100 тысяч пушек с берегов Волги
     Из окна его кабинета виден необычный памятник. На постаменте красуется (иначе и сказать нельзя!) свежевыкрашенная танковая тележка, а на ней ракеты.
     - Эта ракетная система тоже воевала, – пояснил мне академик Савин, – но только в «холодной войне». А она продолжалась несколько десятилетий и началась сразу же после «горячей». Так что я всю жизнь, образно говоря, на разных фронтах...
     - Анатолий Иванович, вы странный человек. У меня такое ощущение, что вы везде есть и в то же время вас нет.
     - Как это?
     - Люди не подозревают, что по улицам Москвы рядом с ними ходит удивительный, легендарный человек, с которым напрямую связана история страны, ее достижения, ее будущее.
     - Вы преувеличиваете.
     - Отнюдь! И это я попытаюсь доказать. Итак, представьтесь: кто вы?
     - Я – специалист в области автоматического регулирования, радиолокации и глобальных сетевых систем.
     - То есть в вашем распоряжении весь земной шар?!
     - Это точно... Вообще-то я – вооруженец до мозга костей, как принято говорить. Почти с детского возраста и до сегодняшнего дня я занимаюсь оружием. Во время войны попал на артиллерийский завод № 92 в городе Горький, и оттуда начался мой путь. Все последующие годы я был связан с боевой техникой. Я был артиллеристом, делал пушки, которые сыграли очень большую роль в Отечественной войне. Таких заводов было немного, они находились в стадии эвакуации, и наш завод оказался головным по производству дивизионной и танковой артиллерии. Выпустили мы тогда в общей сложности сто тысяч пушек. На 92-м заводе и началась моя творческая деятельность. На нем я и работал в течение всей войны.
     - А начало?
     - Я был студентом, так как окончил всего 4 курса МВТУ. Попал на завод из народного ополчения. Сразу после начала войны все студенты записались в ополчение. Но перед отправкой на фронт пришел приказ Сталина, в котором говорилось, что студентов старших курсов военных специальностей направить на оборонные заводы. Там не хватало кадров. И весь наш поток был отправлен на Горьковский завод. По-моему, человек сорок студентов туда приехали. Я работал мастером в цехе противооткатных устройств. Там предложил ряд новшеств для танковой пушки Ф-34... Однажды на завод приехал Устинов. Вместе с Еляном они назначили меня главным конструктором завода. Мне было 22 года.
     - Справились?
     - А иначе было нельзя – шла война! Во время Сталинградской битвы нужно было огромное количество пушек. И задача была увеличить производство в 20 раз. Благодаря новым технологиям, изобретательству и конечно же самоотверженной работе коллектива эту задачу удалось решить.
     - А создавать пушки сложно? На первый взгляд ничего особенного в них нет. Или так только кажется?
     - Может быть, по сравнению с тем, что мы сейчас проектируем, пушка и кажется простой конструкцией, но в то время ее создание было сложным делом. Ведь не было ни вычислительной техники, не существовало автоматических приборов, способных упрощать очертания пушки, и так далее. Да и наука тогда не была столь развита, а потому не могла в полной мере помогать конструкторам. А потому все делалось вручную, во многом полагались на опыт и интуицию. Но главное – изготавливать пушку было очень трудно. Ствол должен выдерживать большие нагрузки, так как время существования пушки определялось количеством выстрелов. Металл был специальный. Нарезка ствола внутри – очень тяжелый технологический процесс. Все детали лафета испытывают огромные нагрузки, и их нужно было рассчитывать. Так что задача была непростая.
     - И она была решена в кратчайшие сроки?
     - Нас спасло то, что завод был молодой. Он был прекрасно сделан. Все – от выплавки металла и до отстрела готовых пушек – можно было сделать на заводе. Это был сплав технологов, конструкторов, мастеров и рабочего класса. Традиции горьковчан проявлялись в полной мере. Это ведь трудолюбивый народ, выросший из крестьянства, а значит, люди смекалистые, рукастые. В итоге пушку быстро запустили в серию, и она сыграла свою роль и в Сталинградской битве, и на всех фронтах Великой Отечественной...
     В начале 1942 года стало известно, что у немцев появились новые танки – «Тигр» и «Пантера», а также самоходная установка «Фердинанд». Броня у них была более мощная, и наши пушки ее не брали. А ведь наш завод поставлял их как для «колесной», так и «танковой» артиллерии, то есть против новых немецких танков надо было создать новую пушки и перевооружить ею армию. Задача, как вы понимаете, невероятно сложная. Был выбран калибр 85 мм, и трем конструкторским бюро было поручено срочно создать новую пушку. Нашему КБ, где я уже был главным конструктором, предстояло состязаться с КБ Грабина и еще одним специальным КБ. Всего за год нам удалось не только спроектировать и изготовить новую пушку, но и провести ее испытания. Мы провели отстрел пушки, получили одно замечание от военных, которое не так сложно было устранить. На первом этапе над нами подсмеивались, мол, как может какой-то Савин, студент, соревноваться с самим Грабиным?!
     Естественно, предпочтение отдавалось пушке Грабина. Мы отстреляли пушку первыми. Это было 31 декабря 1942 года. У нас гильза не очень резко выбрасывалась из ствола, она оставалась на лотке и ее требовалось смахнуть вручную. Других замечаний не было. Но мы увидели, что общее настроение приемной комиссии не в нашу пользу, а потому решили, что Грабин побеждает. Уехали к себе на завод. Настроение, конечно же, неважное. Около 12 часов накрыли стол в кабинете директора, чтобы встретить Новый год. Вдруг приезжает председатель комиссии и говорит, что ему надо срочно позвонить по ВЧ в Москву. «А что случилось?» – спрашиваем. «У Грабина пушка развалилась», – отвечает. Уже наступил Новый год, а мы этого и не замечаем...
     Дело в том, что Сталину, который внимательно следил за созданием новой пушки, уже доложили, что пушка Грабина хорошо себя зарекомендовала на первых этапах испытаний. Как же теперь ему сказать о неудаче?! Сталин Грабина знал хорошо, а обо мне только слышал – не более того... И тогда Устинов – он был мудрым и хитрым министром – распорядился прислать конструкторов из КБ Грабина на 92-й завод, то есть к нам, и вместе доделать пушку. Не стали говорить, кто ее сделал, просто дали общее название – ЗИС-С-53. Мне поручили ее довести до ума, и все танки к сражению на Курской дуге нам удалось перевооружить на новую пушку. Вот такая случилась история...
     - Ваше впечатление о Дмитрии Федоровиче Устинове?
     - Во время войны мы встречались лишь однажды, а потом часто.
     - Он вам нравился?
     – О нем до первой встречи я ничего не знал. И это понятно: нарком вооружений и студент – что у них общего?! Но оказалось, что много... Вдруг в цеху, куда он пришел, я увидел молодого, красивого парня с залихватским чубом. Оказывается, он хорошо разбирается в технике, в технологии. Он сразу же оценил мое предложение по противооткатному устройству. Так как его интересовало все, что могло сократить сроки изготовления пушек, количество дефицитных материалов, он моментально принял решение о строительстве нового специального цеха для производства противооткатных устройств. Через 26 дней новый цех начал выпускать продукцию! Вот такие были тогда темпы. Устинов поддержал меня, приказал срочно провести испытания моего устройства. Признаюсь, мне было приятно, что сам нарком так быстро оценил мое изобретение. После войны нам приходилось встречаться с Устиновым уже по другим поводам – ведь он всегда, как и я, был связан с вооружением.
     - В 1945 году все изменилось?
     - Конечно. Военные заказы сняли, а завод огромный – за войну он сильно разросся. Что делать? Амо Сергеевич Елян еще до войны побывал в Баку у нефтяников, познакомился с их проблемами. После войны договорились запустить у нас полный комплект нефтяного оборудования.
     - Трудно конструктору «перестраиваться»?
     - В конце концов, везде механика. А потому было совсем не трудно. Народ был мобилизован, все было по силам. Надо – значит, надо! Оборудование начали делать, поставляли его нефтяникам. Но вдруг – новое задание чрезвычайной важности. В 1946-м для нас начался атомный проект.
     «Вертушки» для атома
     - Как именно для вас лично он начинался?
     - Приехали Кикоин, Вознесенский и еще четверо молодых специалистов. Говорят, надо необычную «вертушечку» сделать.
     - Неужели сразу разговор о центрифугах пошел?
     - Нет, поначалу о газодиффузионных машинах. О сути процесса ничего не говорили. Лица у них были «сугубо секретные», ничего лишнего им не разрешали говорить. Приблизительно год мы общались, они постепенно начинали разбираться в наших делах...
     - Не вы в их, а они в ваших?
     - Конечно. Газовые потоки довольно сложные, ими нужно управлять, аэродинамических проблем было вполне достаточно, а они в них «плавали». Мы привлекли ЦАГИ, оттуда толковый генерал к нам приехал. Компрессор – а это основная часть диффузионной машины – спроектировали вместе с ним. С фильтрами намучались. Их чуть ли не иголками предлагали физики колоть, но потом нашли методы спекания разных материалов... В общем, стали понятны все трудности создания таких машин, и мы приступили к их проектированию. К примеру, никто не знал коэффициент разделения. А он настолько ничтожный, что заметить его трудно... Мы сделали 16 блоков, получился каскад из 16 диффузионных машин. Переправили их в Москву к Курчатову. Там Кикоину удалось померить коэффициент разделения – получается! И тогда остановились на нашем методе. Ведь было запущено несколько вариантов – по-моему, одновременно шло пять проектов.
     Получилось так, что мы вырвались вперед, и у нас началась серьезная работа. Вышло Постановление ЦК партии и Совета министров СССР, и у нас было организовано специальное ОКБ. Я стал его главным конструктором. Мы оставили в этом ОКБ и артиллерию, и все остальное, но центр разработок сосредоточился на газодиффузионных машинах для разделения урана. Проблемы сложнейшие – от новых материалов до специальных покрытий, работа в вакууме, ну а протяженность цехов – до километра.
     - На велосипеде мастерам-наладчикам приходится ездить – сам видел!
     - Это были очень необычные предприятия, ничего подобного в мире не было. Параллельно нашему в Ленинграде работало еще одно КБ. Но у них машины получились хуже.
     - А вы умеете проигрывать?
     - Не знаю. Не пробовал. Так получилось, что ни одного проекта у меня впустую не прошло. Хотя потом пришлось переключиться на совсем другую область...
     - Об этом мне рассказывали в Горьком. Мол, на взлете Савин неожиданно оставил ОКБ и перешел на ракеты.
     - Меня переводили и просили – а чаще всего приказывали – заниматься тем, что было нужнее для обороны страны. Но неверно думать, будто я ушел в другую сферу. Нет, все находилось в одном ведомстве, и командовал им Берия. Производство газодиффузионных машин было налажено, уран-235 для атомной бомбы начал накапливаться, а посему начальство посчитало, что вместе с Еляном будем полезнее на новом месте. Точнее, поручение в первую очередь касалось Эляна, а уж он меня взял с собой. Американцы считали, что потребуется минимум 20 лет, чтобы мы смогли наладить производство обогащенного урана. Мы же уложились в четыре года.
     - Почему?
     - Во-первых, мы не знали, что они отвели нам 20 лет, а во-вторых, понимали, что нужно создать атомную промышленность в стране в кратчайшие сроки. Работали день и ночь. Вот и весь секрет.
     - Запомнилось многое?
     - Конечно. Однажды к нам приезжает вся команда – Курчатов, Ванников, Доллежаль, другие атомщики. Они видели, что мы выполняем задания быстро и качественно, а потому вновь обратились за помощью. Доллежаль был главным конструктором первого реактора. Так вот, под реактором был поддон, и на него должны были выгружаться урановые блочки. Но система не работала. На каждый канал – а их, по-моему, две тысячи – был свой маленький механизм, и, естественно, в этой огромной конструкции – вода к тому же кругом лилась – постоянно шли сбои. Это было начало 1948-го, сроки пуска первого котла поджимали. А у нас с диффузионными машинами дело шло хорошо, вот они и приехали за помощью. Нам пришлось включиться и в это дело. Оно оказалось сложным. На заводе поставили макет реактора и на нем вели эксперименты. Тут и пригодился военный опыт: мы сделали конструкцию, аналогичную артиллерийскому стволу, в которой были дырки, а внутри находился шток – тоже с дырками. Казалось бы, грубый механизм, но работал он точно и надежно. И вот таких штук для реактора мы наделали очень быстро. Потом та же команда приехала второй раз. Мы продемонстрировали им нашу конструкцию, все были довольны. Этот случай, на мой взгляд, во многом определил судьбу ОКБМ – мы начали заниматься проектированием урановых котлов. Второй из них сделан нами полностью. Его главным конструктором был Анатолий Петрович Александров, будущий президент Академии наук СССР. И котел на тяжелой воде тоже мы проектировали.
     - Вы стали своеобразной «палочкой-выручалочкой». Так говорили о вас...
     - У конструкторского бюро были прекрасные традиции. Многие годы оно было разделено на две части – артиллерийское и атомное. Я возглавлял и то и другое. При необходимости конструкторские силы перебрасывались на нужное направление. И у нас была прекрасная производственная база, которая позволяла любые идеи воплощать в металл. В других коллективах ничего подобного не существовало. Поэтому наши успехи вполне объяснимы.
     Когда летают «Кометы» и «Беркуты»...
     - Почему же вас все-таки забрали из Горького?
     - В 1949 году сделали атомную бомбу и взорвали ее. Я занимался котлом на тяжелой воде. Обстановка в мире складывалась тревожная. У нас были единичные экземпляры бомб, а у американцев – три сотни. Они планировали начать войну против нас. Поэтому первостепенной задачей для нас стала защита от атомной бомбы. У американцев уже были «летающие крепости», которые могли долететь и до Москвы. И тогда было принято решение сделать вокруг Москвы новую систему обороны. Было организовано КБ-1, в нем главным конструктором стал сын Берии Сергей. Сначала директором был назначен кто-то из заместителей министра, но он не справился. И тогда возглавить КБ-1 предложили Еляну. В то время он был заметной фигурой в промышленности, и его забрали из Горького.
     - Сам Берия шефствовал над этой проблемой...
     - Прежде всего сам Сталин. А Берия выполнял его указания. 1-е Главное управление создавало атомную бомбу. А 3-е Главное управление, построенное по такому же принципу, предназначалось для защиты от ядерного нападения. КБ-1 было в нем головной организацией. Дело было совсем новое. Если по баллистическим ракетам какие-то материалы были в частности из Германии, то по управляемым ракетам вообще ничего не было. На первом этапе дела шли плохо, вот Сталин и Берия решили поручить это дело Еляну. А он уже привлек нас. Кстати, я впервые за многие годы ушел в отпуск и уехал на курорт. Вдруг получаю телеграмму, что надо немедленно явиться в Москву по такому-то адресу. Приезжаю. Мне дали номер в гостинице «Москва» и не отпускали даже в Горький, чтобы взять необходимую одежду. Так, в летнем, и ходил до поздней осени. Как во время войны работали. Для нас она долгие годы не кончалась. По-моему, даже сейчас продолжается... Елян был превосходным организатором, и дело потихоньку пошло. Первая работа это морская крылатая ракета. Это был проект Сергея Берии. «Комета» стала первой в мире крылатой ракетой. Она подвешивалась под самолет, потом сбрасывалась, сначала шла в луче, а потом начинала работать головка самонаведения. Цель – боевые корабли. Она должны была уничтожать авианосцы.
     * * *
     Чтобы восстановить хронологию событий, хочу воспользоваться воспоминаниями Сергея Лаврентьевича Берии, которыми незадолго до своей смерти он решил поделиться с общественностью. В них сын Лаврентия Берии попытался реабилитировать, более того, защитить своего отца, но это сделать ему не удалось – он слишком мало знал о реальной ситуации, которая складывалась еще в те годы, когда его и на свете не было. Конечно, преданность отцу похвальна, но даже от сына ожидается объективность. Впрочем, о его искренности пусть судят потомки, а для меня воспоминания Сергея Берии интересны и ценны рассказом о появлении крылатых ракет и о создании легендарного «Кольца вокруг Москвы». Итак, слово С.Л. Берии:
     «В течение четырех лет мы разработали самолет-снаряд. Изделие пошло в серию под названием «Комета». Это реактивная машина с треугольным крылом – эдакая крылатая ракета. В качестве учебной цели представили устаревший крейсер «Красный Кавказ». С корабля сняли экипаж, предварительно установили рули для движения по кругу диаметром в 30 км. Мы несколько раз просадили берег «пустыми» снарядами. Напоследок нас попросили показать, удастся ли потопить корабль одним снарядом с зарядом взрывчатки? Ни один из адмиралов не верил в это, но мы «Красный Кавказ» потопили с первого раза.
     К моменту завершения программы в разгаре была корейская война. «Комету» еще официально не поставили на вооружение, но уже изготовили серию из 50 единиц. Сталин созвал Совет обороны, пригласил нас, авиаконструктора Микояна, который разрабатывал сам снаряд. Тогда Сталин спросил, а сможем ли мы потопить американские авианосцы? Их тогда у берегов Кореи было восемь. Мы, конечно, заявили, что сможем. Сталин страшно обрадовался. Но отец и маршал Василевский возразили, что применять снаряды против авианосцев нельзя ни в коем случае: они-то поразят цель, но американцы ответят ядерным ударом по Москве. Сталин страшно рассердился: как это, Москва не защищена? Нас в этот момент из зала заседаний выставили – не по чину в такой дискуссии участвовать».
     Как всегда бывает, решение одной проблемы порождает появление новых. Чаще всего их намного больше, так как развитие науки и техники устремляется по разным направлениям. Не все они приведут к успеху, но два-три обязательно достигнут конечной цели. Так случилось и на этот раз.
     Рассказывает Александр Павлович Реутов, один из ведущих специалистов по радиоэлектронному оружию:
     «В одну из летних ночей 1950 года Куксенко вызвали на «ближнюю дачу» – кунцевскую квартиру Сталина. Хозяин квартиры принял Павла Николаевича в пижаме, просматривая кипу бумаг на диване. Через некоторое время, оторвавшись от чтения документов, Сталин задал вопрос:
     - Вы знаете, что неприятельский самолет в последний раз пролетел над Москвой 10 июля 1942 года? Это был одиночный самолет-разведчик. А теперь представьте себе, что появится в небе Москвы тоже одиночный, но не самолет-разведчик, а носитель атомной бомбы. Выходит, что нам нужна совершенно новая ПВО, способная даже при массированном налете не пропустить ни одного самолета к оборонному объекту. Что вы можете сказать по этой проблеме?
     - По нашим оценкам, перспективные системы ПВО должны строиться на основе сочетания радиолокации и управляемых ракет «земля – воздух» и «воздух – воздух», – ответил Куксенко.
     После этого, по словам Павла Николаевича, Сталин задал ряд вопросов по столь непривычному для него делу. Радиоуправляемое ракетное оружие находилось в зачаточном состоянии, и для Сталина это было новое военно-техническое направление. Куксенко подчеркнул, что сложность и масштабность проблем здесь соответствует уровню создания атомного оружия».
     Решения тогда принимались быстро. Было создано мощное КБ-1. Главными конструкторами его были назначены Куксенко и Сергей Берия. Система, которую они начали создавать, назвали «Беркут» – по начальным слогам их фамилий. Но решающий вклад в ее появление внес, безусловно, Александр Александрович Расплетин, которому суждено будет возглавить это направление в нашей оборонной промышленности.
     Старший Берия, как и приказал Сталин, решил придать работам «атомный» размах. Но средств в стране не хватало, и тогда он принял решение на первом этапе работ все поручить 1-му Главному управлению, то есть ведомству, создававшему ядерное оружие и которым он руководил.
     Как и в начале атомного проекта, по предприятиям и научным учреждениям была «раскинута кадровая сеть»: лучших специалистов отбирали в новые КБ и на новые предприятия. Чаще всего согласия не спрашивали, мол, «надо», и люди, привыкшие к жесткой дисциплине недавнего военного времени, не расспрашивали, куда и зачем их направляют работать.
     Так произошло и с Анатолием Ивановичем Савиным.
     * * *
     Наша беседа продолжалась. Я спросил:
     - Не могу понять: вас постоянно бросали на совершенно новые дела, и каждый раз вы справлялись с заданием. Как вы считаете, почему?
     - Специалистов не было, и потому подбирали тех людей, которые могли легко осваивать новое. Я получал образование в Бауманском институте, оно было великолепным. Мы изучали и физику, и математику, и механику. Основы были, и их надо было правильно использовать. Коллективно рождались новые направления в науке... Я принадлежу к особому поколению. Мы закалены войной, и поэтому понимали, что нельзя ни от чего отказываться. Так что поколение, которое я представляю, совершенно необычное. И это относится не только к атомным, ракетным, оборонным направлениям, но и к сельскому хозяйству, к строительству, ко всему. Люди сопротивлялись тяготам и лишениям, и сопротивлялись от всей души, как говорится.
     - Вы работали и встречались со многими выдающимися людьми. Кто помнится особенно?
     - Первым, конечно, назову Амо Сергеевича Еляна. Я не встречал еще такого же человека, который столь бы быстро реагировал, соображал и принимал решения. Он ночью ходил по цехам. Однажды подходит к сверлильному станку, видит, что у рабочего ничего не получается. Он берет пластинку, крепит ее на верстаке, берет напильник и снимает слой окалины. Потом ставит пластинку на станок и делает необходимое отверстие. Сверло, конечно же, целое. И ничего не говорит рабочему, но тот все прекрасно понимает. Теперь он делает так, как показал Елян. Казалось бы, простая ситуация, но она точно характеризует Амо Сергеевича.
     - Когда речь заходит о прошлом, то чаще всего вспоминают ученых, конструкторов, но почти не говорят о директорах предприятий. Это несправедливо!
     - Безусловно! Такие директора, как Елян, руководили головными предприятиями страны, и без них не было бы ни Победы, ни наших достижений по созданию ракетной и атомной промышленности. Мы работали с выдающимися организаторами промышленности, и они во многом определяли достижения нашей Родины.
     - Ракеты – это новый этап жизни?
     - Безусловно.
     - И что характерно для него?
     - Существовала прямая связь между правительством и исполнителями. Осуществлялся постоянный контроль хода работ. Когда надо было, помогали. Если требовалось, поддерживали. Контакты были постоянными. И это, конечно же, помогало нам. Сейчас власть, к сожалению, действует иначе.
     - Их это просто не интересует?
     - Как это может быть?! Ведь сейчас все связано с космической обороной, на ней все держится. Ведь воевать-то в наше время нельзя!
     - Что вы имеете в виду?
     - Сейчас если война начнется, то погибнет весь мир. При более или менее серьезной схватке обязательно будет применено ядерное оружие. А оно такой мощности, что две-три бомбы, и таких городов, как, скажем, Москва или Нью-Йорк, просто нет – они перестанут существовать. Мощность у бомб невероятная... Лучше об этом не говорить!
     - Вы начинали работать по обороне Москвы от ядерного нападения. Но задача-то казалась нереальной, разве ее можно было решить на практике?
     - Поначалу казалось, что и бомбу нельзя сделать. Сделали! Считали некоторые, что и Москву нельзя защитить. Защитили! Нерешаемых проблем нет, если есть люди, которые способны их решать. У меня было специальное ОКБ, которое сделало первую крылатую ракету, потом первую ракету «воздух – воздух», а потом все модификации для новых носителей. Чуть позже зашла речь о защите от ядерного нападения, то есть на первый план вышла противоракетная оборона.
     Что делать на орбитах?
     Я спрашиваю Анатолия Ивановича:
     - Итак, вы пришли в КБ-1. Там занимались крылатыми ракетами...
     - Не только. У меня было вооружение самолетов крылатыми ракетами, но не только ими. Первые системы у истребителей «воздух – воздух» мы тоже начинали. А потом мне пришлось перейти на космическую тематику.
     - КБ-1, как мне кажется, начало распадаться. Не так ли?
     - Было три КБ. Одним руководил я, другими Кисунько и Расплетин. Вдруг главным направлением стало ракетное. Хрущев объявил, что авиация нам не нужна, мол, ракеты теперь самое главное. Меня начали сильно «прижимать». Мое КБ тоже решили передать в распоряжение Кисунько. Я не согласился с тем, что авиационную тематику нужно закрывать. Однако ко мне не прислушались. И тогда, чтобы спасти коллектив, который наверняка растворился бы в КБ Кисунько, я решил заниматься совсем новыми делами и проблемами. Понятно, что это был космос. Я связался с Челомеем.
     - Владимир Николаевич тогда был всемогущим?
     - Конечно. У него была прямая связь с руководством страны, он был в фаворе, так как у него заместителем был Сергей Хрущев. Мы договорились с Челомеем, что я буду заниматься противоспутниковой обороной и морской космической разведкой.
     - Тогда Челомей намеревался «захватить» весь космос?
     - Он соперничал с Королевым, но у Челомея были только ракетчики и баллистики. Очевидно, кто-то посоветовал ему связаться со мной.
     - Какое впечатление он на вас производил?
     - Большой фантазер. И позер. У него были большие возможности при Хрущеве. А до этого у него не было ничего...
     На снимках: Н.С. ХРУЩЕВ в новосибирском Академгородке, 1960 г.; Г.В. КИСУНЬКО; Танк Т-34 с 85-мм пушкой ЗИС-С-53; В.Н. ЧЕЛОМЕЙ; Д.Ф. УСТИНОВ, Б.Л. ВАННИКОВ, А.И. ЕФРЕМОВ, В.А. МАЛЫШЕВ (слева направо), 1943 г.; А.А. РАСПЛЕТИН (справа) с начальником КБ-1 В.П. ЧИЖОВЫМ на Красной площади, 1 мая 1961 г.; В.Г. ГРАБИН.
     (Окончание следует).