- Александр Валентинович, при каких обстоятельствах вы узнали о нападении грузинской армии на Южную Осетию, российских миротворцев? Какими были первые чувства, распоряжения подчиненным?
     - Как и многие, о начале трагических событий в Южной Осетии я узнал из телевизионных репортажей. Естественно, тут же прибыл к начальнику Тыла Вооруженных Сил Российской Федерации – заместителю министра обороны России, который поставил перед управлением предварительные задачи по нашей линии. Предстояло проработать вопросы эвакуации погибших, если они будут, в Ростов-на-Дону. Там находится 522-й центр приема, подготовки и отправки погибших и Центр судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Северо-Кавказского военного округа. Мы немедленно связались с 522-м центром, хотя, конечно, первоначально не располагали сведениями о наличии погибших российских военнослужащих.
     Надо сказать, что в составе Управления Минобороны (по увековечению памяти погибших при защите Отечества) есть специальное подразделение – отдел по контролю и координации похоронного обеспечения и специальным вопросам. Иными словами, по вопросам эвакуации военнослужащих, погибших в локальных конфликтах, авиационных и техногенных катастрофах. Сотрудники этого подразделения занимались своей работой практически при всех последних авиационных катастрофах, ликвидации последствий катастрофы на атомной подводной лодке «Курск», в первой и второй чеченских кампаниях. Предметно работали при создании пунктов эвакуации погибших, организации системы эвакуации их с поля боя, проведении мероприятий по сохранению тел погибших. Все это крайне важно. В Южной Осетии, например, такого характера работы осложняла 35-градусная жара. Чтобы сохранить тела павших, мы используем специальные растворы, передвижные холодильные установки КМХ-18 (на базе КамАЗа, в которых можно разместить тела 18 человек). Они были задействованы и в Южной Осетии.
     Речь, конечно, об очень печальных, горьких, но крайне необходимых мероприятиях: уж если случилась трагедия, человек погиб, то мы обязаны, во-первых, доставить тело погибшего родственникам, а во-вторых, обеспечить отдание ему всех полагающихся при захоронении воинских почестей.
     Я скажу, что на долю этого подразделения нашего управления – спецотдела Тыла Вооруженных Сил – выпали очень суровая и тяжелая работа и участь, связанная с серьезными потерями армии в первой чеченской кампании 1994 -1996 годов. Тогда погибли сотни наших солдат, и однополчане зачастую не знали фамилию погибшего, потому что были сборные подразделения. В Ростове-на-Дону несколько лет находились вагоны-рефрижераторы с телами неопознанных погибших. Обстоятельства, характер боевых действий, технические условия не позволяли провести работу по опознанию тел погибших. Это, безусловно, ложилось тяжелейшим моральным грузом и на армию, и на государство в целом. Мы испытывали нечеловеческую ответственность перед родственниками погибших, перед ними самими. В результате было принято специальное постановление правительства, в соответствии с которым был создан упомянутый спецотдел Тыла Вооруженных Сил, выделены средства на создание 522-го центра. Иными словами, особого морга, при котором находятся лаборатория и медсудэкспертиза...
     - Полагаю, многие думают, что эвакуацией тел погибших занимаются медицинские подразделения, а не сотрудники вашего управления.
     - Непосредственно этот вопрос отнесен к компетентности начальников соответствующих тыловых подразделений. Если быть предельно точным, то на сотрудников нашего управления (по увековечению памяти погибших при защите Отечества) в особый период возлагается обязанность оказывать помощь в организации похоронной работы руководителям этих подразделений. Медицинские работники, естественно, тоже в известной мере участвуют в этой работе, но их главная забота – раненые, возвращение их в строй. Задача же сотрудников нашего спецотдела – контроль, оказание помощи и руководство подразделениями, нацеленными на 522-й центр и лаборатории, которые мы обеспечиваем. Скорее даже не лаборатории, а Главный государственный центр медико-судебной экспертизы при Главном клиническом военном госпитале имени Н. Н. Бурденко и Государственный центр медико-судебной экспертизы при госпитале Северо-Кавказского военного округа в Ростове-на-Дону. Они, как медицинские учреждения, естественно, подчиняются Главному военно-медицинскому управлению Минобороны РФ. Исторически сложилось так, что спецотдел Тыла Вооруженных Сил обеспечивает их оборудованием, расходными материалами. Пока именно так все и сохраняется, хотя сейчас ГВМУ в состав Тыла Вооруженных Сил не входит. Для нас ведь главное, чтобы генно-молекулярные анализы останков погибших военнослужащих, подлежащих идентификации и перезахоронению, проводились в сжатые сроки. Это одна из задач нашего спецподразделения. При необходимости мы проводим и эксгумацию.
     - Но ведь есть еще группа розыска погибших военнослужащих, которая входит в состав Северо-Кавказского военного округа? Какие задачи решает она?
     – Она до сих пор занимается розыском невыявленных военных захоронений периода первой и второй чеченских кампаний. У нас до сих пор порядка 600 военнослужащих числятся без вести пропавшими. Хотя это не входит в наши прямые обязанности, мы при необходимости этой группе СКВО оказываем помощь.
     - Александр Валентинович, вам пришлось выезжать в Южную Осетию? Кто из ваших подчиненных трудился во время той служебной командировки в Цхинвал?
     - Из Москвы в зону боевых действий сразу была направлена группа сотрудников управления во главе с полковником Сарибеговым Александром Сергеевичем. Они располагали упомянутыми спецмашинами КМХ-18, чтобы можно было обеспечить сохранность тел, если будут погибшие. Один рефрижератор расположили в Моздоке, другой – у Рокского туннеля, третий – в Джаве. Полковник Сарибегов, надо сказать, ранее участвовал в двух чеченских кампаниях, обладает большим практическим опытом работы в местах авиационных и технологических катастроф.
     К сожалению, особенности боевых действий не позволили нам 9 и 10 августа эвакуировать погибших российских миротворцев. Под плотным огнем добраться до казарм миротворцев, где под развалинами находились павшие, не представлялось возможным. Тем не менее, как только подразделения Северо-Кавказского военного округа совместно с подразделениями южноосетинских вооруженных сил оттеснили противника, мы занялись этим. Разумеется, полковник Сарибегов работал вместе с приданными из состава СКВО подразделениями, и им удалось эвакуировать всех без исключения погибших российских военнослужащих. Кроме того, они оказывали помощь пострадавшему местному населению из числа ополченцев и мирных граждан. Тела погибших вывозились вертолетами сначала в Моздок, потом – в Ростов-на-Дону. В 522-м центре также находилась оперативная группа от нашего Управления в составе полковника Калиничева Игоря Леонидовича и подполковника Согомоняна Арарата Митушевича. Они осуществляли прием тел погибших, их регистрацию. «Борты» прибывали ночью, каждого погибшего необходимо было осмотреть, четко определиться с дальнейшей работой.
     Печальный опыт первых двух чеченских кампаний выявил ряд проблем. Как правило, тела погибших доставлялись без каких-либо удостоверений личности, иных сопроводительных документов, что затрудняло опознание. Я уже говорил, что до сих пор 600 военнослужащих числится пропавшими без вести. Они, конечно, не все погибли, но большая часть пала смертью храбрых. В связи с этим разработана подробнейшая инструкция, как поступать с телами погибших, где располагать пункты сбора, спецмашины, вертолетные площадки, как перевозить тела, какие документы должны находиться при теле.
     После августовского конфликта в Южной Осетии мы не имеем ничего подобного чеченским прецедентам. Все павшие военнослужащие – их 64 – опознаны и с почестями на родине преданы земле. Лишь один офицер – командир сбитого бомбардировщика Ту-22МЗ гвардии подполковник Ковенцов Александр Александрович – до сих пор числится пропавшим без вести.
     - Что предпринимается для выяснения его судьбы? Каковы ваши предположения относительно его участи?
     - Поиск пропавших без вести – тоже работа нашего управления. Здесь мы работаем в рамках межведомственной Комиссии при Президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести.
     Считаю, что офицер благополучно катапультировался и был захвачен в плен. Очень надеюсь, что он жив.
     Российская Федерация предпринимает попытки выяснить его судьбу, но они затруднены отсутствием дипломатических отношений с Грузией. Нами направлены запросы в Службу внешней разведки, ФСБ, ряд органов военного управления Минобороны, которые могли бы помочь, а также в Международный Красный Крест, в российско-американскую комиссию по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. Кстати, 6 июля этого года президенты России и США подписали обменные ноты о возобновлении работы этой комиссии. Известно, что американцы обращались к грузинским властям с просьбой прояснить судьбу гвардии подполковника Ковенцова, но пока результатов нет. Между тем катапультное кресло пилота найдено, как и его летный шлем, парашют... Все говорит, что офицер, скорее всего, был захвачен в плен...
     Розысками Александра Александровича занимается также ряд общественных организаций. На мой взгляд, этой работе надо придать большую динамику.
     - Пропавшие без вести... Гвардии подполковник Ковенцов единственный, судьбу которого вам пришлось прояснять?
     - Поначалу речь шла о 20 российских военнослужащих, считавшихся пропавшими без вести в Южной Осетии. Все они – из состава вошедшей в республику группировки СКВО, а также 4 российских летчика, чьи самолеты были сбиты. С пилотами российских ВВС довольно быстро наступила ясность. Двух травмировавшихся при катапультировании летчиков и тело одного погибшего нам возвратили, Ковенцов остается без вести пропавшим. Что касается остальных российских военнослужащих, то всех их обменяли на захваченных в плен грузинских военнослужащих.
     - Вам, Александр Валентинович, приходилось лично общаться с грузинскими военнопленными? Как вы оценили их профессиональную подготовку, моральный дух?
     - Те грузинские военнослужащие, с которыми мне довелось общаться, производили, прямо скажем, жалкое впечатление. Они были призваны буквально накануне агрессии, в июле 2008 года. Все оказались из ближайших к Южной Осетии грузинских сел. Назвать их профессионально подготовленными военнослужащими было трудно.
     - Планируется ли отметить российских военнослужащих, принудивших грузинских агрессоров к миру, специальной медалью либо нагрудным знаком?
     - У меня, честно говоря, сведений такого рода нет. Безусловно, каким-либо образом увековечить память об августовских событиях, о погибших, о подвиге тех, кто участвовал в операции, было бы справедливо.
     Наше государство, на мой взгляд, могло бы учредить какой-то знак отличия для российских военнослужащих.
     По этому поводу поделюсь своими соображениями.
     Есть опыт тех же Англии, Германии, США... В этих странах существует единая медаль участника боевых действий, на ленту которой прикрепляются планочки с наименованиями конфликтов. Почему бы нам не использовать этот опыт? Государство и таким образом отблагодарило бы людей, которые рисковали жизнью.
     Да, участникам вооруженного конфликта в Южной Осетии повышался размер суточных, увеличивался срок выслуги, но для русского человека не менее важны и особые знаки отличия как участника боевых действий. Если взять советский период, то выпускались знаки «Хасан» для участников хасанских событий 1938 года, «Халхин-Гол», 1939 год. Был подготовлен к выпуску, даже пробно чеканился знак «Карельский перешеек», и только из-за ряда неудач в советско-финляндской войне 1939-1940 годов Сталин его запретил. Я уже не говорю о Великой Отечественной войне, в ходе которой медалями были отмечены участники ряда операций по обороне и взятию крупных городов, не говоря уже об итоговых медалях для участников Великой Отечественной войны и тружеников тыла.
     Такая практика существовала и в дореволюционной России. По итогам многих сражений и войн выпускались специальные медали. В XVI-XVII веках даже существовала практика награждения участников сражений или войн, в случае успеха разумеется, деньгами. От копейки рядовым до монет крупного достоинства главнокомандующему. Например, князю Голицыну за Азовский поход Софья дала золотую цепь, на которой была закреплена в обрамлении драгоценных камней 50-червонная монета.
     Что касается недавней российской истории, то у нас есть медаль Министерства обороны участнику марш-броска 12 июня 1999 года из Боснии в Косово, а почему не выделить каким-то образом участников событий в Южной Осетии?
     - Какие средства выделяет государство для достойного погребения погибших военнослужащих? Не намечаются ли изменения в этой области?
     - Сейчас на организацию захоронения военнослужащего (за исключением Москвы и Санкт-Петербурга – здесь сумма больше) государство выделяет 8 тысяч рублей. Это скромные деньги, но больше, чем на похороны гражданских лиц. На увековечение же памяти погибших военнослужащих (то есть на памятник) в настоящее время выделяется 15 тысяч рублей.
     Средства эти, конечно, по нынешним временам небольшие. Поэтому наше Управление подготовило предложение в Правительство РФ об увеличении этих сумм на 30 процентов. Правда, эти предложения не связаны с нашими потерями в августе прошлого года. Все, кто погиб в Южной Осетии, похоронены достойно и память о них не померкнет.