Так уж вышло, что первым из журналистов, кому довелось приехать в Спутник практически сразу после возвращения «черных беретов» в Кольское Заполярье, оказался автор этих строк, извлеченных много лет спустя из «недр» одного из блокнотов.
     Тогда приближалось лето. И тем больше разнились ночи над Грозным и гарнизоном морских пехотинцев. На Кавказе – короткие сумерки, и вот на землю уже ложилась непроглядная черная ночь. В Заполярье же каждый новый день все сильнее и сильнее теснил тьму, оставляя в конце концов от нее одни воспоминания. Но для североморцев, вернувшихся из Чечни, самым главным отличием стало отсутствие стрельбы и грохота взрывов.
     Как наяву, вспоминаю казарму отдельного десантно-штурмового батальона тех дней. Вот, стараясь не шуметь, по центральному проходу идет дежурный по подразделению. Спит рота. Тишина. Покой.
     Вдруг из левого ряда двухъярусных коек, как выстрел, раздается крик:
     - Сашка, ложись!.. Снайпер!..
     Казарменные своды не успевают поглотить заметавшееся эхо, а с противоположной стороны кубрика уже слышится:
     - Патроны!.. патроны!.. У меня всего два рожка осталось...
     Дежурный резко разворачивается и спешит обратно. Куда? Да куда угодно: к тумбочке дневального, в умывальник, бытовку... – лишь бы не слышать эти крики, этот лихорадочный полушепот – полустон. А вслед ему несется:
     - Прикройте огнем! «Духи» обходят...
     Война неслышной поступью неотступно преследовала девятнадцати–двадцатилетних парней. И продолжали воевать «черные береты». Во сне...
     Со стрелком – помощником гранатометчика первой десантно-штурмовой роты ДШБ матросом Игорем Макушиным и его друзьями я познакомился еще в ноябре 1994 года, когда по редакционному заданию готовил в Спутнике репортаж, посвященный очередному Дню морской пехоты. Тогда парни прямо рассказали о многочисленных бедах и проблемах, которые свалились на их часть и мешают полноценно заниматься боевой подготовкой. Однако резюме разговора было оптимистичным. Игорь и его товарищи единогласно заявили:
     - Мы все равно гордимся, что служим в морской пехоте! Никогда и нигде не уроним ее чести...
     И вот спустя время, уже весной 1995 года, состоялась моя вторая встреча с давнишними знакомыми. Мы сидели в канцелярии командира первой ДШР, и парни рассказывали о двух кровопролитных месяцах, проведенных в Грозном. Слушая морских пехотинцев, делая пометки в блокноте, я не мог избавиться от мысли: они стали другими! Вроде бы все те же крепыши в ладно подогнанных камуфляжах, короткие рейнджерские ежики на головах, те же открытые, смелые лица. Вот только глаза... Мудрые люди говорят: глаза – зеркало души человеческой. Значит, что-то переменилось, перевернулось в их душах? Поэтому, когда писал материал, решил: лучше не сам буду повествовать о действиях «черных беретов» в Грозном, а парни от своего имени расскажут о том, что наиболее остро врезалось в память. И пусть этот рассказ несколько сбивчив, зато достоверен и без литературных прикрас. Итак, слово фронтовикам января – февраля 1995 года.
     Матрос Сергей Новосельцев:
     - В обед 7 января наш десантно-штурмовой батальон подняли по тревоге. До этого было несколько тренировок по «подрыву», и мы подумали, что это – очередная. Но потом нас отвезли на аэродром. Сказали, мол, летим в Чечню сопровождать автоколонны с различными грузами, проверять паспорта у местных жителей. О войне не было и речи. Когда же из Моздока на вертолетах нас перебросили в Грозный, ужаснулись: город в огне, здание аэровокзала изрешечено снарядами. Прямо-таки как в фильме про Сталинград. Поразило, что вертолетчики, высадив нас, быстренько сбросили грузы на бетонку аэродрома и улетели обратно.
     Матрос Роберт Гареев:
     - Сначала говорили, дадут время пообвыкнуть, то есть адаптироваться. Однако тут же поступил приказ, и мы вошли в город менять на блокпостах по улице Первомайской другие подразделения. Обещали, что всего на пару дней, а затем сменят и нас. Тогда не могли даже предположить, что «пара дней» превратится в два месяца кромешного ада. В первые сутки в нашей роте уже было трое раненых.
     Матрос Игорь Макушин:
     - А 16 января рота собралась на одном из блокпостов. И вдруг минометный обстрел. Ранило одиннадцать человек. Моего командира взвода лейтенанта Евгения Буздина – очень сильно. В руку. Его до этого уже ранило в ногу, но в госпиталь не лег, вернулся к нам. Мы ему палочку достали, чтобы передвигаться было удобнее и не так больно. После минометного обстрела Буздина увезли в госпиталь. Позже узнали, взводному ампутировали левую руку.
     Матрос Алексей Нетреба:
     - Было страшно, когда ночью стояли на блокпостах. Сидишь, вокруг темень, и гадаешь, когда нападут «духи» – так мы называли дудаевцев, – сколько их будет? Нас-то обычно на блоках по пять – шесть человек находилось. Не более.
     Матрос Роберт Гареев:
     - Были случаи, когда к блокам приходили под видом мирных жителей чеченские боевики, просили поесть, попить. А когда уходили, начинался минометный обстрел...
     Однажды к нашему блокпосту подошла старушка и начала причитать, что, мол, кому нужна эта война, эти разрушения, жертвы? Я в комнате у оконного проема стою, а она – со стороны улицы, руки внизу держит. И у меня мысль: «Все, сейчас мину подложит или гранату в окно швырнет...» Такие случаи были. Она ушла, а я отбежал в глубь комнаты и жду, вот-вот рванет. Слава Богу, обошлось! А как определить, кто есть кто: мирный житель или бандит, российский военнослужащий или боевик?
     Большинство «духов» в нашей камуфлированной форме воевали.
     Матрос Иван Киселев:
     - Наш заместитель командира роты по воспитательной работе старший лейтенант Николай Сартин из-за этого и погиб. Всегда учил нас, что, перед тем как входить в дом, нужно бросить в окно или подъезд гранату. В тот день он шел первым. Мы должны были занять несколько домов в комплексе зданий совета министров Чечни. Сартин подошел к окну одного из них. Только хотел гранату бросить внутрь, как заметил, что в помещении люди в камуфляжах. «Вы кто?» – спросил офицер. Ему в ответ: «А ты кто?» И следом пулеметная очередь, прямо под сердце. Но Сартин еще добежал до нас, предупредил о засаде. Уже на руках у замкомбата попросил снять бронежилет: «В груди болит...» Сняли с него «броник», тельняшку. А под ней – маленькая дырочка, совсем без крови. На руках у капитана Левчука он и умер. Многие тогда чуть не плакали: ребята его очень любили. И как офицера, и просто как человека. Сартин с нами на все штурмы в Грозном ходил. Когда улетели в Чечню, у него в Спутнике осталась беременная жена.
     Матрос Алексей Нетреба:
     - Сложно передать, что испытываешь, когда на твоих глазах гибнут друзья. В душе рождается ненависть к «духам», острое желание отомстить. Это страшное чувство, конечно. Но еще страшнее – видеть трупы товарищей.
     Сержант Женя Кириллов – он, кстати, после ранения лейтенанта Буздина принял командование десантно-штурмовым взводом – рассказывал, как погиб его лучший друг и земляк матрос Виталий Фокин. Они находились рядом, когда шла перестрелка с «духами». Женька говорил: «Вдруг вижу, Виталик как-то неестественно дернулся, и голова упала на автоматный приклад. Я его окликнул – он молчит. Все, думаю, хана «земе». Лежу, жду пулю. А потом вдруг что-то нашло на меня. Все равно, думаю, конец, так чего тянуть? Вскочил в полный рост, плачу, ору матом, «духов» огнем поливаю. Те даже стрелять перестали. Видимо, удивились: что за псих выскочил? Думал, грохнут... Повезло. А Виталику...»
     Фокину пуля попала в лоб. Так же убили и Айрата Юнусова. Это снайперов работа. Нам говорили, мол, спортсменов – наемников.
     Матрос Сергей Новосельцев:
     - Сначала страшились мысли, что могут убить. А потом с ней свыклись. К штурму площади Минутка готовились серьезно, не хотели повторить судьбу второй ДШР, которой сильно досталось в зданиях Совмина: только за один день там погибли тридцать пять парней. Но когда сами пошли, думали, что уже не вернемся, что мы – смертники. Письмо домой отослал: мол, не волнуйтесь, у меня все хорошо, служба спокойная. Другу же написал: прощай, кореш, идем на смерть. А он взял, да и показал письмо моей матери. Вот так я маму чуть было в гроб не вогнал.
     Матрос Игорь Макушин:
     - Я перед штурмом Минутки своей девушке тоже письмо отправил: так, мол, и так, может, когда получишь эту весточку, меня уже не будет в живых. И чуть было не накаркал. Когда шли к площади, начался минометный обстрел. Одна мина от меня с Робертом метрах в двух рванула. Бросились на землю, осколки свистят. Лежим, боимся пошевелиться, думаем: «Живы мы или уже все?»
     А потом, уже ближе к Минутке, за нами двое парней подорвались на «растяжке»: тросик, натянутый между двумя гранатами, зацепили. Мы прошли нормально, а они...
     Матрос Алексей Нетреба:
     - Еще жутко было, когда по проспекту Победы наша штурмовая группа двигалась к Дому печати. Прикрытия никакого. А вокруг, будто вымершие, стоят пятиэтажки. Однако достаточно и нескольких снайперов, чтобы немые окна в момент ожили. Но даже по выстрелам «духов» не обнаружить: всегда били из глубины комнаты. А нам в тот момент и спрятаться было негде.
     Матрос Иван Киселев:
     - Перед 23 февраля «духи» по радио заявили: «Даем слово горцев, в День вашей армии обратно войдем в город». Мы тогда держали своеобразную линию фронта уже на подступах к Грозному, в основном освобожденному от боевиков, что бандитам было абсолютно не по нутру. Поэтому ночи с 21 на 22 и с 22 на 23 февраля стали тоже трудными. Сидели на блоке и ждали, ждали. Порою мерещилось, что кто-то ползет к посту, подбирается. Казалось, еще мгновение, и начну решетить, кромсать темноту.
     Матрос Роберт Гареев:
     - Конечно, «духам» было легче воевать: они же у себя дома. Иногда дудаевцы знали то, о чем и нам не всегда вовремя сообщали: наши позывные, где и какие федеральные подразделения находятся. Из-за этого и возникали перестрелки между своими. Да и пароли на блокпостах были разные, к тому же они менялись каждые сутки. Поэтому, чтобы не схлопотать пулю от своих, у нас котировался самый надежный пароль: «Спутник, ДШБ». Правда, к концу боев в городе – где-то к исходу февраля – его уже практически весь Грозный знал.
     Матрос Алексей Нетреба:
     - А «духи» боялись нас. В эфире называли «белыми медведями» или «северными тельняшками». Как-то перехватили «радио» группы боевиков в их штаб: мол, идет морская пехота Севера, давайте подкрепление, боеприпасы – иначе отойдем. Ответ из штаба: «Ничем помочь не можем, но позиции не сдавать». Боевики: «Мы отходим».
     Однако среди мирных жителей «духи» распространяли про нас паскудные слухи. Одна старушка, когда на блокпосту мы накормили ее, начала благодарить: «Ой, сыночки, какие вы добрые. А вот, говорят, скоро прилетит морская пехота с Севера, так там – сущие звери: будут убивать всех подряд, насиловать, грабить». Мы стоим вокруг нее в камуфляжах, но без морпеховских «штатов» – золотистых якорьков – на рукавах, в спортивных шапочках и смеемся. Она: «А чего вы, сынки, веселитесь?» «Бабуля, – отвечаем ей, – так мы и есть те самые «звери с Севера». Старушка аж рот раскрыла.
     Матрос Роберт Гареев:
     - Когда в январе входили в Грозный, город казался вымершим: мирные жители прятались в подвалах. Когда очищали квартал за кварталом от «духов» и стояли на блокпостах, горожане возвращались в свои квартиры. Когда же нас выводили в Моздок, жители Грозного со слезами на глазах просили: «Не уходите!»
     Матрос Игорь Макушин:
     - Нас учили воевать в поле, высаживаться на вражеское побережье, а бросили в зимний город. Но и там мы доказали, что «черные береты» – сила! Поэтому и гордимся службой в морской пехоте Северного флота. А еще мы выполнили перед Отечеством свой долг, хотя и высокой ценой. За время боев в Грозном пятьдесят четыре наших морпеха погибли, несколько пропало без вести, один – в плену, сотни раненых. Еще в Чечне не раз спрашивал себя: нам-то, «черным беретам», что здесь было делать? Ведь мы предназначены для другой войны. А потом подумал: так почему же кто-то, а не ты? И если не ты, то кто же?..
     О каждом из моих собеседников можно было написать многое. О том, как на блокпосту чуть не похоронила под собой пулеметчика Ивана Киселева рухнувшая сверху бетонная плита перекрытия и как чудом остался жив Игорь Макушин, у которого во время артиллерийского обстрела вдребезги разнесло соседнюю с его постом комнату. О том, что Дудаев объявил морскую пехоту Северного флота «врагом номер один», и на «белых медведей» повели настоящую охоту: за голову матроса-североморца боевикам обещали платить пятьсот долларов, прапорщика или офицера морской пехоты – полторы тысячи. О том, что 1 апреля 1995 года у погибшего заместителя командира второй десантно-штурмовой роты по воспитательной работе старшего лейтенанта Сартина родился первенец – сын. И о многом, многом другом.
     Однако после возвращения «черных беретов» в Кольское Заполярье много спорили, мол, стоит ли называть в открытой печати фамилии парней? Ведь в то время дудаевцы грозились расправиться с каждым участником зимнего штурма Грозного либо его родными. Поэтому каждое слово в СМИ на тему первой чеченской кампании выверяли придирчиво...
     Так и пролежала в блокноте эта «нерождественская история» пятнадцать лет. Однако в памяти старожилов Спутника и участников того штурма ежегодно воскресают январские дни, когда десантно-штурмовой батальон морской пехоты Северного флота, верный традициям «черных беретов», чести бригады не посрамил.