Немецкие подвижные соединения беспрепятственно вышли через брешь шириною в 130 километров в тыл Минскому укрепрайону. По сути, командование Северо-Западного фронта должно было отвечать за падение Минска наравне с Павловым, но обвинений в адрес его представителей выдвинуто не было (хотя, положа руку на сердце, надо признать: они и не могли при всем старании привести в боеспособное состояние литовские части и двинуть их в бой – ошибка была допущена Москвой еще в 1940 году, когда по политическим мотивам литовским частям доверили защиту «социалистического Отечества»).
     Историки предпочитают не вспоминать и о том, что к вечеру первого дня войны на Западный фронт прибыла группа руководителей Наркомата обороны: заместители наркома обороны маршалы Кулик и Шапошников. Кулик 23 июня улетел в Белосток, чтобы оказать содействие управлению действиями 3-й и 10-й армий и организовать контрудар силами конно-механизированной группы генерал-лейтенанта И.В. Болдина (первого заместителя командующего Западным фронтом), а Шапошников остался в штабе фронта. Но фактически помощи командованию Западного фронта они не оказали, став лишь свидетелями разворачивающейся трагедии.
     В своей книге ветеран военной контрразведки Б. Сыромятников приводит некоторые малоизвестные обстоятельства ареста генерала Павлова. «Сегодня, – пишет он, – есть все основания полагать, что вина Д.Г. Павлова в катастрофе, которая произошла на Западном фронте, минимальна и что расследование этой катастрофы, результатом которой стал расстрел Павлова и его генералов, было сфальсифицировано». Роковую роль в его судьбе сыграл Мехлис, вновь возглавивший с началом войны армейские политорганы. Именно он настоял на аресте Павлова, назвав его «открывшим фронт немцам».
     Из сохранившихся свидетельств очевидцев событий следует, что представители военного командования (нарком С.К. Тимошенко, его заместитель Б.М. Шапошников, заместитель председателя Совнаркома К.Е. Ворошилов) пытались противиться расправе с Павловым и возражали против его ареста. Полковник Хаджи Умар Мамсуров (ставший после войны генерал-полковником, а тогда – сотрудник Разведуправления Генштаба РККА) написал в своих воспоминаниях, что он стал очевидцем разговора между Шапошниковым и Ворошиловым, когда решалась судьба Павлова.
     Разговор состоялся 27 июня 1941 года. Ворошилов сообщил Шапошникову, что имеет указание отстранить Павлова от командования и направить под охраной в Москву. Шапошников, согласившись, что Павлов – «командующий никудышный», высказался все же против ареста («Не тот теперь час, это вызовет тревогу и суматоху в рядах командиров».) Ворошилов согласился и написал текст шифротелеграммы на имя Сталина, в которой предлагал отстранить Павлова от командования фронтом и поставить во главе танковой группы, формирующейся в районе Гомеля – Рогачева из отходящих частей. Там к тому времени сосредоточились подразделения общей численностью до двух танковых дивизий.
     Тимошенко тоже пытался спасти генерала Павлова. Своей властью наркома обороны он назначил его на Украину командиром формируемого механизированного корпуса, и Павлов уже собирался туда убыть. Но верх взяла точка зрения Мехлиса (скорее всего, он лишь усердно ретранслировал указания из Кремля). 4 июля нарком обороны под давлением обстоятельств дал согласие на арест Павлова. По воспоминаниям начальника Могилевского управления НКВД, 6 июля утром он получил по телефону приказание Мехлиса, отданное «от имени правительства», выехать в город Гдов и арестовать бывшего командующего Западным фронтом. Когда могилевские чекисты прибыли в Гдов, там уже находились военные контрразведчики из 3-го управления Наркомата обороны (в тот период, поясним, военная контрразведка входила в состав военного ведомства).
     В тот же день, 6 июля, состоялось заседание военного совета Западного фронта, на котором обсуждалась судьба Павлова. И Тимошенко, и Ворошилов вновь высказали свои сомнения относительно обоснованности обвинения бывшего командующего фронтом в предательстве.
     Следствие по делу Павлова вели военные контрразведчики 3-го управления. Непосредственно им и его арестованными подчиненными занимались младший лейтенант госбезопасности В.И. Комаров и заместитель начальника следственной части 3-го управления батальонный комиссар Б.С. Павловский (до этого начальник Особого отдела НКВД при Военной академии им. М.В. Фрунзе). Первый допрос, состоявшийся 7 июля, длился 15 часов. Комаров позднее дорос по службе до должности заместителя начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР и был расстрелян в декабре 1954 года (ему, в частности, инкриминировали применение «незаконных методов следствия»). Не касаясь того декабрьского приговора, отметим, что Комаров обладал от природы большой физической силой и действительно не раз применял ее в отношении подследственных. Так что можно предположить, что допросы Павлова проводились достаточно жестко.
     Разумеется, не следует демонизировать следователей. Они были лишь винтиками тогдашней государственной машины, для которой человеческая жизнь – что генерала армии, что наркома внутренних дел, что секретаря ЦК партии – мало что значила. (Социологам и психологам еще предстоит понять, как в стране, где были законодательно закреплены идеалы свободы, равноправия и справедливости, стали возможны такие перекосы в работе правоохранительных органов.) Следователи, кстати, судя по протоколам допросов, весьма терпеливо выслушивали объяснения арестованных генералов Западного фронта...
     В 1988 году Борис Сыромятников встречался со своим коллегой генерал-майором в отставке М.А. Белоусовым, который, будучи молодым военным контрразведчиком, в июле 1941 года вместе с начальником 3-го управления Наркомата обороны комиссаром госбезопасности 3-го ранга А.Н. Михеевым находился в штабе Западного фронта и оказался в курсе некоторых деталей «дела Павлова». Белоусов рассказал следующее:
     «И Михеев, и я знали, что дело Павлова фальсифицируется, что он был доведен моральными и физическими пытками до такого состояния, что готов был подписать любое бессмысленное обвинение в свой адрес. Он рассчитывал, что на судебном заседании он заявит, что вынужден был оговорить сам себя, потому что был до предела измотан, кем и чем он не решался сказать. Однако суд его отказ от данных ранее показаний игнорировал, несмотря на всю их бессмысленность.
     О том, что Павлов оговаривает себя, Михеев доложил на Военном совете Ворошилову, Тимошенко и Мехлису. Однако верх взяла позиция Мехлиса. Именно Мехлис объявил Павлова предателем, сознательно открывшим фронт немцам. Поскольку прямой начальник Михеева маршал Ворошилов в конечном счете разделил позицию Мехлиса, Михеев не считал возможным выступить в этой ситуации против позиции маршала, он всего лишь был комиссаром 3-го ранга. Но вся эта история произвела удручающее впечатление на него и явилась причиной, почему он покинул Центр, добившись перевода на Юго-Западный фронт, куда взял с собой и меня».
     Наша справка. Анатолий Николаевич Михеев родился в 1911 г. В РККА – с 1928 г. В 1931 г. окончил военно-инженерную школу в Ленинградском военном округе. В 1931–1935 гг. командовал взводом, саперной ротой. Затем опять учился – сначала в 4-й пограничной школе НКВД, затем в Военно-инженерной академии им. Куйбышева. В 1939 г. с четвертого курса академии А.Н. Михеев был откомандирован в распоряжение НКВД и после ускоренной учебы на высших курсах работников контрразведки назначен начальником Особого отдела Орловского военного округа. Через несколько месяцев он стал начальником Особого отдела Киевского особого военного округа. В ту пору военные контрразведчики занимались пересмотром следственных дел на бывших военнослужащих, и Михеев отличался напористостью в реабилитации невинно пострадавших, чем обратил на себя внимание Тимошенко, командующего округом и будущего наркома обороны.
     Осенью 1940 г. 29-летний полковник Михеев был переведен в Москву и назначен на должность начальника Особого отдела Главного управления госбезопасности НКВД, а с февраля 1941 года он – начальник 3-го управления Наркомата обороны (военная контрразведка). Сразу после начала войны Михееву было присвоено звание комиссара госбезопасности 3-го ранга. В июле 1941-го он добился назначения на должность начальника Особого отдела Юго-Западного фронта, где мужественно принял смерть 21 сентября 1941 года, пробиваясь из окружения. На посту руководителя военной контрразведки его сменил 19 июля В.С. Абакумов, назначенный начальником Управления особых отделов НКВД СССР.
     Примерно так же, как и Борис Сыромятников, рассказывает об обстоятельствах трагедии генерала Павлова известный российский публицист Николай Зенькович: «Почему следствие столь усердно раскручивало версию предательского сговора с фашистами? Ее заданность, сквозившая в вопросах следователей, видна невооруженным глазом. Особисты сами додумались или исполняли чью-то волю?
     Ответ находим в материалах одного из заседаний Военного совета Западного фронта, которым тогда командовал маршал Тимошенко, а членом Военного совета был зампред совнаркома и нарком госконтроля Мехлис. В заседании участвовали также маршалы Ворошилов и Шапошников (а также начальник 3-го управления Михеев и начальник 3-го отдела Западного фронта. – Ред.).
     Когда речь зашла о деле генерала армии Павлова и других арестованных видных генералов, Мехлис заявил, что он подозревает бывшего командующего фронтом в сговоре с немцами, перед которыми Павлов открыл фронт.
     Тимошенко не поверил:
     - Какие у вас доказательства измены Павлова? – спросил у Мехлиса маршал.
     - Надеюсь, что Павлов сам запираться не будет, – многозначительно ответил Мехлис.
     Присутствовавшие притихли. Все знали, что Мехлиса на фронт отправил Сталин. А вдруг это поручение Сталина? Тогда понятно, почему следствие требует от Павлова признаний в измене.
     Неожиданно Тимошенко поддержал Ворошилов:
     - На каком основании вы подозреваете Павлова в пособничестве фашистам? – сердито обратился он к Мехлису. – В чем, по-вашему, Павлов не будет запираться?
     - Павлов часто впадает в невменяемость, – загадочно произнес молчавший человек со знаками различия бригадного комиссара. – В такие минуты он может подписать любое обвинение.
     Все повернулись к сидевшему на приставном стуле рядом с начальником Особого отдела фронта бригадному комиссару. Это был прилетевший из Москвы начальник Управления особых отделов Наркомата обороны (комиссар госбезопасности 3-го ранга Михеев. – Ред.).
     Тревожную тишину нарушил Тимошенко, спросивший, какие показания дают арестованные.
     - Павлов вину признал, – ответил бригадный комиссар, – остальные отрицают.
     - В чем вину?
     - В неподготовленности войск округа, в потерях авиации на пограничных аэродромах, в потере штабом округа связи с армиями, – перечислял бригадный комиссар. – Но продолжает упорствовать в отрицании предательства.
     - А у вас есть основания для того, чтобы предъявлять Павлову подобные обвинения?
     - Мы обязаны всесторонне ставить вопросы, – неуверенно произнес бригадный комиссар.
     Мехлис перевел обсуждение в политическую плоскость:
     - Товарищи, мы должны подумать над тем, как объяснить партии, народу, всему миру, почему Красная Армия отступает».
     И далее Зенькович высказывает свое небезосновательное мнение: «Вот она, разгадка! Собственно, на Павлова и его генералов была возложена вся ответственность за просчеты НКО (Наркомата обороны. – Ред.), Генштаба, Сталина, допущенные ими накануне войны».
     Из вышеизложенного следует, что командование Западного фронта стало отчасти жертвой исторических обстоятельств. Возможно, арестованным генералам и сохранили бы жизни, если бы не позиция Мехлиса. На его совести в годы войны не одна загубленная человеческая жизнь (вспомним, к примеру, трагедию Крымского фронта в мае 1942 года). В июле же 1941-го он инициировал аресты многих командиров Западного фронта. Командующий 4-й армией генерал-майор А.А. Коробков, как сообщает Б. Сыромятников, «был арестован не вследствие своей вины, а исключительно по квоте»! Эта квота «предусматривала наряду с арестом Павлова и его генералов арест одного командующего армией и одного командира корпуса. Поскольку судьба командующих 10-й и 3-й армиями была неизвестна (командующий 3-й армией генерал-лейтенант В.И. Кузнецов и командующий 10-й армией генерал-майор К.Д. Голубев вели бои в окружении. – Ред.), а Коробков оказался на месте, то и был арестован он. Хотя Коробков оказался единственным, кто вывел, пусть и с большими потерями, войска армии, сохранившие боеспособность». Таково горькое признание ветерана Великой Отечественной войны военного контрразведчика Бориса Александровича Сыромятникова – человека, знающего войну не понаслышке.
     Из политдонесения политотдела 11-го механизированного корпуса Военному совету Западного фронта от 15 июля 1941 года.
     Нападение фашистской Германии застало 11-й мк необеспеченным материально-техническим имуществом. Танков имелось: Т-26 – 242, огнеметов – 18, БТ-5 – 44, Т-34 – 24, КВ – 3. Танки Т-26 и БТ-5 составляли главным образом учебно-боевой парк, полученный на укомплектование из других частей.
     До 10–15 процентов танков в поход не были взяты, так как находились в ремонте. Артполки не были укомплектованы полностью орудиями, приборами управления, тракторами и автомашинами. Автомашинами корпус был обеспечен в пределах 10–15 процентов.
     Заместитель командира 11-го корпуса по политической части
     полковой комиссар АНДРЕЕВ.
     На суде генерал Коробков сказал, что «4-я армия, по сути, не являлась армией, так как она состояла из 4 дивизий и вновь сформированного корпуса. Мои дивизии были растянуты на 150 километров. Сдержать наступление трех мехдивизий противника я не мог, так как силы были незначительны и пополнение ко мне не поступало. Первые два дня начала военных действий моим частям двигаться нельзя было из-за огромного количества самолетов противника. Буквально каждая наша автомашина расстреливалась немцами. Силы были неравные. Враг превосходил нас во всех отношениях». Его слова подтвердил генерал Павлов: «Коробков удара трех механизированных дивизий противника выдержать не мог – ему нечем было бороться с ними». Но судьи не приняли во внимание эти показания. Генералов расстреляли «по квоте»...
     Этот год – год 65-летия Победы. На страницах газет начинают рассказывать о творцах Победы – прославленных советских полководцах. Это, безусловно, правильно и своевременно. Современное поколение россиян должно знать о них и гордиться ими. Но в исторической памяти нашего народа должны остаться и те военачальники, кто в неимоверно тяжелых условиях июня 1941 года принял на себя первый удар военной машины вермахта.

     

---

     Г.К. ЖУКОВ.
     К.Е. ВОРОШИЛОВ.
     Б.М. ШАПОШНИКОВ.
     Г.И. КУЛИК.
     А.Н. МИХЕЕВ.