- В конце 1944 года я приехала в Ярославль, где тогда стоял штаб нашего фронта, который находился в стадии расформирования в связи с выходом Финляндии из войны. Его войска стали постепенно перебрасываться на Дальний Восток – СССР готовился к войне с Японией. Но я-то на Дальний Восток не поехала. Пришла шифровка, чтобы я ехала в Москву, и после Нового года, в январе 1945-го, я уже была в Москве. Нас было шесть девчонок, приехавших с разных фронтов, и нас посадили в кабинет Селивановского, заместителя Абакумова. Мы сидели в его кабинете, работали, работали, работали...
     Однажды Абакумов вызвал старшую машинистку – а машбюро было большое, и все равно народу не хватало, работы было очень много, – видите, даже с фронтов вызывали. Он говорит: «Ну как дела? Как девчата, как они живут?» Старшая отвечает, мол, все устали, в отпуск хотят. «В отпуск рано, пусть подождут, – говорит Абакумов. – Но дайте им по окладу, а еще вас всех повезут на склад...»
     - Что за склад? Это как понимать?
     - Так война же, в магазинах ничего нет! И вот мы на автобусе приехали в переулок за ГУМом – там этот склад был. Вошли – точно вам говорю, прекрасно помню – полки, полки, полки, от пола до потолка, и на них рулоны, рулоны, рулоны... Где шерсть, где бостон, где что чего... Абакумов распорядился, чтобы каждая из нас выбрала себе по отрезу на платье! Конечно, глаза разбежались – и каждая себе выбрала кусок отреза. А мне – два куска отрезали! Я в этом деле соображала лучше – у меня мама шила, и меня научила. Я сообразила: там был рулон белого и рулон красного, какая-то шерсть, не очень, наверное, дорогая, но я постояла, посмотрела – из этого, пожалуй, юбку сошью, а из этого кофточку...
     - Скажите, а почему вдруг Абакумов так расщедрился?
     - Это не вдруг – просто он народ любил, о своих сотрудниках заботился, уважал их, какие бы должности они ни занимали. Он порядочный, человечный человек был!
     - Но вы же сказали, что ваше знакомство с ареста началось?
     - Ну да, но это уже после было. Как первый раз меня увидел – так сразу же и арестовал! Дело так было. Мы, прикомандированные, получали денежное довольствие не в финотделе, а в полуразрушенной церковке на Пушкарской улице. И вот как-то я пришла, а там стоят в очереди пять-шесть офицеров. Стоим, ждем, и тут кто-то меня спросил, с какого я фронта. Я ответила, что с Карельского, а кто-то сказал, что это теперь уже вроде бы Дальний Восток... Но я эту информацию мимо ушей пропустила. Мне это было и ни к чему – я зарплату получала.
     Вернулась я на место, и вдруг – звонок к старшей, мне сказали: «Козина, к Абакумову!» Пошла. Мы на седьмом этаже были, он на 4-м, я знаю. Я пришла, меня туда сразу пихнули – и вот так, в два ряда – красные лампасы в ряд так и стоят. И он там далеко сидит – такой злой был, сердитый, и на меня сразу: «Кто тебе сказал, что ваш фронт на Дальний Восток идет?»
     - Это же огромная тайна была, которую удалось сохранить – для японцев переброска наших войск с Европейского театра военных действий тогда оказалась полной неожиданностью!
     - Я ничего не ответила, потому что не успела даже сообразить. Но он и не слушал, кто мне сказал – ему это было не нужно, он просто говорит: «На шесть суток ее!», – и меня, так сказать, под руки, и все, и повели...
     - Действительно под руки?!
     - Нет, конечно! Я хорошо помню, как мы шли – совершенно спокойно с Градосельским – такой был мужчина молодой, высокий. Пришла, сняла ремень – вот и все. Он ушел, а мне дежурный показал – комнатка рядом. Столик, табурет. А сюда – полка откидная к стенке была прикреплена – ложиться нельзя. Ну я и отсидела шесть...
     - Обида на незаслуженное наказание осталась?
     - Какая там обида?! Я молодая была – все легко... Зато потом мы встретились с Абакумовым совершенно по-другому.
     - После отсидки?
     - Разумеется! Стала я работать, а вскоре почему-то старшая машинистка перевела меня в свой кабинет. Поставили мне столик в ее маленькой комнатушке, мою машинку, а все остальные машинистки сидели в большой комнате... Как-то я решила – пойду, посмотрю, как там девчонки, с которыми мы вместе работали. Прихожу, а никого нет! Возвращаюсь обратно, говорю: «Аня, а где ж девчата?» – «Работа кончилась, они по своим фронтам разъехались». – «А я?» – «Я не знаю», – говорит она мне. И что я должна делать? Ладно, работаю...
     И вот как-то встаю утром – а я дома жила – у нас такая черная тарелка, репродуктор, и говорят, что Абакумову присвоили звание «генерал-полковник». Пока я ехала, у меня возникла мысль: «А что я теряю? Сейчас я напишу рапорточек и тоже поеду...» Пришла, написала и печатаю на машинке: «В связи с тем, что я работаю здесь не по специальности, прошу меня откомандировать обратно на мой фронт». И все, расписалась: «Козина». Прихожу, сидит паренек, спрашиваю: «Вы не можете доложить Абакумову?» – «Доложу». И я ушла к себе на 7-й. А потом звонок: «Козина – к Абакумову!»
     - Как у вас на этот раз настроение было?
     - Совершенно спокойна была, думаю: сейчас он рапорт посмотрит и определит меня обратно. Наш фронт еще в Ярославле был... Прихожу, он меня нормально принимает, не так, как тогда, в первый раз, и один. Говорит: «Ну и что такое? Почему тебя используют не по специальности? Какая у тебя специальность?» Говорю, что я стенографистка, меня вызвали в командировку, но я работаю машинисткой.
     Он меня спрашивает: «Ну ты же москвичка...» Когда он успел это узнать? «Да, москвичка...» – «Так война же скоро кончится». – «Да, – говорю, – я понимаю». – «И чего ты, москвичка, поедешь на фронт? Оставайся здесь работать!» – «Хочу войну закончить на фронте. Вот кончится война – вернусь в Москву», – спокойно ему так говорю. Абакумов слушал, слушал, потом говорит: «Ну ладно, я подумаю! И потом скажу». На том я и ушла.
     - Что он вашей судьбой так озаботился?
     - На следующий день, утром, буквально только прихожу на работу – звонок, и опять «Козина – к Абакумову!». Иду и думаю: «Сейчас, наверное, скажет – уматывай!» Прихожу, а он сразу мне говорит: «Ну, вот что – я подумал и решил: будешь работать у меня. Мне такая стенографистка нужна – будешь работать моей личной стенографисткой».
     - Стали опять отказываться?
     - Нет, это я все так подумала – мы ж люди военные... А там в кабинете еще генерал Врадий был – начальник управления кадров и, видимо, заместитель по кадрам. Абакумов ему тихо так говорит: «Оформи ее моей личной стенографисткой и имей в виду: вот тут... – я точно не помню, он сказал то ли «мы ее», то ли «я ее», – наказывал. Сделай так, чтобы в личном деле этого не было». Врадий молча кивнул и исчез. Мне вроде тоже надо было уходить, но Абакумов продолжил: «Видишь, – он указал в конец своего длинного кабинета, – там стоит столик? И там телефон. Вот это твое рабочее место. Будешь приходить и здесь начинать работать независимо от того, здесь я или не здесь».
     - Работы очень много было?
     - Нет, наоборот – раза два он мне подиктовал, и все. Но приходила я на работу всегда точно, в утреннее время. Я работала нормальный рабочий день, как все машинистки: они в семь все заканчивали, и я так заканчивала работу и уходила. Он меня не задерживал никогда, никаких разговоров не было – почему или что? Наверное, я в первый же день спросила: «Можно мне домой уходить?» – «Можно»... Но точно я этого даже не помню. А он-то, оказывается, уезжал из кабинета в 5 – 6 утра! Бывало, что я приходила – он уходил, по коридору шел, и слышно было, как он разговаривал, и видно было, что он заходил в кабинеты, но к кому он заходил, с кем разговаривал – не знаю. Но не с начальством – кабинеты начальников по разным местам были, а рядом был, я бы сказала, рядовой состав.
     - Какой-нибудь «рабочий» эпизод вы можете вспомнить?
     - Знаете, в первые два дня работы у меня вообще не было. А потом вдруг утром 2 мая на моем рабочем столике зазвонил телефон «ВЧ». Беру трубку. Мужской знакомый мне голос сразу читает «шапку»: «Начальнику Главного управления «Смерш» генерал-полковнику
     т. Абакумову В.С. Спецсообщение. Сегодня, 2 мая 1945 года, Германия капитулировала. Передал Сиднев».
     - Сиднев – бывший начальник ГУКР «Смерш» Карельского фронта?
     - Он самый, его от нас на 1-й Белорусский перевели... И вот он передал и спрашивает: «Кто принял?» Но у меня-то проблема возникла, я впервые услышала слово «капитулировала»! Как мне его писать? А из трубки кричат: «Передал Сиднев. Кто принял, черт возьми?!» Я дописала и так тихо, боязливо, почти шепчу: «Козина». Тут он меня сразу узнал – может, и по голосу узнал, и уже не кричит, а спрашивает: «Как ты сюда попала?» В смысле – в кабинет к Абакумову.
     - Но ведь капитуляция Германии, как известно, была подписана 8 мая, в 22 часа 43 минуты...
     - Официально – да; а что было 2 мая – это вы у историков спросите. Я же прекрасно помню, в каком удивительном состоянии жила эти дни, со 2 по 8 мая 1945 года, после того памятного сообщения по «ВЧ» из Берлина. Меня переполняла радость! Хожу, живу, работаю, общаюсь с людьми – родными, знакомыми и незнакомыми, – и сама про себя говорю: «Люди! Вы еще не знаете, а война-то уже кончилась!» А потом было официальное объявление о капитуляции, праздник на Красной площади и салют... Народ ликовал и не расходился до утра!
     - Здорово! Кстати, после разговора с Сидневым, вам ваши бывшие сослуживцы не звонили?
     - Ну как же! Начальником секретариата там у него был Алексеев, и Сиднев ему сказал: «Наша стенографистка там, у Абакумова, работает!» Алексеев меня хорошо знал, мужик он был красивый, но никаких отношений у нас с ним не было, и я в жизни не думала, что он так ко мне привяжется... На следующий день меня зовут: «Козина, на «ВЧ»!» Я ж не знаю, кто меня там... Алексеев! «Ай-ай-ай! Как ты там, ты что, замуж не вышла?» Говорю: «Не вышла!» – «Ха-ха-ха! Чего ты так?» – «Никто не берет». И пошло, и поехало, и уже каждый день в 7 часов Козина на «ВЧ». А потом он приезжает – жениться собрался. Но это было потом...
     - Зинаида Павловна, извините за вопрос, но после ареста Абакумова на него столько различных «собак» повесили... Не испытывал он к вам, так сказать, какого-то личного интереса?
     - Да ну, что вы! Отношений никаких не было – чисто рабочие. Он работает, и я работаю... А чего только про Виктора Семеновича не написали – это уж действительно! Мол, сколько он всего «нахапал»! Ничего он не хапал... О его личной жизни я точно не знаю – Тоня была ему жена или не жена, но ее все знали, хотя в кабинет к нему она никогда не ходила. Она в секретариате работала, в морской контрразведке, на другом этаже. В столовую мы все вместе ходили. Такая же девочка, как мы были, моя ровесница, по-моему, никакой одеждой она не отличалась. Только если я в гимнастерке ходила, то она в обычном платье... Хотя нет, точно скажу, – Абакумов на ней женился, потому как потом я встретила ее в Московском управлении. Мужу и жене вместе работать было не положено, вот ее туда и перевели. Посмотрите, насколько он был честен: никому не положено – значит, и ему не положено...
     

     Справка. Абакумов был арестован в Москве 12 июля 1951 года и доставлен в «Матросскую тишину», где его поместили в одиночку. В целях конспирации его обозначили как «заключенный № 15». И только начальник тюрьмы знал, что это бывший министр госбезопасности. На следующий день арестовали жену Абакумова – Антонину Николаевну, тридцати одного года, и с двухмесячным сыном на руках заключили в Сретенскую тюрьму МВД. Она вскоре умерла.
     

     Однажды я ему говорю: «Вы знаете, у меня очень мало работы» – «Ну и что тебе?» – «Я практически ничего не делаю, у меня скорость теряется». Он смотрит, ничего не говорит. Спрашиваю: «Вы могли бы мне разрешить, чтобы я сама поискала, кому нужна стенографистка? Я с удовольствием поработаю... В следственный я бы пошла, потому что на фронте я в следственном работала». Пошла в следственный: «У вас есть работа для стенографистки? Я могу у вас работать в свободное время». – «Как это?» Объясняю. – «Хорошо»...
     - И как у следователей?
     - Меня уже настолько там запрягли, я всем была нужна... Там ведь только прикомандированных со всех фронтов было 93 следователя. Было так: в 9 вечера у 4-го подъезда автобус стоит, спускаюсь туда, еще две стенографистки, следователи, и нас везут в Лефортово, там по кабинетам расходимся, допрашивать. В 5 утра все заканчивают, автобус довозит нас до метро, и все разъезжаются по домам. Не знаю, успевали ли позавтракать, но отдохнуть можно было столько, чтобы в 10 вернуться на рабочие места... Приезжаю на работу к 10.00 и должна успеть расшифровать и отдать все, что записала... А тут еще надо и к этому следователю зайти, и к тому подойти – круговорот был постоянный, и это каждый день.
     - Кого же тогда там допрашивали?
     - А кто его знает? Предатели, каратели, шпионы... Но точнее не знаю, и вспомнить никого не могу... Тем более что было так: следователь задает вопрос, я его записываю, он допрашивает, а ответ он по-своему передает... Вот такая была работа. Кстати, грубостей не было, не то чтобы рукоприкладства.
     - Долго у вас такая работа продолжалась?
     - Да нет. Как я вам сказала, Алексеев жениться задумал, и мне предложил: «Просись на 1-й Белорусский!» Тогда я говорю Абакумову, что хочу на 1-й Белорусский. Он: «Ну и зачем тебе туда? Ты ж москвичка, что ты там будешь делать?» – «Да вот...» – «Ну и что, и кто, как фамилия?» – «Алексеев». «Это тот, что у Сиднева?» Представляете?! Абакумов помнил, что некто Алексеев у Сиднева в оперцентре работает! Скольких же он вообще знал?..
     - Как понимаю, к Абакумову вы уже не вернулись?
     - Да, по возвращении из Германии нас – ни меня, ни мужа – в центральный аппарат почему-то не пустили, направили в Московское управление. Вскоре Виктор Семенович стал министром госбезопасности СССР, а мы переехали в областной тогда город Великие Луки – в территориальное управление МГБ.
     - Арест Абакумова в 1951 году вас как-то коснулся?
     - К счастью, никак! Подробности этого я узнала из печати, а больше я ничего не знала... Но теперь мне известно, что по архивным материалам разыскивали всех, с кем Виктор Семенович когда-то общался. Почему же меня не искали? Не знаю! Ведь где-то было мое личное дело, где-то приказ был... А может, просто не нашли? Когда я в Германию уехала, личное дело туда не посылали, я была в отпуске. Потом фамилию сменила... В общем, не знаю!
     - Как потом сложилась ваша судьба?
     - Службу так и закончила младшим лейтенантом, после того как умер Сталин, начались сокращения – и в основном за счет женщин-военнослужащих... До 20 лет, до пенсии, не хватило 30 дней... Работала. Ну а в последнее время, как вы знаете, фронтовикам дважды присваивали звание, и я теперь старший лейтенант в отставке.
     Заканчивая свой рассказ про Виктора Семеновича Абакумова, я скажу так: он любил и людей, и свою работу, и вообще любил жизнь.
     На снимке: В.С. АБАКУМОВ (справа) и Н.Н. СЕЛИВАНОВСКИЙ, 1945 г.