КАК ВСЕГДА перед Днем Победы, в редакционной почте преобладают письма о войне, о тех, кто воевал. По мере того как по вполне понятным причинам сокращается число посланий от самих победителей, год от года все активнее вступают в переписку с редакцией их потомки. Тем самым дети, внуки, правнуки, подхватывая эстафету поколений, не дают ей выпасть из слабеющих рук ветеранов. Одни из них рассказывают о вернувшихся с войны отцах, дедах, прадедах, другие, кому не так повезло, просят помочь установить судьбу или место последнего приюта своих близких, сгинувших неизвестно где.
     ОТЛИЧИТЕЛЬНАЯ черта фронтовой почты последних лет – в этом году это проявляется особенно заметно – состоит в том, что ветеранские семьи все щедрей делятся с редакцией, а следовательно, и с читателями «Красной звезды» самым дорогим, что их связывает со старшим поколением, – письмами, полученными с фронта. Обычно присылают ксерокопии. А вот живущая ныне в Москве Татьяна Сергеевна Иванькова принесла подлинники – четыре десятка солдатских треугольников, конвертов, открыток, отправленных с фронта ее отцом Сергеем Андреевичем. От них, пожелтевших, с выцветшими от времени строками, исходит запах войны. Вот уж в самом деле – пропахшие порохом. Ксерокопия таких чувств не вызывает: вроде бы те же слова, тот же почерк, но трепетности перед исторической достоверностью не испытываешь.
     Среди принесенных гостьей документов – насыщенная бытовыми подробностями – сегодня так не пишут – автобиография. Тоже подлинник. Датирована маем 1958 года. Достаточно нескольких фрагментов из нее, чтобы составить представление о нашем герое, о времени, в котором он формировался как личность: «Родился в 1908 году в семье крестьянина бедняка-батрака Иванькова Андрея Васильевича в деревне Ковелино ныне Орловской области Дмитровского района... После революции наша семья, состоявшая из отца, матери, бабушки и нас, пятерых детей, получила восемь наделов земли – по одному на человека. Обзавелись лошадкой, коровой, необходимым инвентарем для ведения хозяйства. Но навалившиеся на отца с матерью беды расстроили их планы до основания. В 1919 году пожар уничтожает нашу хату вместе со всем имуществом. Затем падеж постигает корову и лошадь, наших кормилиц. Вскоре умирают мать и бабушка. Мы, теперь уже шестеро детей, где я старший, а младшая – годовалая сестренка, остаемся на попечении разоренного горем и бедами отца...
     Начались суровые годы нашей осиротелой семьи. Отец устраивает меня, 12-летнего хлопчика, у нас в деревне Ковелино пастухом. Вначале пасу телят, затем крупный рогатый скот. В 1924 и 1925 годах батрачу у зажиточного крестьянина Лобеева Стефана Стефановича. Все эти годы в зимнее время успешно учился в сельской школе, а дружбы с книгой не порывал и летом... В 1925 году поступил в Дмитровскую сельскохозяйственную школу... Осенью 1929 года получил диплом и был зачислен младшим ассистентом Людиновского опытного поля... В январе 1933 года поступил на работу агрономом в Нерусовскую МТС... В марте 1936 года переехал на Кубань, где был назначен агрономом-инспектором Брюховецкой межрайконторы по определению урожайности, затем работал агрономом Лабинского сортоиспытательного участка, а перед самой войной – агрономом колхоза «Волна революции»...
     ...12 сентября 1941 года был мобилизован на фронт...»
     ОТСЮДА-ТО и берет начало роман в письмах, который всю войну старательно пишет влюбленный в собственную жену Клавдию Ивановну красноармеец-сержант-офицер Сергей Иваньков. Нетрудно представить, каково ему, сеятелю, человеку самой мирной профессии, отцу четырех детей, младшему из которых не было и года, оставлять семью и уходить в пугающую неизвестность, вероятность вернуться откуда была ничтожной.
     «Здравствуйте, любимые мои, голубушка Клавочка и голубятки детки Эрочка, Милочка, Лидочка и сыночек Алик!» – так обычно начинаются все письма Сергея Андреевича родным. В перечне детских имен нет Татьяны – той, что принесла отцовские письма в редакцию: она родилась после войны.
     И еще одна фраза, которая присутствует во всех «допобедных» письмах: «Я пока жив и здоров». «Пока жив» – каково было читать подобное жене, да и старшим детям, которые начинают все понимать: когда отец это писал, в самом деле было «пока жив», а сейчас, может быть, он уже «спит под фанерною звездой». Оснований для бессонных ночей у женщины, ждущей мужа-солдата с войны, после его писем было более чем достаточно: «Мы сейчас в резерве. От передовой в 5-6 км. Эти последние два дня варвары-фашисты бьют по нам непрерывно. Вот и сейчас загремело все вокруг. Дальнобойные орудия с обеих сторон снарядов не жалеют. Фрицы сопротивляются жестоко, пытаясь удержать занимаемые позиции. Но им это не удастся». Сколь бы оптимистично ни звучала заключительная фраза, успокоение в семье принести она не могла. Нетрудно представить, какого незаметного героизма, какой силы воли требовали такие строки от женщины, на долю которой испытаний выпало и без того выше головы. Она и виду не должна была подать, как по ночам заливает подушку слезами.
     В недавней публикации «Красной звезды» о Маршале Советского Союза С.К. Тимошенко говорится, чем завершилась осуществленная им во главе войск Юго-Западного направления контрнаступательная операция под Ростовом-на-Дону: «29 ноября 1941 года немцы оставили город, бросая оружие, пушки, танки, боеприпасы. Маршал Тимошенко освободил первый советский город в той войне».
     А в 6 утра 30 ноября, не остывший от боя, об этом событии пишет домой участник освобождения Ростова командир расчета 45-мм противотанковой пушки 1175-го стрелкового полка 347-й стрелковой дивизии Сергей Иваньков: «Вчера у нас был особенно радостный день: мы возвратили Ростов. Коричневый зверь действительно вооружен до зубов. Сейчас мы его преследуем в направлении Таганрога. Дни наступления выдались для нас очень тяжелыми, особенно предшествовавшие ему трое суток, которые мы провели на исходной позиции в мерзлых, покрытых льдом окопах на берегу Дона. Мы находились на волосок от смерти, попав в окружение, и вышли из него под смертоносным огнем. В боях за освобождение Ростова наша батарея потеряла 25 человек – половину личного состава.
     Зато как нас встречали местные жители! Нам несли все, у кого что есть. Угощали мягким хлебом, пышками, картошкой в масле, горячим борщом, вином, сахаром, папиросами, консервами, холодной донской водичкой.
     Враг пробыл в Ростове всего 9 дней. О! Какие издевательства творили эти звери. По словам жителей, они насиловали девушек, вешали людей на столбах, отбирали все, что увидят».
     Двойственные чувства испытывала Клавдия Ивановна, читая эти строки: то ли радоваться, что жив, то ли кричать в голос? Ведь ее Сережа мог оказаться и в не уцелевшей половине батареи. А сколько еще впереди у него таких боев. Войне же не видно ни конца ни края. И это при всем том, что она и не догадывалась даже о малой толике того, что доводилось ему испытывать изо дня в день.
     Противотанкистов – и прежде всего «сорокапяточников» – неспроста называли смертниками. Расчеты 45-мм пушек из-за малого калибра своих орудий вели поединок с танками противника, подпуская их на предельно малую дистанцию. Но первый же выстрел демаскирует твою позицию. Если промахнулся или снаряд срикошетил – считай, что ответный немецкий снаряд будет твой: «Позавчера я перенес большое горе – из наших рядов убыли два боевых товарища. Мой командир, старший лейтенант, навсегда, а мой отличный наводчик – на продолжительно время. Очень жаль товарищей. Родные погибших всегда просят писать. Ведь я был с их мужьями, отцами, сыновьями в последние минуты жизни. А близким из этих минут дорога каждая подробность. Знала бы ты, Клавочка, как тяжело отвечать на такие письма».
     ОДНАКО случались и светлые дни: «22 марта 1942 г. Сегодня у меня вдвойне радостный день. А именно: моему горячо любимому сыночку Алику исполняется два годика. Я не сомневаюсь, что вы отметили его двухлетие».
     Сообщение о второй половине «двойной радости» Сергея Андреевича следует предварить небольшим вступлением. Что бы сегодня ни говорили об армейских политорганах, парторганизациях, отрицать их роль в поддержании высокого морального духа войск значило бы извратить правду. Сошлемся на нашего героя, агронома-артиллериста, который о чем-то малозначительном вряд ли бы стал писать домой: «Мне сегодня комиссар дивизии вручил кандидатскую карточку, и я дал обещание оправдать оказанное мне высокое доверие». И тут же, через неделю: «1 апреля
     1942 г. Работаю командиром орудия и одновременно выполняю обязанности заместителя политрука батареи. Вчера мне предложили подать заявление в члены ВКП(б). На днях стану членом партии». Что ни говори, но из песни слова не выкинешь.
     В письме, отправленном год спустя, 21 марта 1943 года, никакой политики. И о войне – больше радостного: «Какой счастливый для меня день! Счастье мое невозможно выразить словами. Наконец впервые за последние восемь месяцев я получил от тебя письмо, которое ты написала 16 февраля. На нашу полевую почту оно пришло 28 февраля. К нам в подразделение прибыло только сегодня. Это объясняется тем, что мы сегодня большие непоседы. Это не то, что было в прошлом году во время обороны, когда мы стояли на одном месте. Теперь наступаем на фашистов-гадов. Наступаем стремительно и успешно.
     Соколочка моя Клавочка! Поцелуй от меня (следует длинный перечень имен) и скажи им, что я такой же, как и был. Одет и обут я тепло и прилично. Бывают иногда трудности, которые на войне не обойдешь и не объедешь. Но именно через трудности осознаешь, как прекрасна жизнь, за которую стоит бороться с таким озверелым, лютым и коварным врагом.
     Погода сейчас здесь дурная – холод, ветер. Но, как писал поэт Тютчев, зима недаром злится – прошла ее пора, весна в окно стучится и гонит со двора. Поведение противника напоминает это временное межсезонье. Но как бы он ни огрызался, как бы ни цеплялся за каждый метр, крах его неизбежен».
     Война войной, но мыслями солдат всегда дома: как они там? «27 июня 1944 г. Здравствуй, любимая доченька Эрочка! Рад, что вы с Милочкой имеете хорошие успехи в учебе. Жаль мне вас, доченька, что тяжело вам сейчас с питанием. Одна надежда, что скоро новый урожай. Пока мое письмо получите, поспеют огурчики, картофель, а там пойдет и кукурузка молодая».
     Еще большими «непоседами», чем в 1943-м, младший лейтенант Иваньков и его однополчане стали в 1945-м. Все реже удается написать письмо в один прием. За некоторые он принимался по два-три раза с перерывами в несколько дней. По тону их чувствуется приближение победной весны: «13 марта 1945 г. Я пока жив и здоров, за исключением небольшой неприятности с ногой. Скоро, возможно, кончится война, и тогда подлечимся. В том, что останусь жив, не сомневаюсь».
     Настрой на жизнь чувствуется и в строках, где он, сельский житель, передает свою боль при виде брошенных крестьянами-немцами усадеб, беспризорных стад домашнего скота, кур, гусей: «О, как они жили! А теперь, словно обезумевшие, бегут, бросая все на произвол судьбы. Многие не смогли далеко убежать и возвращаются обратно. Думали, что русские солдаты будут издеваться над ними, как издевались их душегубы над нашими женщинами, стариками и детьми. Мирных жителей мы не трогаем. Воюем только против вооруженных немцев, которые еще яростно сопротивляются. Хотя, признаться, особой жалости не испытываю и к невооруженным. Злоба порой клокочет, но наши законы и наше воспитание на этих законах не позволяют нам излить нашу злобу. Эта злоба должна изливаться на поле боя, а не среди мирных жителей».
     Не парадокс ли: при виде не доенной, с разбухшим выменем коровы сердце кровью обливается, а вот ее хозяина бы, дай вроде бы волю... Но существует жесткий не только юридический, но и нравственный ограничитель, не дающий разыграться мстительным чувствам.
     А вот еще одни строки, изливающие тоску по земле: «Пишу тебе под разрывы снарядов и мин с «малой земли» за Одером. Десять дней назад выпало счастье заняться делами по своей профессии. За 2 дня засеяли 16 га яровыми, половину из них – ячменем, 2 га – люцерной, 6 га – вико-овсяной смесью. Сейчас мы отвоевываем новые площади, а следом за нами поля засевают другие. За это дело взялась вся армия. Так что мы воюем и одновременно занимаемся общественно полезным, созидательным трудом».
     ПОСЛЕДНИЙ бой – он трудный самый. Поэт мысль о тяжести завершающего этапа войны, как видим, сумел вместить в одну строку из пяти слов. У офицера Иванькова строки, может, и не столь емкие, но они покоряют своей документальностью, достоверностью в передаче чувств. Последние дни апреля и первые дни мая советским воинам, штурмовавшим Берлин было, конечно, не до писем. Отписываться Сергей Андреевич начал с 5 мая. Писал чуть ли не каждый день: «Благодарю за поздравление с 1 Мая. Это был последний и самый тяжелый день боев за Берлин. На 8.00
     2 мая был назначен заключительный штурм фашистского логова. Мы, артиллеристы, приготовились к двухчасовой буре. Тысячи орудий и минометов замерли в готовности обрушить на головы врага смертоносный смерч огня и металла. Предвидя это, в 7.30 над крепостями перед фронтом наступления нашего соединения немцы выбросили белые флаги с красными крестами. Наши послали туда парламентеров, которые вскоре водрузили над крепостями советские красные флаги.
     Крепости капитулировали, но справа и слева шли сильные бои до 14.00, а затем все стихло, воцарилась тишина, и мы маршем прошли по павшему к нашим ногам Берлину. Улицы запружены народом, в каждом окне белый флаг. Сколько потребовалось простыней! Но нашлись гитлеровские фанатики, которые из-за угла убили нашего офицера и сержанта. Не обидно ли: пройти всю войну и после капитуляции погибнуть от руки каких-то подонков?»
     По прочтении письма от 12 мая впечатление такое, что Сергей Андреевич наконец-то позволил себе расслабиться и облегченно выдохнуть из себя все, что копилось в нем все четыре долгих года войны: «Поздравляю вас с окончанием войны, с нашей победой. Сообщаю, что я из этой бойни вышел живым, здоровым и невредимым. Свое обещание закончить войну с проклятым немцем и с победой вернуться домой выполнил. Сейчас у меня одна мысль: как бы скорее встретиться с вами и обнять любимых своих деток и вашу перенесшую столько горя маму, любимую мою Клавочку. Поцелуйте ее за меня крепко-прекрепко».