(Продолжение. Начало в № 189.)
     Между тем 30 сентября была обнародована англо-германская декларация Гитлера и Чемберлена о том, что эти страны не намерены воевать друг против друга. А 6 декабря, после переговоров французского министра иностранных дел Боннэ с Риббентропом, была опубликована франко-германская декларация, объявившая, что граница между двумя государствами является окончательной и нерешенных проблем между ними больше не существует. При этом Риббентроп недвусмысленно дал понять, что Германия считает Восточную Европу своей сферой влияния. Возражений со стороны Боннэ не последовало. В Берлине это было истолковано как доказательство того, что Франция не собирается защищать восточноевропейские страны. И это еще более разожгло аппетиты Гитлера.
     14 марта 1939 года он пригласил в свою резиденцию президента Чехословакии Гаху и потребовал его согласия на установление германского протектората над Чехословакией. В противном случае Гитлер угрожал немедленно начать бомбардировки чехословацкой территории. Престарелому Гахе пришлось подписать соглашение, по которому он вручал судьбу своей страны в руки фюрера. На следующий же день в чешские земли были введены подразделения вермахта и был создан протекторат Богемии и Моравии, а в Словакии создано марионеточное правительство, полностью зависимое от Берлина.
     Накануне вторжения Англия и Франция заявили, что у них нет оснований вмешиваться в развитие событий в Чехословакии. Министр иностранных дел Франции Боннэ назвал Чехословакию государством, «не способным» к самостоятельному существованию, а его английский коллега лорд Галифакс высказал мнение, что захват Германией чехословацкой территории даже создает определенные выгоды, ибо гарантии западных держав Чехословакии стали «несколько тягостными».
     ПРОШЛО совсем немного времени, и Гитлер начал новую пропагандистскую кампанию. На сей раз под прицелом оказалась Польша. Пресса подняла шум, что немецкое меньшинство там тоже подвергается угнетению и необходимы меры для его защиты. Германия потребовала от Польши немедленно разрешить «спорные вопросы», включая передачу под немецкий контроль Данцига (Гданьска) и предоставление Германии права на сооружение экстерриториальной транспортной магистрали через польскую территорию. В апреле в рейхстаг было внесено предложение не пролонгировать пакт о ненападении с Польшей. В том же месяце Гитлер утвердил план «Вайс», предусматривавший готовность германской армии к нападению на Польшу в любой момент с 1 сентября 1939 года. Решение, таким образом, было принято, сроки агрессии предопределены – вне зависимости от заключения еще и не планировавшегося тогда пакта о ненападении с СССР.
     Но дело не ограничивалось Европой. Пока Гитлер готовился к агрессии против Польши, на Дальнем Востоке Япония фактически вступила в конфликт с СССР. В мае 1939 года подразделения японских войск, к тому времени оккупировавших и отторгших от Китая Маньчжурию, перешли границы Монголии в районе озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол, предъявив территориальные претензии этой стране, союзнице СССР. В соответствии с договором 1936 года Советский Союз оказал вооруженную поддержку Монголии и в августе 1939 года разгромил 6-ю японскую армию.
     Еще в июле, в разгар боев на Халхин-Голе, правительство Англии заключило с японским правительством соглашение Арита-Крейги, признавшее «законность» японской агрессии в Китае. Фактически речь шла о дальневосточном варианте «Мюнхена», поощрявшего Японию к новым военным авантюрам на Дальнем Востоке, в том числе и против нашей страны. В один из решающих моментов мировой истории СССР оказывался практически в полной изоляции.
     К весне 1939 года цели Гитлера стали уже совершенно очевидными даже для руководства Англии и Франции. Оставалось мало сомнений в том, что политика «умиротворения» агрессора не приносит плодов и надо искать иные пути защиты от набиравшей силу нацистской Германии. Эмиссары Парижа и Лондона начинают зондировать почву в Москве: как поведет себя СССР, если следующей жертвой Гитлера окажется Румыния? Муссируются слухи о возможности заключения Францией, Англией и Советским Союзом трехстороннего пакта о взаимопомощи на случай дальнейшей агрессии Германии, по этому вопросу ведутся переговоры.
     Но британские и французские лидеры по-прежнему ищут такого выхода из ситуации, который позволил бы им самим остаться в стороне от надвигавшегося на Европу военного конфликта. Чемберлен и его окружение все еще лелеют надежды, что Гитлера можно будет убедить в целесообразности направить свою агрессивность исключительно на Восток. Летом 1939 года германские представители ведут в Лондоне тайные переговоры о перспективах заключения с Англией пакта о ненападении и разделении сфер влияния. Нацисты дают понять, что не претендуют на колониальные владения Британии, а считают своей сферой Восточную Европу.
     Во Франции глава МИД Боннэ также призывает любой ценой договариваться с немцами. Пусть у них будет свобода рук на Востоке, главное – сохранить колонии. Другая правительственная группировка, в которую входил и начальник генерального штаба Гамелен, хотя и не исключает вероятности войны с Германией, придерживается мнения, что военные действия не должны быть наступательными. На совещании высших военных руководителей Гамелен заявляет: «Мы должны сначала придерживаться оборонительной тактики. У нас совершенно недостаточна подготовка. Нужно дождаться, пока Англия развернет свои силы».
     Англия же в то время практически не располагала сухопутной армией, в наличии имелось всего 5 дивизий. Всеобщую воинскую повинность там ввели только после оккупации Гитлером Чехословакии. Поэтому и в Лондоне было решено в случае войны придерживаться оборонительной тактики.
     КАК ДОЛЖНО было в ситуации, сложившейся к концу 1930-х годов, вести себя руководство СССР? Можно по-разному относиться к более чем 70-летней истории Советского государства. Но непреложным фактом остается то, что противостояние, даже взаимная вражда, а как минимум недоверие друг к другу СССР и ведущих западных держав являлись одной из определяющих черт мировой политики. Запад предпринимал постоянные – то возраставшие, то ослабевавшие – усилия, направленные на то, чтобы покончить с установленным в СССР общественным строем.
     Сейчас редко кто упускает случай поиронизировать над психологией «осажденной крепости», многие годы культивировавшейся в нашей стране. Бесспорно, на каком-то этапе развития СССР эта психология стала самодовлеющей и использовалась в качестве средства укрепления авторитарной власти, оправдания ее жесткой внутренней политики. Но если оставаться на позициях объективности, нельзя отрицать, что для ощущения себя в положении «осажденной крепости» (или, как тогда говорили, «враждебного капиталистического окружения») у наших отцов и дедов имелись все основания. Неоднократные попытки сколачивания антисоветского фронта в конце 1920-х, содействие образованию в начале 1930-х годов очага напряженности и агрессии в самом центре Европы, вооруженные вылазки по всему периметру границ нашей страны – все это не могло не закреплять в сознании как руководства, так и населения СССР обостренного чувства военной опасности.
     Не только Советский Союз, но и страны Запада, Япония на протяжении всего межвоенного периода интенсивно готовились к новому противостоянию. Германская дипломатия добилась в октябре 1936 года оформления «оси» Рим – Берлин. Месяц спустя был создан Антикоминтерновский пакт Германии и Японии, к которому в ноябре 1937 года присоединилась Италия. Завершились эти усилия присоединением к Тройственному пакту Венгрии, Болгарии, Словакии и Румынии.
     Каждая сторона старалась обеспечить себе в будущей войне наиболее удобную, выгодную позицию, позволяющую, ко всему прочему, столкнуть потенциальных противников, выждать удобный момент и, накопив достаточно сил, нанести им решающий удар, когда они будут предельно истощены.
     В ВЫБОРЕ шагов, направленных на сближение с Германией, несомненно, сказалось традиционное недоверие Сталина к политике правящих кругов Англии и Франции – главных зачинщиков антисоветского фронта на протяжении всех лет после октября 1917 года. В неискренности и нечестной игре западных демократий советское руководство имело возможность убедиться и в ходе проходивших летом 1939 года бесплодных переговоров с представителями Англии и Франции. Как быстро выяснилось, они даже не имели полномочий для обсуждения и подписания сколько-нибудь значимых документов, способных создать преграду на пути приближавшейся войны.
     Одна из главных причин провала этих и предшествовавших им переговоров – все то же огромное недоверие сторон друг к другу. В марте 1939 года Чемберлен писал в одном частном письме: «Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие. Я совершенно не верю в ее способность провести действенное наступление – даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы».
     Особо следует сказать о позиции США, которым предстояло сыграть важную роль в приближавшейся войне. В Америке тоже неизменно с большим подозрением относились к СССР и не доверяли Сталину. В Вашингтоне подозревали, что Москва втягивает США в войну с Японией, отводя угрозу от своих восточных границ. Давно не секрет, что советская сторона действительно пыталась переключить японские интересы на Соединенные Штаты и убедить американцев в том, что угроза их жизненным интересам исходит из Японии. На самом деле это было не так уж далеко от истины.
     В Европе для правящей американской верхушки в равной мере были неприемлемы Германия и СССР в силу их отличных от англосаксонской моделей власти. Вытекающие из этого задачи были сформулированы в одной из недавно обнародованных аналитических записок Госдепартамента США (1940 год). Содержание ее сводилось к тому, что, поскольку «битва диктаторов» в Европе с вовлечением в войну всего континента становится неизбежной, Америке следует не мешать этому и ждать ослабления обоих противников. В результате Первой мировой войны США стали мировой политической и экономической державой, финансовым центром мира. В новой войне в Европе американские правящие круги рассчитывали еще больше укрепить свои мировые позиции.
     Итог закулисных политических дискуссий по этим вопросам был очень точно подведен в начале войны сенатором, будущим вице-президентом, а затем и президентом США Г. Трумэном: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше...» Такая позиция по долгосрочным целям совпадала с британской.
     По словам известного историка А. Уткина, Черчилль «старался вовлечь американцев в вязкую средиземноморскую стратегию, чтобы в небывалой истребительной войне Германия и Россия исчерпали свою жизненную энергию». Нельзя, разумеется, утверждать, что эти задачи были облечены в какую-то соответствующую внешнеполитическую доктрину, но некий инстинкт выживания западных демократий за счет Германии и СССР, очевидно, все же был одной из движущих сил, приведших ко Второй мировой войне. Ведь ни та, ни другая страна не вписывалась в ряд остальных. В каждой из них был и особый политический режим, и не вполне рыночная экономика – в СССР откровенно нерыночная, а в Германии – с немалыми остатками рынка.
     Кроме того, говоря современным языком, в таком подходе проявлялся элемент антикризисного управления. США и другие ведущие державы Запада только выходили тогда из экономического кризиса. И естественным образом возникал вопрос: а почему бы не столкнуть страны, уход которых с исторической арены открыл бы перспективы нового передела мира?
     Мог ли в такой обстановке Сталин, прекрасно сознавая все это, идти на союз с западными демократиями? Думается, это было исключено. Никакого союза с ними, никакого выбора в этом направлении, скорее всего, быть не могло. Прежде всего потому, что ни рука, протянутая в сторону англосаксонских стран, ни любые заверения в добрых намерениях не были бы там восприняты. Сталину бы никто не поверил. А если бы он попытался какими-то мерами завоевать доверие, это могло создать угрозу устойчивости его личной власти.
     Таким образом, выбор 1939 года был во многом предопределен. Фактически он был сделан не самим Сталиным, а за Сталина. Поскольку западные демократии изначально вывели его за скобки, уравняв с Гитлером, ничего другого, кроме как идти на сближение с Германией, у него, по существу, не оставалось. В заключении пакта была некая обреченность. Волей-неволей приходилось иметь дело только с Гитлером. И тот, надо признать, умело использовал в своих целях взаимное недоверие и подозрения между Сталиным и западными демократиями.
     (Окончание следует.)
     На снимке: Премьер-министр Франции Э. Даладье подписывает Мюнхенское соглашение, 30 сентября 1938 г.