Главы из романа


     Посмотрев на ботинки, Дмитрий спустился вниз по щербатым ступенькам и решительно толкнул дверь. Плохо смазанные петли пронзительно взвизгнули, в нос сразу ударил кисловатый запах кожи. Молодой человек остановился на пороге, поджидая, пока глаза освоятся с полумраком.
     На длинном деревянном стеллаже сиротливо стояла одинокая пара мужских туфлей. Негусто... У окна над лапой склонился плюгавенький мужичонка. Он ловко орудовал сапожной иглой. Его худые узловатые кисти покрывали черные точки, кожа на указательных пальцах заскорузла. С утра он уже был подшофе.
     – Милейший, мне бы ботинки почистить... – Дмитрий поставил ногу на ящик и слегка приподнял полотнище брюк.
     Мужичонка поднялся, подошел к полке, взял банку с гуталином, смахнул грязь с ботинка бархоткой и заработал щетками. Не подкопаешься...
     Пока ботинкам придавался блеск, у Дмитрия было время осмотреться. Жандармами здесь и не пахло, изо всех углов выглядывала беспросветная нищета, последние подозрения развеяла мастерски сыгранная щетками чечетка – перед ним не шпик.
     Дмитрий выгреб из кармана мелочь, бросил на конторку и возвратился к машине. Там его ждала новость: несколько минут назад Люшкова увез Ясновский. Контрразведка ни до, ни после никак себя не проявила. Все это говорило о том, что ликвидацию Люшкова откладывать дальше не имело смысла, и проводить ее следовало именно у аптеки.
     В тот же вечер Дмитрий явился к Дервишу. Там уже находился Павел Ольшевский. Резидент вяло поздоровался и скорее по привычке поинтересовался:
     – Как отработали по Люшкову?
     – Ничего нового, только вышел позже обычного. Видно, после вчерашней пьянки приходил в себя. – уловив настроение Дервиша, он не стал торопиться с выводами.
     – Зато у нас одна новость хуже другой! – в сердцах произнес резидент.
     Вместо него ответил Павел:
     – Вокруг Ли происходит что-то непонятное...
     – По-моему, все понятно, – прервал его Дервиш. – Идет двойная игра!
     – Смотря что иметь под этим в виду. Я знаю его не первый год, и он ни разу не подал повода для сомнений, – решительно возразил Павел. – Скорее японцы используют его втемную.
     – Паша, хрен редьки не слаще! Рано или поздно они зацепят тебя и выйдут на нас!
     Дмитрий раздраженно потребовал:
     – Вы можете говорить яснее?
     – Понимаешь, у нас есть предположение, что Ли подсунули план наступления Квантунской армии, – мрачно обронил Павел.
     – Пла-ан? – ахнул Дмитрий.
     – Вот именно, план! Но как-то это подозрительно.
     – Почему?
     – Дим, вспомни, тебе Леон что-нибудь о наступлении говорил?
     – Да вроде нет...
     – То-то и оно! – мрачно заметил Дервиш. – И Сай о нем ничего не слышал.
     – Это вполне можно объяснить. В управлении жандармерии о таких вещах и не должны знать, – возразил Павел.
     – Да, это так, – кивнул Дервиш. – Но тут настораживает другое: уж слишком легко план попал к Ли...
     – Легко? Как? – спросил Дмитрий.
     – Вчера, сославшись на срочность и отсутствие ведущего сотрудника, начальник отдела полковник Мацуока потребовал от Ли сделать к утру исправленный экземпляр карты, к которой прилагались сводные таблицы, – пояснил Ольшевский.
     – Такое вполне может быть, – подумав, сказал Дмитрий. – Ли, кажется, на хорошем счету. Лично я не усматриваю в этом происков контрразведки.
     – Возможно, но раньше его к таким документам и близко не подпускали, а тут само с неба упало!
     – Обстоятельства бывают разными...
     – Хотелось бы верить, но подобные материалы так просто не раздают.
     – Возможно, но это еще не основание, чтобы на Ли поставить крест. У нас нет прямых доказательств его провала.
     – Дима, опасность в том, что крест могут поставить на нас, – вздохнул Павел.
     – Но все-таки, может, пока не будем делать выводов? Понаблюдаем...
     – Поздно! – отрезал Дервиш. – Нутром чувствую, контрразведка дышит нам в затылок.
     Наступила тишина. Опыт разведчика никогда нельзя сбрасывать со счетов. Лучше лишний раз перестраховаться, чем поставить под удар все связи, присутствующие понимали это. Но Ли? Кто он – друг или враг? Намеренно предложил дезу, чтобы ввести в заблуждение советское командование? Не похоже... Ли работал на советскую разведку не первый год и сделал очень много. Ни разу за это время не было даже мысли о том, что он способен вести двойную игру, к тому же и у него был опыт, позволяющий отличить липовую информацию от истинной. Но... Это проклятое «но» не давало покоя. И самое страшное было в том, что японцы могли затеять игру, ведущую к ликвидации налаженной резидентуры...
     – Паш, расскажи еще раз, что после визита Ли произошло в конторе, – попросил Дервиш.
     – Да ничего особенного. Хотя... После того как Ли ушел, к нам заглянул какой-то тип. Секретарю сказал, что из санитарного управления. Стал наводить справки о поставках в военные госпиталя, затем попросил, чтобы ему подготовили личные дела на работников конторы. Мол, для отбора кандидатов на работу в секретную лабораторию где-то под Гирином. Сказал, что через неделю зайдет.
     – Да... Похоже на контрразведку... – помрачнел Дмитрий.
     – И я о том же, – кивнул Дервиш. – Послушай, ты не можешь вспомнить, что именно говорил тебе Леон?
     – Какое это имеет значение, – удивился Дмитрий. – Мы, кажется, говорим о Ли...
     – Все-таки ты говорил что-то о наступлении...
     Дмитрий напряг память. И тут его озарило. По словам Леона, майор Дейсан обронил фразу, которой нельзя было не придать значения: «Возня с планом «Кантокуэн», затеянная армейскими начальниками и жандармским управлением, яйца выведенного не стоит!»
     Какого наступления? Не того ли, карту которого принес Ли? Если так – все сходится, и Дервиш прав: контрразведка пытается втянуть нас в свою игру. Но... Но как они вышли на Ли?!
     Он изложил товарищам свои соображения.
     – Может быть, следующая встреча с Ли что-то прояснит? – сказал Павел. – Я постараюсь соблюдать осторожность...
     – Даже не думай – оборвал его Дервиш. – Какая встреча? Неужели ты не понял, что через Ли контрразведка получила выход на тебя!
     – Но я не заметил за собой слежки.
     – Это вопрос времени. Они прошерстят контору, и ты засветишься. Личные дела – куда уж яснее!
     – Ну и что? Мой послужной список безупречен. Русских в конторе больше десятка, и пока до меня доберутся...
     – Не обольщайся, Павел. Тебе надо немедленно уходить в подполье!
     – А как же Люшков? По нему все готово, осталось только на курок нажать?
     – Им занимается Дмитрий.
     – Дима вел подготовительную работу, а дальше – мое дело. Мы не можем подставить его под удар!
     Резидент с грустью посмотрел на него. «А может, в его словах есть свой резон? – подумал он. – Японцы не провели захват после явки, это позволяет предположить, что они не хотят довольствоваться малым. После провала в «Погребке» Сасо хочет отыграться – накрыть всю резидентуру! А раз так, то у нас есть время для маневра. Мы действительно не можем подставить под удар Дмитрия. Если замкнуть контрразведку на... Паше и Ли, то Дима сможет продолжить работу! Этого требует Родина... Но Павел... Его работа не менее важна...»
     Пока он взвешивал все «за» и «против», молодые люди хранили молчание – не в правилах разведки решать за резидента.
     – Операцию по ликвидации Люшкова поручаю тебе, Павел! Срок – два дня. А ты, Дима, обеспечишь прикрытие, – окончательно определился Дервиш.
     Но следующий его вопрос: «Как поступить с Ли?» – снова вызвал споры. Павел предлагал спрятать его в подполье, Дмитрий настаивал продолжить игру с японской контрразведкой, рассчитывая тем самым выиграть время. Каждый упрямо держался за свою точку зрения, но при этом оба думали о том, как выполнить задание Центра. Доподлинно не было известно, начнет «самурай» наступление или нет, и об этом Москва настойчиво напоминала во всех своих радиограммах. Ежедневно вблизи от Москвы гибли тысячи бойцов. Это была катастрофа. А если еще начнется война на Дальнем Востоке, да еще без предупреждения, как это случилось двадцать второго июня на западных границах, последствия будут разрушительными. В Центре надеялись, что разведчики сумеют сделать все от них зависящее, чтобы раскрыть планы милитаристов, союзников Гитлера. Поступающая информация не оставляла сомнений: «самурай» изготовился к роковому прыжку, но когда он его совершит и в каком именно направлении – оставалось большой загадкой.
     Если верить информации Ли, прыжок ожидался в направлении советского Дальнего Востока. Но материалы Леона и Сая полностью опровергали эти данные. По их сообщениям, в ближайшее время атакам должны были подвергнуться американские и британские военные базы в Тихом океане. Кроме того, существовал и третий вариант – Япония могла продолжить наступление на юг – к нефтепромыслам Малайи и Филиппин.
     Все-таки решено было Ли из игры не выводить.
     – Лично меня удручает то, что мы пока не выполнили ни одной задачи Центра, – в сердцах произнес Дмитрий. – Люшков кутит в ресторанах. О плане наступления ничего конкретного сказать не можем. Одна мышиная возня...
     – Ну, почему, – возразил ему Павел. – Люшков у нас на крючке. Это вопрос времени, причем ближайшего.
     – Пока это ближайшее время наступит...
     – Товарищи, мне не нравится ваше настроение, – прервал их Дервиш. – Давайте лучше подумаем, что нам делать с картой.
     – Я бы не стал переправлять ее в Москву, – сказал Павел.
     – Почему? – в один голос спросили Дервиш и Дмитрий.
     – Погодите, дайте еще помозговать.
     Взяв в руки листочки с цифрами, Павел стал сверять записи с обозначениями на карте. Он весь находился во власти каких-то своих мыслей. Вскоре его лицо озарила улыбка.
     – Я так и думал, – сказал он, – Смотрите, здесь нет ни одной цифры, связанной с эскадрой вице-адмирала Нагумо.
     – А при чем тут Нагумо? – не понял Дмитрий.
     – Постой-ка, постой, – оживился Дервиш, и его глаза заблестели. Вместе с Павлом он стал перепроверять данные.
     И тут до Дмитрия дошло. Леон тоже говорил об эскадре в составе трех крейсеров, двух линейных кораблей, девяти эскадренных миноносцев и шести авианосцев, которая базировалась у острова Итуруп и, кажется, собиралась выйти в Тихий океан. И у Сая была такая информация... Но почему же об этом ни слова в информации, подсунутой Ли? Эскадра – не Летучий голландец, она не могла исчезнуть просто так...
     Все трое почувствовали – разгадка истинного замысла противника близка, как никогда. Интуитивно Павел отыскал тот самый ключ, который позволит им открыть тайну предстоящего наступления.
     – Надо немедленно выяснить, куда направляются корабли! – сказал Дмитрий. – Через Сая, через Леона...
     – И через Ли, – продолжил Павел. – Если за ним следят, пусть Сасо подергается.
     – Согласен, – кивнул Дервиш. – Ну что ж, ребята, вот мы и определились. Но действовать надо предельно осторожно. – Его голос дрогнул. – Что бы ни случилось, мы должны выполнить задание! В Центре на нас надеются!
     Три крепкие руки легли одна на одну. Борьба продолжалась.
     Глава 14
     Долгий перелет над Атлантикой наконец закончился. За это время Израиль Плакс успел выспаться и теперь с любопытством разглядывал в иллюминатор грандиозную панораму Восточных Сьерра-Мадре. Циклопические нагромождения скал, бездонные ущелья, обширные каменные плато не могли не поражать воображения. О присутствии человека в этом царстве дикой природы напоминали лишь крохотные поселки, иногда мелькавшие под крылом, да уродливые проплешины, оставшиеся после вырубки леса.
     Вскоре буйную тропическую сельву сменили пестрые квадратики возделываемых полей, поселков стало больше, отчетливо проступила тонкая серебристо-черная паутина дорог, по которым, как маленькие паучки, сновали машины.
     Мехико вырос неожиданно. Горы будто сами расступились, и в лучах солнца полыхнула волшебными красками столица Мексики.
     Самолет резко накренился и пошел на посадку. Земля быстро приближалась, заполнив собой весь горизонт. С правой стороны показалась серая лента взлетной полосы. Боковой ветер был сильный, но пилот посадил тяжелую машину легко и мягко.
     Когда стюард открыл пассажирский люк, в салон хлынула струя горячего воздуха. Плакс стащил с себя куртку, положил ее в сумку и вместе с другими пассажирами направился в зал ожидания. На выходе его встретил немногословный Хосе, сотрудник резидентуры. Хосе и Хосе — о себе он больше ничего не сообщил, да это и не имело значения, через несколько часов они расстанутся навсегда.
     Хосе провел Плакса к машине, и они тронулись в путь.
     За пределами города Хосе сделал остановку, острым ножом вспорол обшивку на заднем сиденье и вытащил пакет с новыми документами. С этого момента гражданин Мексики Хорхе Вальдес перестал существовать. Кучка пепла — это все, что осталось от его паспорта. Плакс снова стал... Плаксом, торговым агентом фирмы «Эпштейн и сыновья», проживающем в канадском городе Монреаль. Даже имя у него осталось прежним — Израиль.
     Через десяток километров они углубились в прокаленную, как сковорода, саванну. После суровой русской зимы Плакс изнывал от зноя. Частые глотки из фляжки с водой почти не спасали. Наоборот, после них пить хотелось еще больше. Жгучее солнце било наотмашь, пыль и песок, смешиваясь с потом, разъедали кожу.
     Мощный «форд» летел по дороге. Пейзаж был однообразно унылым. Его оживляли лишь заросли гигантских кактусов и редкие нагромождения скал.
     После трех часов пути машина свернула к затерявшемуся в саванне поселку, состоявшему из трех убогих домишек. Здесь Плакса уже ждал легкий спортивный самолет. Наскоро перекусив и ополоснувшись в ручье, берущем начало в глубине каменного разлома и оттого холодном, он занял место в кабине за спиной пилота. Винт яростно рубанул воздух, двигатель взревел во всю мощь, и клубы пыли скрыли скупо махнувшего рукой мексиканца.
     Набирая скорость, самолет понесся по ложу пересохшей речушки. Впереди стремительно нарастала каменная гряда. Плакс зажмурился — столкновение казалось неизбежным. Но в последний момент самолет оторвался от земли и взмыл в воздух.
     Через приоткрытую форточку фонаря в кабину поступал пьянящий воздух свободы. Плакс жадно хватал его ртом. Далеко внизу, насколько хватало глаз, простирались макушки гор, однообразная картина вскоре утомила Плакса, он расслабился и вскоре заснул.
     Разбудил его странный звук, напоминающий удары индейских тамтамов. Он открыл глаза и невольно поежился. По плексигласовому колпаку кабины хлестал проливной дождь. Видимость была нулевой, но пилот каким-то чудом выдерживал нужный курс. Вскоре, однако, дождь прекратился, тучи рассеялись, и проглянуло солнце, в его лучах далеко внизу заблестела серебристая лента реки. Плакс догадался, что они пересекли полноводную в это время года Рио-Браво-дель-Норте, с сентября по ноябрь здесь проходят бурные паводки. За рекой начинались Соединенные Штаты Америки. Через полчаса самолет пошел на снижение. Покружив над пустынной местностью, пилот посадил машину у одинокого ранчо.
     После короткой передышки Плакс пересел на другой самолет. Разработанная НКВД схема сбоев не давала. Американец-пилот вел машину уверенно, и ближе к ночи они приземлился в аэропорту города Ричмонд. Здесь Плакса встретили сотрудники нью-йоркской резидентуры. Вручив ему билет в спальный вагон, они отвезли его на железнодорожный вокзал.
     От усталости голова раскалывалась, хотелось одного — поскорее лечь. Не дожидаясь, пока поезд тронется, Плакс растянулся на верхней полке. Перед глазами, как в калейдоскопе, замелькали лица. Лаяли собаки, матерился начальник лагеря, стонал раненый офицер — как его звали, кажется, Сергей? Что-то тихо говорил Фитин, затем его сменили нарком, Поскребышев... Вскоре картинка рассыпалась на мелкие кусочки, Плакса подхватила ласковая волна и унесла в голубую даль.
     В уши ударил жизнерадостный детский смех. Что это — продолжение сна? Плакс повернулся на бок и посмотрел вниз. Молодая супружеская пара пыталась угомонить непоседливую девчушку. Все хорошо... Губы Плакса сами собой разъехались в улыбке. «Все хорошо... Свобода... Все хорошо...» — в такт перестука колес мысленно повторял он. В сущности, пьянящее чувство свободы овладело им еще в тегеранском аэропорту, когда тяжелая дверь самолета отрезала его от двух угрюмых офицеров из спецотдела НКВД.
     Потянувшись до хруста в костях, Плакс спустился с полки и выглянул в коридор. Наметанный взгляд сразу остановился на высоком плечистом мужчине. Тот, видимо, занимал соседнее купе. На появление соседа он никак не отреагировал. Лишь бросил скользящий взгляд и равнодушно отвернулся к окну. Но Плакса это не обмануло. Интуиция подсказывала ему, что и здесь его ведут, что он не принадлежит самому себе. Обидного в этом ничего не было, хотя неприятное чувство все же кольнуло. До ареста ему приходилось выполнять особые задания во многих странах мира, и везде он работал не один, чувствуя поддержку товарищей. Вот именно — товарищей... А теперь, вытащенный из лагеря, с неснятой судимостью, — кто он им: товарищ или все-таки враг? С какой целью за ним следят — помочь или перестраховаться? Скорее, все-таки помочь, решил он. Десятки сотрудников наркомата, связанные незримыми нитями, помогали ему достичь цели. В конце концов благодаря им он благополучно пересек несколько границ и оказался здесь, в США. Теперь ему предстоит встреча с советским резидентом Ахмеровым. До нее оставались считаные часы. Встреча должна была состояться в итальянском ресторанчике Бруклина. Это место Израилю было хорошо знакомо.
     Один из лучших советских разведчиков в Америке, Ипхак Ахмеров, известный на Лубянке под псевдонимами Майкл Адамец, Майкл Грин и Билл Грейнике, буквально завалил Центр разведывательной информацией. Его люди работали в важнейших структурах США, в том числе и в военном ведомстве. Секретные депеши, распоряжения, статистические сводки и прочие материалы переснимались на микропленку и немедленно переправлялись в Москву. Доходило до казусов — иногда пленки не хватало, и ее по специальным каналам доставляли в Америку.
     Ахмеров, как никто, умел завоевывать доверие. Перед его обходительными манерами и умением польстить мало кто мог устоять. После предательства связника 4-го отдела 1-го Управления НКВД Уиттакера Чэмберса многие агенты отказались от сотрудничества с русскими, но Ахмеров в короткий срок сумел завербовать новых. Накануне войны сформированная им агентурная сеть покрывала почти все Западное побережье США. Это был невиданный успех, поэтому руководство советской разведки скрепя сердце готово было закрыть глаза на некоторые прегрешения талантливого резидента.
     Удивительно, но Ахмеров, человек простой по происхождению — он родился в маленьком городке под Челябинском, рано потерял отца и сполна нахлебался лиха, с двенадцати лет зарабатывая себе на хлеб, — отличался поистине светским лоском. Он позволял себе обедать в самых дорогих ресторанах на Бродвее и расслабляться в компании соблазнительных стриптизерш. А его женитьба на хорошенькой Хелен Лоури, племяннице лидера коммунистов США Эрла Броудера, вызвала в управлении разведки настоящий шок. Ахмеров перешел все мыслимые и немыслимые границы, ведь, как считалось, чекист-нелегал мог позволить себе только одну любовь — к Родине и только одну связь — с НКВД!
     Можно было не сомневаться — теперь для него все кончено. В тот год нарком не скупясь раздавал свинцовые награды. Нелегалов вызывали в Москву и пачками ставили к стенке. Кто-то подсчитал потом: только за восемь месяцев было расстреляно более двух тысяч сотрудников, то есть примерно по триста в месяц...
     Но Ахмеров выкрутился. Он написал объяснение, что через Хелен намеревался влиять на норовистого Броудера, хотя тот и так находился под контролем Особого сектора ЦК, специальных структур ИККИ и лично Поскребышева.
     Плакс знал об этой истории и понимал, что объяснительная тут была ни при чем. Ахмеров находился в близких отношениях с Гарри Гопкинсом и Элджером Хиссом, занимавшим важный пост в управлении Дальнего Востока при Государственном департаменте США. Такими связями не бросаются. Поэтому его пожалели. Пока...
     Поезд въехал в каменные джунгли Нью-Йорка. Захлопали двери купе, по вагону засновали проводники, пассажиры оживились и стали собираться.
     Плакс вышел на перрон одним из первых. Мужчина из соседнего купе незаметно проводил его до стоянки такси и там потерялся из вида.
     До ресторана он доехал быстро. Ему и раньше приходилось бывать в этом заведении. Оно почти не изменилось, только на стенах появились плакаты на военную тему и костюмы официантов стали победнее.
     В запасе оставалось не меньше десяти минут. Плакс старался не думать о встрече. Судьба перенесла его в совершенно иной мир, и ему хотелось насладиться редкими минутами покоя. Он заказал легкую закуску и бокал итальянского красного вина, которое так хорошо пилось под негромкое пение молодого темноволосого парня, перебиравшего струны гитары на невысокой эстраде.
     Почему-то вспомнились Одесса, далекий 1912 год... Шел сентябрь, и уже начались занятия в школе. Но сидеть в душном классе было невыносимо, особенно на уроках Закона Божьего, которые вел на редкость противный старик, любивший отвешивать «чадам своим» весьма ощутимые подзатыльники. Хотелось к морю... Едва дождавшись звонка, они с Фимой и Яшкой помчались в затон. В затоне стояла старенькая шаланда дяди Соломона, соседа Плаксов. Отвязать шаланду не составило труда. Меняя друг друга на веслах, они гребли до тех пор, пока берег не превратился в одну сплошную черту. Море манило ласковой голубизной. Первым сиганул в воду Фима, они с Яшкой — за ним. Наплававшись вволю, они снова забрались в шаланду и накинулись на сладчайшие кавуны, лежавшие под сиденьем.
     Потом их сморило. Можно было, конечно, перебороть сон и направить шаланду к берегу, но они не боялись моря. Ну подумаешь, подремлют чуть-чуть... Но это «чуть-чуть» едва не обернулось трагедией.
     Пробуждение было внезапным, соленая волна окатила их с головы до ног и едва не смыла за борт щуплого Яшку. Приятное покачивание сменилось ощутимой качкой. Какое там качкой — шаланду как щепку крутило на волнах. Они с Фимой поспешно схватились за весла и принялись грести, Яшка как заведенный вычерпывал воду. Берега не было видно, они просто старались не ставить шаланду боком к волнам. Вскоре руки пошли кровавыми мозолями, но они не сдавались.
     Первым услышал шум прибоя Яков, и они налегли на весла с удвоенной силой. Но море затягивало. Потом у Фимы сломалось весло. Шаланду тут же развернуло, и она перевернулась. Израиль до сих пор помнил, как страх смерти сжал его сердце, но он все же заставил себя плыть.
     Очнулся он на песке, рядом лежали друзья — слава богу, живые. Море по-прежнему бушевало, но с берега казалось не таким грозным. Небо постепенно очищалось от туч, мир снова обретал привычные краски.
     — Смотрите, коза, — сказал Яшка и засмеялся. Действительно, по пляжу гуляла отвязавшаяся от колышка коза и косила на них любопытным глазом.
     Может быть, тогда они научились ценить жизнь?
     — Столик заказывали на двоих? — вернул его из далекого прошлого вопрос.
     Плакс встрепенулся. Перед ним стоял мужчина, хорошо знакомый по фотографии, которую показывал Фитин. Теплая улыбка гуляла на полных губах, черные волосы отливали синевой, смуглая кожа выдавала в нем южанина.
     — Я жду компаньона, — произнес Плакс вторую часть пароля и протянул руку.
     Ахмеров ответил энергичным рукопожатием, сел и, бросив взгляд на скромную закуску, решительно заявил:
     — Нет-нет, так не пойдет! Вы что, меня решили голодом уморить?
     Он подозвал официанта и попросил «накормить их как следует».
     Официант оживился и быстро забегал с подносом. Вскоре стол был заставлен. Окончательно сразили Плакса сочные кубинские ананасы. уж на что его в Москве кормили хорошо, но спецобеды и близко не стояли с ресторанным изобилием.
     — Что поделаешь, Израиль, положение обязывает, — заметив его удивление, усмехнулся Ахмеров и шутливо продекламировал, перефразировав поэта: — Ешь ананасы, рябчиков жуй! Радуйся жизни, толстый буржуй! Давайте за нашу встречу и успешную работу! — предложил он тост.
     Поговорив для виду о том о сем, он понизил голос и с тревогой спросил:
     — Как там у нас?
     — Тяжело, — вздохнул Плакс, — но выстоим.
     — А... он где?
     — На месте. Седьмого принимал парад.
     — Значит, не так страшно, как здесь говорят, — оживился Ахмеров. — Вот только когда же эту погань в шею погоним?
     — Погоним, из Сибири свежие дивизии подтягиваются, — проговорился Плакс, но почему-то не пожалел о своем промахе. Ему хотелось верить Ахмерову.
     — Вот как... Так это же здорово! — Ахмеров широко улыбнулся, но тут же стер улыбку с лица. — Послушайте, а дома у меня как? Мама жива?
     Плакс ничего не знал об этом, но на всякий случай сказал:
     — Нормально, наши не забывают, поддерживают.
     — Спасибо. Да вы ешьте, ешьте! — Ахмеров подвинул к Плаксу тарелку с жареной форелью. — Попробуйте, изумительная вещь, особенно с этим соусом.
     Плакс не стал отказываться. После лагерного рациона отсутствием аппетита он не страдал. Зубы вонзились в нежное мясо. Не отставал от него и Ахмеров. Беседа снова вернулась в легкое русло.
     Но пора было переходить к делам. Имя Гопкинса ни разу не прозвучало, но речь теперь шла о нем. Плакс не переставал удивляться способностям Ахмерова. Ну татарин! Ему удалось почти невозможное — расположить к себе ближайшего советника Рузвельта, человека замкнутого и крайне осторожного. И не только расположить, а убедить Гопкинса в том, что провидение уготовало ему особую роль — способствовать сближению двух титанов двадцатого столетия — Рузвельта и Сталина.
     Во многом под впечатлением бесед с Ахмеровым в июле сорок первого Гопкинс прилетел в Москву. Суровый «дядя Джо», каким рисовали Сталина американские газетчики, оказался совсем не таким. Разве может тиран закатить поистине царский прием в Кремле для совсем незнакомого человека? Да — политик, да — высокого ранга, но ведь не президент... Гарри еще больше укрепился во мнении, что он сделает все от него зависящее ради сближения Рузвельта и Сталина. От опасных шагов его предостерегали посол США в Москве Лоуренс Стейнгард и военный атташе Айвен Иитон, не верившие в возможности русских противостоять натискам танковых армад Гитлера. На Сталина они смотрели, как на коварного восточного тирана, но Гопкинс решил действовать по своему усмотрению.
     В Вашингтон он вернулся окрыленным. Встретившись с Ахмеровым, Гопкинс горячо поблагодарил его за ценные советы, которые помогли понять загадочную личность вождя большевиков. Еще бы! По слухам, Гопкинсу отвели личное бомбоубежище, набитое шампанским и икрой! Ахмеров хватки не ослабил: при случае он искусно подогревал честолюбие доверенного лица Рузвельта «дружескими посланиями товарища Сталина» и исподволь подводил его к мысли о необходимости предпринять более решительные шаги в сторону сближения с СССР.
     В конце концов это принесло свои результаты. Под воздействием Гопкинса Рузвельт стал более критически относиться к оценкам Уинстона Черчилля, всегда подозревавшего «вероломного Джо» в двойной игре. По закону о ленд-лизе, принятому Конгрессом США 11 марта 1941 года, Россия продолжала получать ощутимую военную и экономическую помощь, которая сыграла свою роль в критические дни битвы под Москвой. Помимо всего прочего, визит Гопкинса помог сместить антисталински настроенного Иитона — вместо него был назначен лояльный к русским Филипп Феймонвиль.
     Плакс слушал Ахмерова очень внимательно, пытаясь оценить его нынешние возможности в решении задачи, поставленной наркомом. Постепенно в нем зародились сомнения. Безусловно, Ахмеров виртуоз в своем деле, но хватит ли его обаяния, чтобы склонить Гопкинса к работе в новом направлении? Одно дело — сближение руководителей двух великих держав с целью уничтожения совместного врага: Гитлера. Совсем другое — действовать по указке Сталина в борьбе с Японией. Гарри поймет, что его просто используют, а это может привести к тому, что операция закончится оглушительным провалом. И тут уж не помогут никакие «личные послания товарища Сталина»...
     Когда Ахмеров перешел на частности, Плакс уже потерял к ним интерес. В нем крепло убеждение, что предлагаемый путь неизбежно заведет в тупик. Под диктовку Сталина ни Гопкинс, ни тем более Рузвельт действовать никогда не согласятся. Решение о более тесном сотрудничестве с СССР в противостоянии растущей экспансии Японии в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане должно вызреть в сердце самого президента. Его надо подтолкнуть, но... сделать это не через Ахмерова, а через Сана, который также пользовался доверием Гопкинса и к тому же был одним из самых информированных специалистов по Японии и Китаю.
     Разговор подошел к концу. Плакс дипломатично сказал Ахмерову, что решение о дальнейшей работе с Гопкинсом будет принято в Москве, Центром. На этом они разошлись.
     Плакс отправился на железнодорожный вокзал, чтобы выехать в Вашингтон, где его ждала исключительно важная как в личном, так и профессиональном плане встреча с семейством дядюшки Лейбы.
     В дороге он опять предался воспоминаниям.
     ...Опять Одесса, только теперь 1916 год. В городе бушевала весна, но на этот раз она не принесла радости. Затянувшейся войне не было видно конца, кровавый молох перемалывал миллионы человеческих жизней. Российскую империю трясло. По Москве, Киеву и Одессе прокатились черносотенные еврейские погромы, «ура-патриоты» рьяно искали виноватых, а евреи были самой удобной мишенью.
     Досталось и семейству Плаксов, но еще больше — Либерзонам, жившим по соседству. Лейба Либерзон был двоюродным братом матери Плакса. Когда Плакс подрос, он подрабатывал у него в мастерской по ремонту швейных машинок, но после очередного погрома от мастерской осталось одно пепелище. Хорошо хоть, без жертв обошлось...
     Лейба Либерзон не стал испытывать судьбу и засобирался в Америку. В тот печальный день вся его большая семья в последний раз собралась на Базарной улице. Во дворе толпились провожающие. В доме не было слышно привычного смеха. Старшие дети Лейбы решили остаться, а это означало, что, скорее всего, увидеться с родителями им больше не доведется. Уезжал Алик, не просто родственник — закадычный друг Плакса, уезжали Риточка и Суламифь – тогда еще совсем маленькие девочки. В порту семейство рыдало навзрыд. Но вот раздался протяжный гудок, и пароход отошел от причала. Алик что-то кричал, вцепившись в перила, но его нельзя было расслышать...
     Шли годы, о том, как сложилась судьба переселенцев, никто не слышал. Наконец в двадцать седьмом мать Израиля получила письмо от тети Муси из Нью-Йорка. Она писала, что устроились они хорошо, что дядюшка благодаря помощи старых друзей завел свое дело, появились деньги, младшие дети выучились... Вскоре связь оборвалась. Потом стали доходить слухи, что семейство переехало в Вашингтон, что Лейба ушел на покой, передав все дела Алику.
     Примерно в то же время Израиль Плакс узнал истинную причину скоропалительного отъезда семейства в Америку. Накануне революции партия большевиков нуждалась в деньгах, а Лейба умел их зарабатывать. Оказывается, он был членом РСДРП с 1899 года. Товарищи по партии и посоветовали ему переехать в Нью-Йорк. Предприимчивый еврей, в Америке он быстро встал на ноги, к тому же ему действительно помогли. Часть заработанных средств он передавал в кассу большевиков, а затем и в кассу коминтерновцев. Настоящую цену его работы знали лишь Поскребышев, Пятницкий и спецкурьеры ИККИ.