглядишь. Поверь мне, что все нормально. И никакая это не рожа. Ты даже очень симпатичный парень. Мы же вот с доктором не прячемся со страху, как ты говоришь.
     - Ну, вы – это другое дело, привычные. А я себя видел после ранения – мне пацаны давали зеркальце. Из-за меня хороший человек погиб, Зазуля Антон, наш сержант. При взрыве «эрэса» он на себя основные осколки принял, а мне уж меньше досталось. Получилось, что закрыл он меня собой. Поэтому и говорю, что я должен был погибнуть.
     - Не болтай ерунды! Ты ни при чем. Это судьба так распорядилась. Жалко, конечно, вашего Антона. Но война есть война. Каждый день кого-нибудь убивают. И правильно говорит Зина, все у тебя хорошо заживает. Поверь моему опыту, я многих раненых здесь повидал. И не говори о своей гибели, мать свою пожалей.
     - Вы мою мамку не знаете. Она даже рада будет, если меня кокнут. Не зря ведь она хотела меня убить.
     - Ну, ты, Колька, и поганец! – Зина обозначила ему подзатыльник. – Разве можно так о своей маме говорить? Она ведь у тебя одна.
     Парень втянул голову в плечи, затем виновато обвел взглядом врача и медсестру. Потом всхлипнул и закрыл глаза ладошкой. Невский и Юрлова недоуменно переглянулись.
     – Ну-ка, выкладывай все начистоту! Пока не расскажешь, отсюда не выйдешь. Что такое у тебя произошло с родителями? Мы с Зиной хотим послушать. Говори!
     Рядовой Шакуро опустил руку. В глазах его стояли слезы. Он шмыгнул носом и начал «исповедь».
     2
     Папки я никогда не знал. Его просто не было. Мамка, сколько себя помню, всегда называла меня «ошибкой молодости», даже в детстве лупила всем, что под руку попадалось. Я ревел, не понимая, в чем провинился. Она часто напивалась вдрызг, приводила разных мужиков в дом, меня просто выгоняла на улицу, даже зимой. Когда я стал взрослее, то сам уже убегал от нее к своей тетке. Она жила неподалеку.
     А городок этот называется Бердск, это рядом с Новосибирском, в десяти километрах к югу. Мамка моя там на радиозаводе работала. Кстати, там и электробритвы выпускают (Невский кивнул, вспомнив название на своей бритве – «Бердск»). А старшая родная сестра моей мамки, тетя Галя, Галина Матвеевна, работала в школе учительницей начальных классов. Она одинокая, детей нет, да и замужем никогда не была. У нее очень плохое зрение, очки с толстыми стеклами во все лицо. Вот она меня у себя и оставляла пожить, пока мамка за мной не приходила. Я ревел, не хотел возвращаться, но мамка уводила меня за ухо. Они очень ругались друг с другом, две родные сестры, но такие разные. А тетя Галя меня любила, это я всегда чувствовал. Даже баловала меня. Все хотела у мамки отнять по суду. Но ей отказывали.
     В сентябре 1971 года я пошел в школу. В начальных классах учился у моей родной тети. Еще больше полюбил ее и привязался. Она обожала наш городок. До сих пор помню ее рассказы на уроках природоведения о Бердске. Бердский острог был основан еще в 1716 году, а городом стал в 1944 году. Она рассказывала о градообразующих предприятиях города. Это радиозавод (где мамка работала), электромеханический завод (по слухам, гигантское хозяйство, большая его часть секретная, под землей расположена) и химический завод. А живет в городе порядка 68 тысяч человек. Бердск считался самым зеленым в СССР. Вы знаете, сколько у нас парков и аллей с деревьями!
     Я по целым неделям жил у тети, убегая от пьяной мамки. Она тогда все со своими ухажерами никак не могла разобраться, даже не до меня было, а я и рад. Мне нравилось у тети Гали, у нее свой большой дом, огород и сад. Она все лето там проводила, я ей всегда помогал с удовольствием. Мы-то ведь с мамкой жили в маленькой однокомнатной квартирке на третьем этаже в «хрущевке», это ей еще от завода дали как матери-одиночке. А тетя у меня славная, хоть и смешная. Видит плохо. Все время забывает, где оставила свою вставную челюсть, – она обычно ее в огороде теряла. Так вот, она научила свою собаку Верну (черная такая, лохматая, не знаю ее породы) находить эту челюсть и ей приносить. Прямо умора, но собака аккуратно приносила, ни разу не повредила, а тетя Галя погладит псину, челюсть водой помоет и опять в рот вставляет. Я тоже любил с собакой играть, добрый был пес.
     Мамку свою я ненавидел, особенно когда она пьяная была. В старших классах она уже боялась меня лупить, я и сдачи мог дать. Теперь я уже в открытую перешел жить к тете своей. Она была тоже рада.
     Как я любил встречать с тетей Галей Новый год! Это ведь не только главный праздник года, но и мой день рождения. Да-да, я родился вечером 31 декабря 1963 года. Хорошую мамке свинью подложил... Тетя Галя каждый год наряжала свежую елку, я на всю жизнь запомнил этот запах хвои. Она всегда дарила мне подарок от Деда Мороза на Новый год, клала его под елку. Я всегда удивлялся, откуда Дедушка Мороз знает, что я хочу. Это мог быть футбольный мяч или настоящие коньки с ботинками, лыжи или клюшка с шайбой, даже удочка или спиннинг. (У нас ведь замечательная рыбалка. Город стоит на реке Бердь, это правый приток Оби, наш город как раз расположен близ впадения нашей речки в Обь, там и Новосибирское водохранилище находится. Сколько там рыбы! Мы с друзьями часто летом уходили на рыбалку с ночевкой.) А после вручения подарков от Деда Мороза тетя дарила мне уже от себя подарок ко дню рождения. Это был мой любимый день в году. Как я обожал свою тетю!
     В 1979 году после окончания восьмого класса я, по совету тети, поступил в злектромеханический техникум. Там готовили специалистов на наш завод. Годы учебы в техникуме пролетели быстро и интересно. Мамку в те годы я почти не видел. Ее несколько раз отправляли на лечение в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий), но это мало помогало. Вскоре по возвращении она снова начинала пить, еще больше. Как ее не выгнали с работы, для меня оставалось загадкой. Впрочем, ее регулярно пропесочивали на собраниях коллектива, потом в очередной раз брали на поруки.
     В декабре прошлого года я уже заканчивал учебу, оставалось совсем немного – до апреля. Я уже знал, что сразу по окончании всех наших ребят с курса призовут в армию. Хотели служить все вместе (но нас раскидали по всему Союзу). Новый год, как обычно, мы встречали вместе с тетей, она разрешила и моих ближайших друзей пригласить. Было очень интересно: тетя Галя всегда придумывала настоящие представления на этот праздник, я тоже участвовал вместе с ней. Всем друзьям очень понравилось. Отметили и мое девятнадцатилетие.
     А первого января тетя уговорила меня сходить и поздравить мамку. Мне не хотелось, но согласился. Дверь открыл своим ключом, не сразу увидел ее (она пряталась в ванной). Я хотел нормально с ней поговорить, но ее выражение лица мне сразу не понравилось. Это было настоящее застывшее безумие. Я уже собрался сразу молча уйти, но она бросилась на меня с ножницами и ударила прямо в грудь. Целила в сердце. Хорошо, что на мне была плотная куртка – она смягчила удар. Вы и сейчас видите этот шрам на груди (Невский и Юрлова одновременно кивнули – багровый рубец бросался в глаза, он был в области сердца). Она кричала, что лучше сама меня убьет, чем позволит забрать в армию. Короче, свихнулась окончательно.
     Я тогда оттолкнул ее и убежал. Тетя Галя вызвала «скорую», меня даже положили в больницу, неделю пролежал. Все эти дни тетя не отходила от меня, хотя угрозы жизни не было, так медики говорили. А мамку в тот же день отвезли в отделение для буйнопомешанных. Она там до сих пор и лежит, тетя Галя мне писала.
     В мае меня призвали в армию, мы чуть раньше защитили дипломы, чем остальные. Так я и не успел ни одного дня поработать. После учебки (я ее в Чирчике проходил) нас отправили в Афганистан. Вот с октября я в Кандагаре и служу. А письма от моей тети приходят часто, я тоже стараюсь не затягивать с ответом. Об этом ранении, правда, не стал писать. Зачем расстраивать?
     3
     Пока Николай рассказывал, медсестра успела снова наложить ему повязку на лицо, затем промыли-обработали его многочисленные раны на груди. Зина снова перебинтовала его тело крест-накрест. С последним витком бинта парень закончил говорить и робко взглянул на своих лекарей.
     - Да, история. Мне очень жаль, что тебе досталась такая мать. Но родителей ведь не выбирают. К тому же у тебя такая замечательная тетя! Вот ради нее и стоит себя беречь на войне. Подумай, что с ней будет, если ты не вернешься? Ты все понял, боец? И чтобы мы с Зиной больше от тебя не слышали слов о смерти!
     Шакуро кивнул, встал со стола и начал одеваться.
     - А когда вы швы снимете?
     - Дня через три и снимем. Прямо к Новому году уже будешь как огурчик. Засекай время. Сколько на твоих часах? – Невский уже придумал, что можно подарить парню; он сам видел отсутствие на руке часов, но решил проверить.
     - А у меня их нет, разбились еще в первом рейде в октябре. Мне их тетя Галя подарила в последней день рождения. Очень жалко. Правда, нам особенно и не нужны часы – все командиры скажут: когда и что делать.
     - Ладно, иди в палату и не переживай. Все будет хорошо у тебя.
     Солдат понуро вышел за дверь.
     - Ну, что скажешь, Зинок? По-моему, надо этому парню вернуть ощущение праздника. Один подарок я уже для него придумал – ко дню рождения.
     - Ой, как здорово! Это часы, что ли? Правильно, сбросимся и купим. А еще надо для него второй подарок – от Деда Мороза!
     - Правильно мыслишь! Но надо для начала нам этого Деда Мороза и Снегурочку выдвинуть из своих рядов. Вот с этим я и обращусь сегодня к нашему командиру. А пока давай перевязывать дальше. Кто там следующий?
     ...Вечером после ужина все медики медроты собрались в мужском общежитии в комнате, где жил их командир Семенчук с офицерами. Пришли все жильцы из соседней комнаты, а также все сестрички из девичьего модуля. Последними из своей каморки при парикмахерской прибыли в обнимку молодожены – Сергей и Лариса Лукиновы. Чуть менее двух недель назад всем коллективом отгуляли на их свадьбе. Старший ординатор хирургического отделения капитан медслужбы Серега не скрывал своего счастья. Они и сейчас сидели на свободной кровати, крепко держась за руки, словно боялись, что их разлучат.
     Высокий, крепко сбитый командир медроты Семенчук Михаил Михайлович («Мих-Мих», как все звали его между собой) поднялся и обвел подчиненных строгим взглядом. Прокашлялся.
     - Первое, прекратите немедленно обниматься! У вас вся ночь впереди. Черт побери, я к кому обращаюсь?!
     А то и другим ведь захочется.
     Все засмеялись, а Сергей и Лариса наконец расцепили руки и слегка отодвинулись друг от друга.
     - Второе. Все слушают новые анекдоты. Зря, что ли, мне их жена присылает в каждом письме?!
     В тесной, набитой людьми комнате повисло радостное ожидание. Все знали о страсти командира к анекдотам. Он мог их рассказывать часами.
     - Итак, первый пошел: «Доктор, у меня цирроз, рак, язва и неврастения... Да, еще бессонница! Можно мне на ночь пить коньяк, чтобы лучше спать? – Какой, к черту, коньяк? – Ну, не сейчас, может, в будущем... – Какое у вас, к черту, будущее? Следующий!»
     Подождав, когда все успокоятся, майор Семенчук продолжил:
     - Второй пошел: «Доктор, мне кажется, я простыл, мне холодно... – Вы не простыли, вы остываете... Следующий! – Доктор, у меня грипп, что вы мне посоветуете?! – Держитесь от меня подальше! Следующий! – Скажите, доктор, у меня скоро спадет температура? – Скоро, скоро! К вечеру будет комнатная. Следующий!»
     Каждый раз взрыв хохота сотрясал комнату.
     - Наконец, в завершение: «Доктор! А я ногу не потеряю? – Смотря, где вы ее будете хранить...»
     После такой «разрядки» в комнате окончательно установилась легкая и непринужденная обстановка.
     - Так, размялись? Теперь к делу. Думаете, я вас веселиться сюда собрал? Итак, кто скажет, что сегодня за день?
     - Четвертая годовщина ввода войск в Афганистан, – сразу отозвался Сергей Лузин.
     - Ну, это само собой. А еще?
     Ненадолго повисло молчание. Потом друг за другом стали называть разные памятные события из истории СССР и других стран. Удивительно, как много было интересного в мире в этот день. Но Мих-Мих отбрасывал одно за другим эти предположения.
     - Что, никто не скажет? Сегодня один из последних дней перед Новым годом, осталось всего ничего! У нас еще конь не валялся, а вы тут сидите и забавляетесь анекдотами. Я этому прямо-таки удивляюсь, – Михаил Михайлович улыбнулся, радуясь произведенному эффекту.
     Все сразу загалдели, посыпались предложения. Подождав несколько минут, командир поднял руку, призывая к тишине.
     - Это хорошо, что столько появилось задумок. Но никто не сказал о наших больных и раненых. Один Сашка Невский мне об этом еще днем намекнул. Короче говоря, нам нужен Дед Мороз и Снегурочка. Они будут вести вечер, а также пойдут поздравлять в стационар всех, кто останется там на лечении, кого нельзя будет выписать. Конечно, нужны будут подарки, всякие там фрукты, сладости. Ну, об этом я завтра с начальником политотдела переговорю. Думаю, поможет. Еще и запишет как важное мероприятие. Нас это не касается. Итак, прошу высказываться по кандидатурам.
     После долгих жарких споров в Деды Морозы выдвинули Толика Акбарова, анестезиолога, а Снегурочкой предстояло побыть Свете Москаленко, старшей сестре медроты. Им поручалось продумать сценарий и всякие там конкурсы.
     Окончив с определением важных персон, командир вновь встал, призывая к тишине.
     - Сейчас в медроте лежит раненый, он будет и на Новый год в стационаре. Кроме того, ему 31-го декабря исполняется 20 лет. Обо всем остальном доложит Невский.
     Старший лейтенант медслужбы вкратце поведал историю раненого, потом предложил вручить парню подарки. Эта идея всем понравилась. Надо, ох как надо дарить людям радость! Невский рассказал, что один подарок уже есть – это часы «командирские». Он получил просьбу купить их от Зыкова перед отпуском, когда уезжал в конце октября на родину. Нынешний командир медицинского взвода, он же – ведущий хирург медроты капитан Зыков не признавал иностранных часов, как и большинство офицеров-коллег. Ему подавай только советское.
     Невский выполнил просьбу. Но когда вернулся из отпуска около трех недель назад, Зыков сам накануне уехал в долгожданный отпуск к семье. Теперь часы так и лежат в коробочке. Вот их и подарим, а Зыков поймет и простит.
     4
     В предпоследний перед Новым годом день Невский, как и обещал, вызвал Шакуро Николая для снятия швов на щеке. Парень по-прежнему пребывал в мрачном расположении духа: он все не верил, что рана на лице будет выглядеть хорошо.
     Признаться, врач и сам немного волновался. Но все зажило просто великолепно. Швы были сняты, а на месте раны осталась тоненькая красная «ниточка». Зина тоже вздохнула с облегчением, увидев результат. Невский осторожно помазал шовчик зеленкой, сверху наклеил полоску пластыря. Завтра и его можно снять, так он объяснил раненому. Увидев, что больше его голову не кутают в шлем из бинтов, парень явно повеселел. Раны на груди тоже хорошо заживали, хотя здесь еще требовалось время. После наложенных бинтов Николай даже улыбнулся и впервые поблагодарил медиков. Наконец-то он поверил в свое исцеление. Ушел вполне довольный. Врач и сестра переглянулись, подмигнув друг другу.
     Наконец, наступил последний день года. С утра все пребывали в приподнятом настроении. Повсюду ощущалось приближение праздника. В стационаре в столовой стояла огромная красавица сосна, занимая все пространство до потолка. Там же поместили телевизор, специально выделенный политотделом для раненых. Еще утром привезли несколько коробок с подарками для раненых и больных, и теперь по всему стационару распространился запах апельсинов – настоящий новогодний запах.
     Николай Шакуро пришел одним из первых – ему не терпелось увидеть результаты лечения на лице. Зина отлепила кусочек пластыря и смыла спиртом остатки зеленки.
     - Ну, Коля, загадывай желание! – Невский был рад открывшейся картине, тонкий красный след от недавней безобразной раны – это все, что осталось на лице.
     Зина подала Николаю свое маленькое зеркальце из кармана халата. Парень принял его как дорогой подарок. На несколько мгновений замер, глядя на свое отражение. Когда он вновь посмотрел на врача, то в глазах у него стояли слезы.
     - Все хорошо, – выговорил, словно не веря себе! – Просто не верится,- повторял он, качая головой. – Такая была рана! Такая рана, а теперь раз – и нету!
     До Невского постепенно дошло, что возможный шрам на лице был для него не таким пустяком, как все уверяли солдата в предыдущие дни. Парня буквально трясло от радости. На его глазах свершилось чудо. Он поинтересовался, мол, когда цвет выровняется, будет вообще незаметно?
     - Не останется ни одного струпа. Будет гладкая красивая щечка. Это хирург Иван Сухар сделал отличную работу. Вот его и благодари.
     5
     Праздновать медики начали уже в девять часов вечера. Медсестры из ограниченного количества продуктов сумели наготовить много вкусных салатов. Не стыдно было самим сесть за стол и гостей пригласить. Кроме собственно своих пришли все врачи батальонов, были и просто офицеры-друзья, официантки, женщины из штаба и Военторга.
     Смотрели праздничную программу по телевизору. Танцевали под магнитофон. Дед Мороз (Толик Акбаров) в ярко-красном банном халате и в красном самодельном колпаке-шапке с офицерской кокардой и длинной белой бородой и усами из ваты хорошо вошел в роль. Ему отлично помогала красавица-Снегурочка (Света Москаленко), одетая в яркий цветастый восточный халат. Работала и «почта» (каждому сидящему за столом были розданы «личные номера», которые булавками закрепили на видном месте). Почтальон (Валя Растегаева) с офицерской сумкой через плечо исправно передавала послания адресатам. Одним словом, все было, как на далекой Родине.
     В 23 часа командир распорядился поздравить всех раненых и больных в стационаре. С этой почетной миссией отправились Дед Мороз и Снегурочка, которым вызвались помогать Невский и Зина Юрлова. В стационаре было оживленно и весело: почти все оставшиеся на лечении солдаты и офицеры были в столовой и смотрели телевизор.
     Каждый получил от Деда Мороза и Снегурочки новогодний подарок (кулек с конфетами, пачкой печенья, яблоком и апельсином). Все, конечно, радовались этим дарам. Некоторые отваживались прочитать стишок или спеть куплет песни.
     Потом прошли по остальным палатам. Кто-то уже спал, не надеясь на новогоднее чудо. Другие читали. Но чудо в виде Деда Мороза и Снегурочки все же появилось.
     В послеоперационной палате было темно. На крайней к двери кровати лежал, свернувшись клубочком и отвернувшись к стене, Николай Шакуро. Больше в палате никого не было – остальных еще вчера перевели в другие палаты.
     Щурясь от яркого света, Николай с изумлением смотрел на своих гостей. Гамма переживаний отражалась на его лице. Парень осознавал, что самый главный праздник года все же состоится. Он получил от Снегурочки традиционный мешочек со сладостями. Затем Дед Мороз уже от себя вручил Николаю коробочку с часами. Шакуро не верил своим глазам. Все было как дома, у тети.
     - Спасибо вам! 1984 год запомнится мне на всю жизнь!! – сказал он взволнованно.
     ...Позднее 1984 год был назван годом самых больших потерь советских войск в Афганистане. В тот год погибло 2243 человека, а санитарные потери – ранеными и больными – составили 57.826 человек...