- Александр Александрович, какую цель вы ставили перед собой и своей киносъемочной группой, убывая в длительную командировку в Афганистан?
     - Я мечтал именно о такой командировке - не на 5-6 дней, а на более длительный срок, чтобы оказаться в центре событий. Картина о военных трубопроводчиках, которую нам предстояло снимать, сначала должна была стать учебной, но я стремился повысить ее статус - документально рассказать о людях и событиях, которые там происходили. О том, как наши молодые люди - солдаты, младшие и старшие офицеры - умеют любить свою Родину и верно ей служить, как это парадоксально ни звучит применительно к афганской теме. И в советское время, и до него, и после эти каноны - офицерская честь, солдатский долг - незыблемы. В 1988-м все понимали, что, возможно, ввод наших войск в Афганистан был ошибкой. Но коль уж мы оказались там, то свои боевые знамена позором запятнать не должны. Люди в погонах выполняли свой долг...
     Это ведь сейчас афганскую эпопею называют войной. А тогда невесело шутили: не было, мол, вторжения Батыя на Русь, он просто ввел ограниченный контингент своих войск...
     - А почему ваш выбор при съемках пал на тыловые структуры?
     - Потому что и наши тыловые части в Афганистане выполняли очень много задач, связанных со смертельным риском. Наша съемочная группа смогла запечатлеть жесткую, а иногда и жестокую правду. Например, когда в кадре парень-трубопроводчик рассказывает об одном из боевых эпизодов: «Мы шли, впереди - сапер... И я не успел его окликнуть, когда заметил впереди пластиковую мину... Рвануло. Всю энергию взрыва принял на себя сапер, он погиб, а меня только немного посекло». Затем этот парень поднял брючину, и я увидел, что голень у него - одна кость да сухожилие. Врачи парню сказали, что сможет дослужить до вывода войск...
     Во время съемок фильма в Афганистане о наших трубопроводчиках я услышал рассказ о гибели расчета одной из перекачивающих станций трубопровода. Это случилось недалеко от Хайратона. Пришли душманы и расстреляли личный состав этой станции. Обслуживало ее человек пять или шесть, и все ребята погибли, кроме одного. С ним произошло чудо - у него было 17(!) пулевых ранений, но он выжил.
     Субъективно, то есть по рассказам, я тогда снял, как это произошло. А по возвращении в Москву мне удалось найти того парня - жил он в Выборге. Выяснилось также, что он награжден орденом Красного Знамени и что награду эту вот-вот должны вручить.
     Я тут же оформил командировку в Выборг, связался с местным военкомом... Снимая вручение этому двухметровому красавцу боевой награды, я был счастлив оттого, что он выздоровел и что орден нашел героя в том числе и при моем участии.
     Как выяснилось, прежний сюжет, отснятый по рассказам о том, как все происходило на перекачивающей станции, полностью соответствует действительности. В этого солдата «духи» действительно всадили 17 пуль, и он пять лет пролежал недвижимым. А потом интенсивно пошел на поправку, и месяца за четыре встал на ноги.
     - Служба в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане была делом рискованным на любых должностях. К кинодокументалистам это тоже относится?
     - В общей сложности в Афганистане я был четыре раза: три раза по неделе в Кабуле, где войны не увидишь, и один раз - два с половиной месяца - на дороге Хайратон - Кабул. Вот на этом маршруте многое пришлось пережить. Первое время как только заработает ДШК, сразу становилось страшно. Где-то через неделю научился себя успокаивать: мол, если услышал ДШК, пули не твои, они пролетели мимо, и можно не дергаться.
     Перед началом работы нам сообщили, что с «духами» договорились в нас не стрелять. Однако какие-то бандгруппы не знали об этой договоренности и открывали по нас огонь. К счастью, в основном мимо; лишь однажды меня посекло немного осколками. (Александр Александрович об этом говорит как-то вскользь, хотя следы афганского железа на его руках и ногах видны до сих пор. - Авт.).
     - Работу пришлось прервать?
     - Из-за такого ранения?.. Мы заехали в нашу ближайшую часть, там военные медики осмотрели раны, обработали их, убедились, что кости не задеты. В свое время я серьезно занимался спортом, так что и сам видел, что госпитализация не обязательна. В общем получил укол против столбняка, поблагодарил перебинтовавшую раны медсестру - и вперед. Кстати, неподалеку от того места, где я получил порцию осколков от душманской мины, было озеро, которое все называли священным. Если омывать раны его водой, они якобы быстро заживут. Я чудодейственную силу этого озера испытал на себе, убедился: рана на руке действительно скоро зажила. На ноге заживала почему-то похуже.
     - В общем, вы настоящий ветеран Афганистана...
     - Это раньше я им был, даже получал какие-то льготы на основании удостоверения, выписанного военкоматом. А теперь никаких льгот у меня нет.
     - Почему?
     - В прошлом году нужно было переоформлять ветеранскую книжку, но в военкомате мне сказали, что документы утеряны и помочь ничем могут. Странно, конечно, ведь старое удостоверение, которое у меня сохранилось до сих пор, мне выписывали именно в Тверском райвоенкомате г. Москвы. Значит, тогда у них основание было, а теперь исчезло?
     Думаю, в Центральном архиве Министерства обороны документы о продолжительной командировке нашей киногруппы имеются. Но туда я никак не доберусь - работы много, времени не хватает.
     - Над чем вы сейчас работаете?
     - Недавно меня пригласил Алексей Пиманов на свой сериал «Кремль-9». Я посчитал это за честь, потому что сериал необычного формата. Необычность в подаче материала и в тех документах, с которыми мы работаем. Например, дочь Николая Власика - начальника личной сталинской охраны - предоставила нам документы, которые до этих дней не видел никто: они 25 лет пролежали в чемодане. В этих документах ее отец описывает события, происходившие со Сталиным и с некоторыми другими представителями высшего эшелона власти...
     Вскоре в эфир 1-го канала выйдут четыре картины сериала об охране первых лиц. Первая охватывает эпоху от Александра I до ленинского периода. Вторая рассказывает о Власике. Генерал Власик интересен тем, что придумал и создал безукоризненную систему охраны, которая затем модифицировалась, но в своей основе оставалась и остается незыблемой. К Сталину за 25 лет не подошел ни один злоумышленник.
     С Брежневым было сложнее: Леонида Ильича десятилетия оберегал Александр Яковлевич Ревенко. О нем - третья картина. Четвертая часть сериала даст зрителям возможность познакомиться с тем, как обеспечивается безопасность высокопоставленных зарубежных гостей и как идет подготовка подразделений специального назначения к охране первых лиц.
     - Что ж, будем следить за программой передач Первого канала. А сейчас давайте вернемся к афганской теме. Александр Александрович, какие эпизоды съемок в Афганистане вам запомнились больше всего?
     - Много было удивительного. К примеру, когда наши для улучшения взаимоотношений с местным населением начали раздавать гуманитарную помощь (одежду и обувь, каких в 1988 году в Союзе еще никто не видел, продукты питания), «духи» обстреливали место раздачи. Стреляли в своих же, чтобы те не брали у нас эту помощь. Однажды из-под такого обстрела мы еле-еле успели уйти.
     Однажды мы шли колонной на одну из баз, где собирались отснять начало перекачки топлива. За нами шла «Шайтан-арба» - «Камаз» с закрепленной на нем ЗСУ, а моя киногруппа разместилась в старом бэтээре. Башня бэтээра была заклинена, крупнокалиберный пулемет - тоже, в экипаже не хватало стрелка-радиста. Два автомата - у меня и у водителя - вот и все, чем мы были вооружены.
     Вдруг колонна почему-то притормозила, и двигатель нашего бэтээра заглох. Зная, что в одиночку в такой ситуации оставаться очень опасно, водитель «Камаза», тем не менее бросил нам короткое «сейчас приеду» и умчался вместе с остальными. Мы остались одни, прошел час, второй... И вот мы увидели, как из расположенного довольно далеко кишлака в нашем направлении выдвинулись несколько местных с автоматами. Когда они подошли поближе, стало ясно, что их пятеро. Водитель по моей просьбе пошевелил крупнокалиберным пулеметом. И только метров за 10 до подхода к нам они закинули автоматы за спину. «Шурави», привет, - начался разговор хоть и ни о чем, зато самый что ни на есть мирный. - Ну что, сломались?..»
     Через некоторое время после того, как афганцы ушли, вернулась наша «Шайтан-арба». Водителю и старшему машины мы высказали все, что думали по поводу их уезда.
     - Скажите, а диверсии на трубопроводе «духи» устраивали часто?
     - Чаще всего они занимались несанкционированным отбором горючего. И однажды нам довелось снять эпизод, как это происходит. Мы договорились с бандой - ну не мы, а наши спецслужбы, - что она сделает все, как всегда. То есть пробьют отверстие в трубе, начнут набирать керосин в ведра, тазы и кувшины, а затем уйдут. И все это будет отснято на кинопленку.
     Ждали дней семь. Задержка была вызвана тем, что две банды повоевали между собою, и главарю одной из них отрубили голову. А поскольку по местным традициям без головы хоронить было нельзя, у банды, захватившей голову убитого, возникло преимущество в дальнейших переговорах. О цене головы договаривались целую неделю.
     И вот где-то в полтретьего ночи они пришли к трубе в заранее условленное место... Мы близко киносъемочную технику не подтаскивали, но «духи» видели, что стоят четыре зенитных пулемета, две «Шилки». Было ясно как дважды два: если они нас обстреляют, то никого из них в живых не останется... Афганцы все делали так же, как и всегда в таких случаях: заостренным зубилом и кувалдой пробили трубу и в разные пластиковые емкости стали набирать керосин. Не подходя близко, длиннофокусной оптикой мы отсняли этот эпизод, который на официальном языке назывался «несанкционированным отбором горючего из трубопровода». Только первые пять минут съемки чувствовалось напряжение, потому что «духи» были с оружием. Затем нервозность прошла. Тем более что нас прикрывали наши ребята. Когда съемка окончилась и афганцы ушли, наши трубопроводчики перекрыли трубу, заменили этот участок и снова возобновили перекачку топлива.
     - А как противостояли несанкционированным отборам горючего?
     - На каждые десять метров трубопровода часового не выставишь, поэтому для сохранения трубы прибегали к разным мерам. В том числе и к гуманитарной раздаче керосина. Трубопроводчики подъезжали на топливозаправщиках в заранее оговоренное место и раздавали тонн по 20-30 горючего местному населению (на снимке).
     - Помогало?
     - Думаю, да. Хотя от одного афганца я услышал вот что: «Если до ввода ваших войск «шурави» ломал ногу (речь идет о советских специалистах, работавших в Афганистане до декабря 1979 года), его пять, десять, пятьдесят, сто километров несли на руках к врачу. А теперь на протяжении нескольких поколений вам будут стрелять в спину». В связи с этим одна из самых страшных вещей в Афгане - это когда проезжаешь мимо стоящего на обочине с автоматом в руках мальчишки лет шести. Едешь мимо и думаешь: «Стрельнет он в тебя или нет?»
     - Ну и как, не стреляли?
     - Бог миловал.
     Вообще, я не раз становился свидетелем чуда. Однажды, например, в Кабуле на аэродроме было так: мы снимаем посадку самолета и видим, как откуда-то из кустов по нему начинает стрелять духовский ДШК. Видим, что бьет без промаха, но самолет все-таки приземляется. Мы прыгаем в машину, устремляемся к нему - и какое счастье! Все выстрелы пришлись в область шасси, и ни один из пассажиров не пострадал.
     Страшно было летать на вертолетах, когда в тебя выпускают «Стингеры». Однажды нам даже удалось заснять «Стингер», летящий в наш вертолет. Тогда нас спасли отстреливаемые тепловые ловушки.
     - Александр Александрович, не приходилось ли вам при выводе наших войск слышать от наших солдат и офицеров, что возвращаются они с чувством недовыполненного долга?
     - Во-первых, радость окончания службы всегда существует, а для вышедших из Афганистана она была гораздо более ощутимой, ведь позади осталась война. И прямые боевые действия, и партизанское сопротивление. Причем партизанщина - она ведь гораздо страшнее.
     Во-вторых, перед выводом наши солдаты и офицеры занимались консервацией тех объектов и военной техники, которые оставляли афганцам. То есть и у наших, которые уходили, и у местных, которые оставались и верили нам, была какая-то надежда на то, что мы вернемся. Но мы их бросили.
     Все понимали, что их царандою и вооруженным силам - тогда еще довольно-таки слабым - ситуацию не удержать. Тем более что часто бывало так, что один и тот же человек днем служил в царандое, то есть в местной милиции, а вечером уходил в банду.
     Хорошо, что время лечит. Недавно, когда мы снимали картину «Исповедь диверсанта» о штурме спецназом КГБ и ГРУ дворца Амина (в эфир Первого канала она в прошлом году выходила дважды), мой коллега Дмитрий Коняхин ездил в Афганистан для съемок на месте событий. И он сделал вывод, что сейчас, когда афганцев со всех сторон бьют американцы, они все чаще вспоминают добром «шурави». Русские там сделали много хорошего - и до войны, и во время боевых действий.
     - В том смысле, что очень много строили? Или вы имеете в виду попытки переделать жизненные ценности, установки, сознание афганцев?
     - Перелопатить сознание афганцев практически невозможно. У них сейчас отношения племенные, какие были в других частях света много веков назад. То есть система ценностей, правила взаимоотношений людей - они совершенно другие, чем у нас. Они ведь и друг на друга тогда нередко смотрели тяжелым взглядом... Плюс жизнь по шариату.
     Многие поколения афганцев обитали на этой земле по своим законам и обычаям - хорошо или плохо, но самостоятельно. Ближе к нам за перевалом Саланг проживали этнические таджики и узбеки. В принципе, почти братья советских таджиков и узбеков. Но все-таки и они были другими.
     В этой бедной стране промышленности не было, земледелие почти нигде не развито, потому что плодородной земли очень мало. Стоимость дров и хлеба одинакова, так как лесов нет, а зима, особенно в высокогорье, студеная. На перевале Саланг холодно даже летом...
     - Вы через Саланг проходили?
     - Этот же вопрос мне задал командующий армией генерал Громов, когда я незадолго до вывода войск приехал брать у него интервью. Тогда у меня было 38 переходов через Саланг, и Борис Всеволодович моим ответом остался доволен. Потому что, кто не был на перевале, тот видел в Афганистане многое, но далеко не все. Когда подъезжаешь к первому туннелю, все вокруг кажется фиолетовым из-за концентрации выхлопных газов. И если в длинном туннеле вдруг заглохнет техника, можно запросто угореть. К сожалению, такое случалось...
     - Извините, я вас перебил. Вы говорили о том, что афганцы - очень своеобразный народ...
     - Для нашего мировосприятия там, в Афганистане, очень многое кажется странным и непонятным... С социализмом в Афганистане, который мы им помогали строить, ничего не получилось. Впрочем, он почил в бозе и у нас, но это отдельная тема.
     И у американцев там ничего не получится с декларируемой ими демократией. В Афганистане продолжаются междоусобицы и сопротивление оккупационным войскам. Американцы уйдут с позором.
     Сейчас они бьют мирное население. Мы, наверное, тоже по чьему-то просчету иногда наносили удары по местам, где находились мирные жители, но не в таких, как американцы, масштабах.
     Не знаю, насколько поля с наркотиками были тогда в Афганистане большими. Но сейчас они там точно выросли. Это, наверное, кого-то устраивает.
     - Американцев?
     - Думаю, да. Впрочем, об этом я могу только догадываться. А точно знаю, что люди в Афганистане живут своей жизнью, сохранившейся с древних времен родовым укладом. Ни социализм, ни демократические устои там не приживутся. Должно пройти немало времени, может, века, чтобы афганцы построили большие заводы, наладили выпуск на них современных изделий и превратились в «синих и белых воротничков», каких мы видим во многих других регионах.
     - Вы верите, что такое возможно?
     - Хотелось бы верить.
     На снимке: 1988 год.