Главы из романа


     Теперь, когда до встречи с родственниками оставались считаные часы, Плакс невольно подгонял время. Ему казалось, что поезд ползет как черепаха. Чтобы понапрасну не терзать себя, он взялся за газеты. Все первые полосы были посвящены войне. Фашисты, не считаясь с колоссальными потерями, упорно наступали на Москву. Передовые части были на расстоянии прямого артиллерийского выстрела от окраинных домов. Много материалов было посвящено событиям в Тихоокеанском регионе. Собственно, там пока еще не было никаких событий, но тон коротких статей был пропитан тревогой. Беспокойно было и на советском Дальнем Востоке.
     О прибытии в Вашингтон известил гудок паровоза. С трудом сдерживая волнение, Плакс подхватил чемодан и сошел на перрон. Народу было немного, и ему без труда удалось отыскать ту самую кассу, где была назначена встреча.
     Плакс оглянулся. У колонны стоял крупный мужчина в элегантном костюме. Густые черные волосы, большой, с горбинкой нос, темные, как маслины, глаза... Они определенно где-то виделись.
     – Алик? – непроизвольно вырвалось у него.
     – Изя?! – радостно воскликнул мужчина.
     Друзья бросились друг к другу в объятия. Потом, уже в машине, Алик, мешая русские и английские слова, с жадным интересом расспрашивал о жизни в России и, конечно, о родной Одессе. Плакс охотно отвечал на его вопросы, но старался не упоминать о мрачных периодах своей жизни. За разговором они не заметили, как приехали на место.
     Многочисленное семейство дядюшки Лейбы жило в Джорджтауне, одном из самых уютных районов Вашингтона, в большом, отгороженном от внешнего мира чугунной решеткой доме. Плакс искренне порадовался за него – здесь все свидетельствовало о достатке.
     Разметая опавшие листья, «форд» пр
     оехал по аллее и остановился у парадной лестницы. Не дожидаясь Алика, Плакс выскочил из машины и, перепрыгивая через ступеньки, побежал в дом. Он чувствовал себя мальчишкой, вернувшимся в родную семью.
     На втором этаже хлопнула дверь, все ближе и ближе зазвучали громкие голоса. Первыми в холл спустились ребятишки, они с любопытством разглядывали гостя. Самый смелый, карапуз лет пяти, прошел вперед и деловито протянул Плаксу руку. Плакс улыбнулся и пожал ее. Вслед за детьми спустилась дородная молодая женщина, как оказалось, жена Алика. Тетю Мусю он узнал без труда, время лишь добавило седины и сетью густых морщинок рассыпалось у глаз. А вот близняшки, Рита и Суламифь, разительно изменились. Уезжали они девчушками, а теперь это были волоокие красавицы лет тридцати. Когда смятение первых минут исчезло, вся эта галдящая, смеющаяся компания налетела на него и принялась обнимать, трепать за полу плаща. Алику стоило немалых сил вырвать его из женского плена и отвести к дядюшке.
     Лейба находился в библиотеке, она была огромной. Плакс невольно испытал восхищение – массивные стеллажи из красного дерева поднимались до самого потолка, за стеклами тускло мерцали тисненые переплеты. Книги лежали повсюду – не только на стеллажах, но и на подоконниках, на столах и на конторке, за которой сидел старик. О его страсти к чтению еще в Одессе ходили легенды. За хорошую книгу Лейба Либерзон, сын портного с Малой Арнаутской и сам первоклассный портной, готов был бесплатно «построить» костюм. Книгами была забита их тесная коморка на Базарной, но здесь их было столько, что голова начинала кружиться – неужели это все можно прочитать?
     – Дядя Лейба... – тихо позвал Плакс.
     – Изя, мой мальчик, неужели это ты? – В глазах старика показались слезы, но он, истинный одессит, быстро взял себя в руки. – А ты прилично выглядишь, никак на Дерибасовской одеваешься?
     – Стараюсь, дядюшка, – отшутился Плакс.
     – Алик, а ты накормил гостя? – повернулся он к сыну. – Изя проголодался с дороги, попроси, пусть накроют в беседке.
     – Там будет прохладно, отец, – возразил тот. – Может, лучше на мансарде?
     – Ты что, наших сорок не знаешь? Они быстро Изю заговорят, а мне с ним о деле перетолковать надо. Я сказал, в беседке! Будет еще один гость, – настоял старик, и они спустились в сад.
     Первым делом на столе появился графинчик с водкой, затем вареная фасоль и маринованный чеснок – дядюшка предпочитал простую и скромную пищу.
     Зазвучали тосты: за встречу, за родную Одессу, за родных и близких, за отца Израиля.
     ...В тот теплый июньский вечер ничто не предвещало беды. На рыбном базаре, как всегда, стоял гомон, торговля шла бойко, за пятак спорили до хрипоты, особо умелые выторговывали себе корзину кефали за копейки.
     Банда ворвалась в город стремительно. Бабы рыбачки, побросав товар, бросились врассыпную. Но и в домах укрытия не было. Отца Изи вытащили во двор и прямо на глазах застывшей от ужаса жены изрубили шашками. «Так тебе и надо, жид порхатый», – глумились подонки. И кто глумился? Вадька да Сашок, с которыми он, Изя Плакс, вместе запускал голубей с этого самого двора.
     В тот же день Плакс добился включения своей боевой группы в состав части особого назначения при губернской ЧК. Они три месяца гонялись за погромщиками по степям. Уже глубокой осенью на хуторе у Любашовки чоновцы зажали остатки банды в балке. Бой был жестокий и короткий. Вадьке с Сашком повезло, их не зарубили в бою, но на этом свете они не задержались. Израиль расправился с ними после боя. Его не смогли остановить ни командир отряда, ни начальник местной ЧК, которые грозили ему революционным трибуналом. Плаксу было все равно. Он стрелял и стрелял из маузера, пока в обойме не кончились патроны. Ненависть не утихла и после расправы, он был беспощаден к врагам.
     Но однажды старый большевик – начальник уездной ЧК из Раздольной вдруг потребовал сдать оружие. Он забрал даже любимый браунинг, с которым Плакс не расставался, даже будучи засланным на несколько месяцев в белую армию под именем поручика Михаила Розенкранца. Он просто выставил его за порог, сказав напоследок что-то о душе и высшей справедливости. Тоже мне, проповедник нашелся, кипел Плакс. Больше в боях он не участвовал, его посадили на писарскую работу.
     Шло время, раны – душевные раны – постепенно стали зарубцовываться. Но по ночам он по-прежнему стрелял в Вадьку и Сашка, которые убили его отца. Мягкость друзей часто казалась ему трусостью, высказанные вслух сомнения и колебания воспринимались как предательство. Он горячился, доказывая свою правоту, не замечая, что друзей становится все меньше и меньше, а врагов – больше.
     Трудно сказать, как бы сложилась дальше его судьба, но однажды на его имя пришел перевод в Москву, подписанный самим Дзержинским. В Москве началась другая жизнь. Плакс почувствовал, что выздоравливает. Вадька с Сашком больше не являлись ему в страшных снах, боль утраты притупилась, а работа в спецотделах Коминтерна окончательно привела его в чувство.
     Первая командировка в Германию неожиданно открыла смысл слов старого чекиста. Тех самых – о душе и высшей справедливости. В Берлине влачили жалкое существование те, с кем он рубился в годы Гражданской войны. Душа этих людей тосковала по Родине, а высшая справедливость... Свершилась ли она, Плакс теперь не знал.
     – Мой милый мальчик, – словно прочитав его мысли, сказал Лейба. – В этой жизни у каждого из нас бывают невосполнимые утраты. Одних они ломают, а других закаляют, но настоящий мужчина, пока есть силы, идет вперед. Даже если сил нет, все равно надо идти вперед...
     – Спасибо, дядя. – Плакс с теплотой пожал ему руку и продолжил: – Ну вот, до Вашингтона я добрался, а дальше надеюсь идти с вашей помощью.
     – Поможем, разве старый Лейба хоть раз отказывал хорошему человеку!
     – И про меня не забудьте! – шутливо вставил Алик.
     Старик хитровато покосился на сына и перешел на мову:
     – Шось у горли дэрэенчить, трэба его промочить.
     – Папа, может, подождем еще одного гостя, – нахмурился Алик.
     – Он на нас не обидится, наливай!
     Они выпили, и разговор перешел на войну. Плакс с жадным вниманием слушал отца и сына. Из их рассказов перед ним вырастала иная Америка, Америка готовая сражаться, совсем не похожая на ту, что он знал несколько лет назад.
     На центральной аллее показалась машина. Плакс подался вперед, ожидая увидеть Сана. Он уже давно догадался, кто тот таинственный гость, о котором говорили и Алик, и старый Лейба.
     С Саном не было связи долгих пять лет. За это время многое изменилось. Мог измениться и Сан, вероятно, знавший о том, что происходит в России.
     Гулко хлопнула дверца, и Сан стремительной походкой направился к беседке. Плакс встал и поспешил ему навстречу. Они сошлись на лужайке, широко раскрыли руки и крепко обнялись, а потом долго разглядывали друг друга.
     Годы почти не изменили Сана, выглядел он моложе своих сорока восьми лет. Здоровый румянец по-прежнему играл на щеках, прибавилось только седины на висках, да вокруг глаз залучились морщинки.
     – И долго вы там собираетесь стоять? Присоединяйтесь к нам, – окликнул их Лейба.
     Плакс понял, что Сан в этом доме бывает часто. Говорили о каких-то общих делах, поясняя Плаксу непонятное, вспоминали прошлое. Потом Лейба встал и сказал:
     – Ну что ж, друзья, оставлю вас одни. А ты, Алик, проводи меня.
     Сан проводил их долгим взглядом:
     – Замечательный старик, с ним рядом чувствуешь себя моложе.
     – Но годы, к сожалению, берут свое, – с грустью заметил Плакс.
     – Тебя они тоже не пощадили, вон как исхудал...
     – Что, здорово сдал?
     – Ну... – замялся Сан.
     Плакс не мог сказать Сану правду, в ход пошла легенда, разработанная в Москве Фитиным: сидел в японской тюрьме, бежал, теперь снова в строю. Сан поверил, и они перешли к главному. Информация о том, что Япония может напасть на США (предполагалось, что она исходила от «японских друзей» Плакса), отразилась на лице Сана гаммой противоречивых чувств. Не дослушав до конца, он вскочил и заметался по беседке.
     – Ах, сволочи! Неужели боги лишили их разума?! Значит, переговоры лишь ширма... Но это безумие – воевать на два фронта! Они...
     – Какие, к черту, переговоры?! – взорвался Плакс. – Ты что, ничего не понял? Гитлер вел, вел переговоры, а потом залил кровью Европу. Не знаю, как Хирохито, но японские генералы толкают страну к катастрофе! Они рвутся воевать! Доводы разумных политиков их не остановят!
     – Да, ты, наверное, прав. Судя по информации твоих японских друзей, ситуация складывается действительно угрожающая, – кивнул Сан.
     – Не просто угрожающая, повторяю – катастрофическая! Война уже стучится в двери вашего дома, промедление смерти подобно. Надо немедленно действовать!
     – Израиль, зачем меня убеждать! Я все понял и срочно переговорю с Гарри.
     Плакс возликовал – Сан зацепился за информацию, осталось только запастись терпением и ждать, как отреагирует Гопкинс.
     Ждать пришлось недолго, всего два дня. Приехавший на встречу Сан сообщил, что Гопкинс отнесся к сообщению самым серьезным образом, хотя и был убежден в невозможности войны с Японией. Он потребовал от Сана новых данных, подтверждающих первичные материалы.
     Плакс направил срочные радиограммы в Москву. Одна, более подробная, ушла в адрес Особого сектора ЦК на имя Поскребышева, а другая – в НКВД, Фитину.
     Фитин прочитал шифровку на одном дыхании. Придуманная им рискованная комбинация оказалась результативной. Гопкинса удалось подключить к игре, правда пока втемную. Будущее покажет, что будет дальше.
     «Пилигрим – Центру.
     22. 11. 1941 г. провел встречу с Грином. Работа через него по Гопкинсу представляется неперспективной. Гопкинс симпатизирует Грину как человеку, но скептически относится к его возможностям добывать достоверную информацию по Японии и Дальнему Востоку. Наряду с этим необходимо учесть, что близость Грина к товарищу Сталину, о которой он постоянно говорит на встречах с Гопкинсом, в контексте наших мероприятий может иметь обратный эффект. Не исключено, что Гопкинс расценит это как завуалированную попытку давления на президента Рузвельта с целью склонения его к действиям в интересах СССР. Между тем Гопкинс до мозга костей американец, для которого национальные интересы США превыше всего. Считаю, что его можно использовать в качестве вспомогательного канала доведения важной информации подтверждающего или уточняющего плана. Основные усилия предлагаю сосредоточить на Сане. Его и Гопкинса связывает многолетняя дружба. Последний высоко ценит компетентность и независимое мнение нашего источника по проблемам Японии и Тихоокеанского региона. Об этом свидетельствуют и результаты последней беседы между ними. Гопкинс с большим интересом отнесся к информации о военных замыслах Японии в отношении США и полностью разделил оценку Сана, что угроза вооруженного конфликта сегодня как никогда велика. Он согласился с доводами Сана, что президент Рузвельт должен занять более жесткую позицию в отношениях с японской стороной.
     Вместе с тем, по мнению Гопкинса, Япония вряд ли пойдет на вооруженный конфликт с США в силу того, что располагает ограниченными материальными ресурсами, явно недостаточными для ведения затяжной войны на Тихом океане. По его словам, госсекретарь Хэлл и президент Рузвельт склоняются к тому, что приготовления японского флота имеют целью нанесение удара по морским коммуникациям Великобритании в интересах захвата стратегически важных нефтепромыслов.
     В заключение встречи с Саном Гопкинс отметил его информацию о планах Японии как исключительно полезную и заявил, что немедленно поставит в известность президента. Кроме того, он высказал настоятельную просьбу добыть дополнительные данные, касающиеся японских военных планов.
     С учетом этого прошу вас подготовить и направить в мой адрес по срочному каналу связи всю необходимую информацию.
     Глава 15
     Сердце Ясновского молотилось так, словно сейчас выпрыгнет из груди, холодный липкий пот ручьем струился по спине. Он отбивался изо всех сил, но чьи-то цепкие руки держали его за ноги и тащили к яме. Из ямы доносилось зловоние, от которого перехватывало дыхание. Голова ротмистра зависла над обрывом, и зияющая пустота обдала лицо могильной жутью. Попытка схватиться за кусты ничего не дала – острые шипы только разодрали в кровь ладони. Смерть была неминуема.
     Внезапно яркая вспышка, разорвавшая чернильную темноту ночи, залила яму тревожным багрово-красным светом. Волосы на голове ротмистра встали дыбом. Он увидел, что на дне ямы бурлит кровавое месиво из человеческих тел. Ужас придал ему силы, он рванулся и высвободился из захвата. Державшие его замешкались. Не чувствуя под собой ног, он бросился бежать. Мокрые ветки хлестали по лицу, глаза заливал дождь, но его гнал вперед страх. Сзади слышался шум погони. В последнем отчаянном рывке Ясновский попытался оторваться от преследователей, но так некстати попавший под ноги корень опрокинул его на землю.
     Он сжался в комок, ожидая, что пальцы-клещи снова вопьются в плечи и потащат к жуткой яме. Но ничего не произошло. На него навалилась оглушительная тишина, такой тишины он еще никогда не слышал.
     Ясновский приоткрыл глаза и даже потряс головой, не понимая, где он находится. Потом до него дошло. Режущий глаза электрический свет заливал просторный вестибюль ресторана «Тройка». Из зала доносились звуки музыки и пьяный шум голосов. Перед ним двоился силуэт знакомого гардеробщика. Ротмистр открыл рот, чтобы спросить, что с ним происходит, но тут из зала выскочил весь взъерошенный, непохожий на себя Люшков. Ни с того ни с сего он набросился с кулаками на гардеробщика, выкрикивая оскорбления. Попытавшийся их разнять швейцар получил хорошего пинка. Чтобы не оставаться внакладе, он в свою очередь принялся молотить всех без разбора, под его горячую руку подвернулся и ротмистр.
     Шум драки привлек обслугу, а вместе с ней и кутивших в зале офицеров, охочих до подобных дел. Завязалось грандиозное побоище. Как водится, в ход пошли тяжелые предметы. Началась пальба. Кто-то стонал, истекая кровью; пронзительно визжали дамы.
     В какой-то момент Ясновский почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и увидел Дулепова, Тот, как на троне, сидел в обитом бархатом кресле и с гаденькой улыбочкой наблюдал за происходящим. Потом он резво вскочил, вцепился ротмистру в горло и гаркнул во всю мощь своей луженой глотки: – Казенные деньги пропиваешь, скотина?! Ясновский попытался что-то сказать в свое оправдание, но от удушья ему не хватало воздуха. Костлявые пальцы сжимались все больше. В последнем отчаянном усилии ротмистру удалось дотянуться до одного из них и вонзить в него зубы...
     Истошный вопль вырвал ротмистра из кошмарного сна, но лучше бы он не просыпался. Тряся укушенным пальцем, над ним навис вполне живой, из плоти и крови, шеф. Может быть, это все-таки сон? Ясновский поднял руку и ущипнул себя за щеку. Больно... Значит, не сон... Глаза уткнулись в знакомую трехрожковую люстру под потолком, с фотографии на стене на него смотрела счастливая супружеская чета Ясновских, даже обои были его – в мелкий выцветший цветочек. На пороге застыла испуганная жена, из-за ее плеча выглядывала угрюмая физиономия Клещева. Вся эта картинка вдруг стала расплываться. Господи, что он наделал...
     Первым опомнился Клещев. Он выхватил из кармана наглаженный платок, бросился к Дулепову и принялся перевязывать палец. Дулепов пришел в себя и обрушился на заместителя:
     – Скотина! Мерзавец! Да я тебя сгною!
     Когда руки Дулепова вцепились в ворот его пижамы, Ясновский приготовился к худшему.
     Треск рвущейся ткани заглушил очередной вопль:
     – Ты, пьяная рожа, говори, как выглядел Длинный? Ну!
     – Долговязый, господин полковник, – подал голос Клещев.
     Но ротмистр утратил способность соображать. Он никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», ночной кошмар и беснующийся шеф – все смешалось в его замутившемся сознании.
     – Я тебя в последний раз спрашиваю, скотина! – кричал Дулепов. – Как выглядел Длинный из аптеки Чжао?
     – Долговязый, – снова поправил его Клещев.
     «Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» – силился понять Ясновский.
     – Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? – пробормотал он.
     – Ну, с тобой еще болтал про болячку Люшкова, – напомнил Клещев.
     И тут до Ясновского дошло. Там, у Чжао, он нос к носу столкнулся с тем, кого Модест со своей командой засек на бульваре... Сходство со словесным портретом было поразительным... Долговязый...
     – О боже... Как же я... – Ясновский похолодел. Когда к нему вернулся дар речи, он воскликнул: – Азалий Алексеевич, он, точно! Могу поклясться, что...
     Дулепов снова затряс ротмистра за ворот пижамы.
     – Где эта чертова аптека? – прорычал он.
     – В районе пристани, сразу за...
     – Во сколько там должен быть Люшков?
     Ясновский лихорадочно вспоминал:
     – В девять, нет, в десять! То есть в десять он выходит... В половине одиннадцатого, господин полковник!
     Дулепов и Клещев одновременно взглянули на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого.
     – У-у, – горестно застонал Дулепов. – Модест, быстро тащи его в машину! Не могу видеть эту тварь!
     За шефом с треском захлопнулась дверь. С косяка тонкой струйкой посыпалась штукатурка. Семейный портрет покачнулся и рухнул на пол. Ротмистр натягивал брюки, но нога никак не попадала в штанину. На помощь пришла жена. Вместе с Клещевым она кое-как одела его, вывела на улицу и посадила в машину.
     Дулепов, сыпя проклятиями, подгонял водителя. Клещев благоразумно помалкивал. Молчал и его заместитель Соколов. Оба знали не понаслышке, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале тот не разбирал, кто прав, кто виноват, и его костлявый кулак выбил не один зуб у подчиненных.
     Ротмистр, мучаясь от похмелья, забился в угол и боялся проронить лишнее слово. На крутых виражах его подбрасывало как мешок, тошнота подкатывала к горлу, но он молил Бога только об одном – чтобы опередить красных боевиков. В противном случае – а об этом даже не хотелось думать – Дулепов спишет провал операции на него. И то, что оставил Люшкова без охраны. И то, что раскатывал с женой по базарам и магазинам, в это время как весь отдел в поте лица гонялся за агентами НКВД... И припомнит, конечно, что казенные деньги, выданные на оплату осведомителей, были спущены в казино. В лучшем случае погонят со службы, а в худшем... Тут уж как повезет...
     А Дулепов, покачиваясь как шаман, твердил: – Где, где они могут торчать? Где? Соображай, Модест, соображай!
     Клещев напряг память. Он знал Харбин как свои пять пальцев, в том числе и район у аптеки Чжао, но этого было недостаточно. Требовались детали: проходные дворы, уличные торговые точки, стоянки машин и извозчиков – все, по чему вычисляют засаду, но главное – место, где могут сойтись жертва и палач.
     – Стоянка такси и извозчиков у харчевни, – вспомнил он.
     – От нее метров сто – сто пятьдесят до аптеки, – подтвердил Соколов.
     – Все правильно, там у них может стоять машина или пролетка, – согласился Клещев.
     – Плюс подходящая позиция для стрелка.
     – Вряд ли, далековато. Что там еще?
     – Строительная контора Букреева.
     – Точно! Через улицу напротив.
     – Бойкое место, возле нее вечно толчется народ. И затеряться легко, и позиция отличная. Бабахнул, скакнул в машину – и поминай как звали. – Соколов в возбуждении хлопнул по коленкам.
     – Вот ты его и закроешь, – согласился Клещев, – возьмешь в помощь ребят Хватова и наглухо заблокируешь подходы к конторе. Особое внимание удели окнам, что выходят на аптеку. Улица там узкая, могут пальнуть через стекло.
     – Понял, – ответил тот и предложил: – Мефодич, надо бы прошерстить чердак...
     – Молодец, что вспомнил! – одобрил Клещев и обратился к Дулепову: – Азалий Алексеевич, как – такой план принимаете?
     – Действуйте, – кивнул шеф и напомнил: – Про проходные дворы не забудьте.
     – Их и соседнюю улицу перек
     роет бригада Тяжлова.
     – А про саму аптеку забыли? – спохватился Соколов. – Там Люшкова как раз и могут кокнуть.
     – Вряд ли, – усомнился Клещев.
     – Этот вариант можно исключить, – поддержал его Дулепов.
     – Почему?! – удивился Соколов.
     – Толпой в аптеку они не повалят, а у одиночки шансов почти нет. Люшков, между прочим, тоже профессионал.
     – Да, он с лета бьет в яблочко, – кивнул Клещев.
     – И потом, Долговязый, как я полагаю, не совсем дурак, чтобы лезть в петлю, – буркнул Дулепов.
     – Но почему Долговязый?! – в один голос воскликнули Клещев и Соколов.
     – Потому что он... – впервые подал голос Ясновский, но договорить не успел.
     – А... протрезвел, мерзавец? – накинулся на него Дулепов.
     – Азалий Алексеевич, но все-таки почему Долговязый? – напомнил Клещев.
     – Интуиция, Модест! Ты лучше скажи, из-под какой колоды эта змеюка может вы...
     Резкий толчок швырнул их вперед. Дулепов ударился головой о лобовое стекло и коротко матюгнулся. Водитель крутанул руль, машину развернуло и потащило по мостовой. Над капотом промелькнуло и исчезло испуганное лицо рикши, откуда-то из-под колес донесся слабый крик, позади взвизгнули тормозами машины с филерами.
     Первым пришел в себя Клещев. Он выскочил из кабины. На тротуаре корчился от боли сбитый рикша, под ногами похрустывали обломки его коляски. К ним уже спешил плюгавенький китаец-полицейский, на глазах раздувавшийся от собственной значимости. Вокруг собиралась галдящая толпа, большинство которой составляли китайцы. Клещев выхватил из кармана удостоверение, раскрыл и сунул полицейскому под нос, но оно не произвело на него никакого впечатления. Похоже, он не знал ни слова по-русски.
     – Дорогу! – зарычал Клещев.
     Полицейский ничего не понял, но на всякий случай набычился и схватился за кобуру.
     – Модест, кончай с ним цацкаться! Тащи эту обезьяну в машину! – крикнул из кабины Дулепов.
     Соколов кинулся Клещеву на подмогу. Вдвоем они скрутили полицейского и пинками впихнули на заднее сиденье. Толпа угрожающе загудела, кое-кто уже вооружился палками, но Дулепова это не остановило. Выхватив револьвер, он пальнул в воздух. Этого, как ни странно, хватило. Давя друг друга, китайцы бросились врассыпную. Коротышка-полицейский что-то продолжал верещать на своем птичьем языке. Клещев, потеряв терпение, несильно стукнул его рукояткой пистолета по голове и вытолкал из машины.
     – Гони! Гони! – яростный вопль Дулепова подхлестнул водителя.
     Громко сигналя, машины контрразведки понеслись дальше, к аптеке Чжао. Время безжалостно работало против Дулепова. Ему оставалось положиться только на удачу.
     * * *
     Было уже почти одиннадцать. Павел извелся в ожидании. Не лучше чувствовали себя и другие. Наконец на перекрестке мелькнул знакомый темно-синий «опель».
     – Кажись, пожаловал! – с облегчением вздохнул Николай.
     Машина с Люшковым миновала стоянку у пирожковой, въехала на тротуар и остановилась в десяти метрах от входа в аптеку. Дальше путь загораживали строительные леса, на которых возилась бригада китайских и русских рабочих. Водитель вышел и открыл заднюю дверцу. Первым показался Люшков, следом резво выпрыгнул мальчишка лет семи, за ним осторожно ступила на скользкий тротуар пышнотелая брюнетка. Ротмистра с ними не оказалось, но это не обрадовало боевиков. Они озадаченно переглянулись.
     – Черт бы их всех побрал! – выругался Дмитрий.
     – Только бабы нам не хватало! – чертыхнулся Николай и заерзал на сиденье.
     Павел нервно покусывал губы. Он уже давно был готов выполнить приказ Центра – ликвидировать предателя. Он был уверен – рука не дрогнет, когда придет час нажать на спусковой крючок. Но сейчас в его душе царило легкое смятение – на глазах женщины и ребенка стрелять в Люшкова было непростым испытанием.
     Рядом мрачно бормотал Николай:
     – Бабу с пацаном приволок... Охраны нет... Ясновского тоже... К чему бы это?
     – Коля, кончай накручивать, и без того тошно! – раздраженно оборвал его Дмитрий.
     Поведение Люшкова и его поставило в тупик.
     – Дима, может, у сына какая болячка выскочила? – предположил Павел.
     – Это когда ж он успел такого настрогать? Не знаю, кто там у него – сын или дочь, но они в союзе остались.
     Павел огляделся:
     – Вроде все тихо, и филеров с охраной не видно. Должно получиться! – Постепенно к нему возвращалась уверенность.
     – Я тоже не заметил! Да, откладывать нельзя! – согласился Дмитрий. – Одно только хреново – глаза можем намозолить!
     – А если свернуть туда? – Николай показал на арку проходного двора.
     – А что, это мысль. Оттуда я пешком пройду, – поддержал Павел.
     – Многовато времени уйдет! Секунд двадцать останешься без прикрытия, – засомневался Дмитрий.
     – Димыч, а зачем оно?
     – А ты про водителя забыл? Он ведь тоже может выстрелить.
     – Ну и что? Пока у него первый мандраж пройдет, вы успеете меня подхватить.
     – Ну что, едем, ребята? – Николай потянулся к ключу зажигания.
     – Подожди, выждем еще, – сказал Дмитрий и окинул взглядом улицу.
     На стоянке было негусто – три машины и две пролетки. В конце улицы наблюдалась некоторое оживление. Там была дешевая забегаловка. Несмотря на холодную погоду, столики были вынесены на тротуар. Всякий сброд жался к закопченному металлическому казану, в котором варилась серая лап- ша. Повар в грязном фартуке неторопливо помешивал варево длинным черпаком, не забывая при этом отгонять назойливых нищих. Среди них был и Ван, который накануне перебрался на новый пост наблюдения.
     Машина Люшкова стояла на месте, водитель не выходил, а ротмистр с охраной так и не подъехал.
     Перед строительной конторой жизнь также шла своим чередом У подъезда китайцы-поденщики, сбившись в кружок, с азартом играли в «камень – ножницы». Сжатая в кулак рука стремительно вылетала вперед, а навстречу ей выбрасывалась чумазая пятерня. Растопыренные пальцы – «ножницы» – проигрывали «камню». Самые проворные успевали в последний момент раскрыть ладонь – «бумагу», – и в воздухе долго звучал торжествующий крик. «Ножницы» уступали «бумаге», и мелочь, что водилась в карманах проигравшего, перетекала к победителю, который отправлял мальчишку-нищего в лавку за кувшином с шаосинцзю. Дешевое вино подогревало участников, и игра продолжалась с еще большим азартом.
     Очередной вопль потонул в грохоте подводы. Остановившись, она перегородила въезд во двор конторы, где обычно разгружали строительные материалы. Хозяин подводы, соскочив на землю, резво куда-то унесся с накладными в руках, а два его работника, достав колоду замусоленных карт, принялись играть в подкидного дурака.
     – Везет же некоторым, никаких забот, – беззлобно прокомментировал Николай.
     – Сапожник тоже, наверное, с утра уже заквасил, – Дмитрий кивнул на недавно открывшуюся мастерскую.
     С того времени, как они подъехали, сюда не заглянула ни одна живая душа, и лишь распахнутая форточка говорила о том, что хозяин мастерской находился на месте. Вскоре он вышел на улицу с холщовой сумкой в руках, купил у лоточников головку лука с лепешкой и возвратился обратно.
     На строительных лесах наблюдалось оживление. Маленький и верткий бригадир-китаец стал подгонять рабочих. Те, незлобно поругиваясь, принялись долбить кирками фасад. Облако бурой пыли поползло по улице и закрыло вход в аптеку, стоянка машин и вовсе исчезла из вида.
     – Да чтоб у них руки отсохли! – в сердцах воскликнул
     Дмитрий.
     – Надо перебираться, – предложил Ольшевский.
     – Едем, – согласился Дмитрий, и Николай завел машину.
     На малой скорости они покатили по улице, свернули во двор, развернулись и остановились в тени арки. Аптека отсюда неплохо просматривалась. Виднелось и крыльцо конторы. Боевики увидели, как к нему подъехал черный «опель». Из «опеля» вышли трое. Среди них выделялся высокий старик, отдававший распоряжения. Лица старика они не рассмотрели, а то узнали бы Дулепова.
     Приближалось время обеда, и на улице прибавилось народу. На стоянке перед харчевней уже не осталось свободных мест. Припозднившемуся такси пришлось парковаться на обочине. Водитель, потягивая дешевую сигарету «Каска», обшарил взглядом прохожих. Некоторое время он всматривался в отвратительного нищего в прожженной монголке – тот приткнулся на крыльце сапожной мастерской. Потом он брезгливо поморщился и возвел глаза к небу. На крыше аптеки возились два трубочиста. За их спинами болтались мешки. Балансируя на скользких лесенках, они пробирались к печной трубе.
     – Что это они взялись трубы чистить? – удивился Николай.
     – Заткнули бы лучше дымарь и выкурили Люшкова! – начал терять терпение Дмитрий.
     Его слова словно были услышаны. Дверь аптеки распахнулась, и на улицу выбежал мальчишка. Долгое пребывание в душном помещении утомило непоседу. Он с криком набросился на рыжего кота, который давно уже караулил шумную стайку воробьев, терзавших кусок печеной тыквы.
     – Шустрый пацан, как бы не помешал, – забеспокоился Николай.
     Но Павел уже ничего не слышал. В дверях появился Люшков, и рука сама опустилась в карман плаща, где лежал пистолет. Холод металла придал уверенности. Как пловец перед прыжком в воду, Павел глубоко вдохнул и повернул ручку дверцы.
     – Все будет нормально, Паша, – подбодрил его Дмитрий.
     – Да. Я пошел, ребята. – Дрогнувший голос выдал волнение.
     – Удачи! – прошептал Николай и незаметно от Дмитрия перекрестил товарища.