на главную страницу

28 Апреля 2010 года

Армия и общество

Среда

Строки, пропахшие порохом



На днях из Ульяновска пришло письмо: «Уважаемая редакция! В преддверии праздника Победы, возможно, вас заинтересует еще одно живое свидетельство такой недавней и уже далекой войны. Посылаю вам небольшую подборку стихов моего отца - профессионального художника, фронтовика Куликова Юрия Ивановича. Всю войну он прошел простым солдатом, воспоминания о которой не оставляли его практически всю жизнь. Сначала они находили отражение в его графических и живописных работах, а гораздо позже - в стихах.
  Стихи отец начал писать поздно, хотя поэтическая душа жила в нем с рождения. Писал он редко и только по вдохновению, когда чувствовал, что возможностей живописи и графики недостаточно для того, чтобы рассказать о «своей» войне,
  Где все не так, как на экране,
  Но я все там, и до сих пор
   Обоймою воспоминаний
  Стреляет прошлое в упор. -
  Первый сборник стихов отца вышел только в 2006 году, через шесть лет после его смерти. Основная тема представленной «Красной звезде» подборки - это, конечно, война и память о войне. К подборке прилагаю одну из его графических работ.
  С уважением
  И. Шемарина (Куликова)».

     
Наступление

     Застыли вздыбленной дугой
     Разрывом сорванные траки.
     Над обгорелою землей
     Чадят подорванные баки.
     

     И в трауре летящей сажи,
     В тяжелом масляном огне
     Уходят души экипажа
     Через пробоины в броне.
     

     А полк, окутываясь дымом,
     В прорыв немецких рубежей
     На скорости проходит мимо
     С форсажным ревом дизелей.
     

     Для остановок нет минуты,
     У наступленья свой закон:
     Греметь раскатами салюта
     Вдали от скорби похорон.
     

     И уходящих провожая,
     Как веха на пути войны,
     В броне безмолвно остывает
     Горячий сгусток тишины.
     

     
Истребитель

     И боги, и черти, и рати святых
     От этого боя сбежали,
     Тяжелый удар попаданий прямых
     Корежит заклепки дюраля.
     

     И рухнули в небе к возврату мосты.
     Машине, пылающей заживо,
     Не вырвать у смерти набор высоты
     Последним надрывом форсажа.
     

     Другие сожгут в карусели огня
     Патроны, бензин и минуты,
     И в небо надежда бросает меня
     Под шелковый взрыв парашюта.
     

     Но шелк не броня, и стропы тонки,
     И принимает стремительно
     Земля громыхающей Курской дуги
     Летящего к ней истребителя.
     

     
Тишина

     От громовых раскатов обезумев,
     Оглохший и раздавленный в огне,
     Берлин капитулирует угрюмо
     Шеренгами фамильных простыней.
     

     Светлеет небо на рассвете мглистом,
     И каплями холодной синевы
     Дрожит роса на касках
     фольксштурмистов,
     Обнявших мокрый камень мостовых.
     А по асфальту шагом осторожным,
     Еще не веря в мирную весну,
     Идет патруль,
     стараясь не тревожить
     Родившуюся в мире тишину.
     
* * *

     За час перед рассветом - тишина.
     Через окопы спящей обороны
     Ползет туман, как молоком, до дна
     Заполнив чаши бомбовых воронок.
     Тяжелым грузом ледяной росы
     К земле прижаты заросли полыни,
     А на краю нейтральной полосы
     Пехота ежится во сне и стынет.
     

     В тумане глохнет зарево ракет,
     Шальной снаряд гремит
     у переправы...
     Еще немного задержись, рассвет,
     На самом первом рубеже державы.
     
* * *

     В шубейке, обгорелой и короткой,
     Не пропуская никого, подряд,
     Старуха раздавала по щепотке
     Оставшийся от деда самосад.
     

     Как будто пепел от беды и горя
     Нам сыпала в ладони, на траву
     Все, что осталось от ее подворья,
     От старика, лежащего во рву.
     

     И, прикурив от тлеющего сруба,
     Пехотный взвод в молчании своем
     Смолил цигарки, обжигая губы,
     Угрюмо ждал команды на подъем.
     
* * *

     Мне каждый вечер в запертые двери
     Из тех времен несутся голоса.
     Меня зовут на тот далекий берег
     Сырые белорусские леса.
     

     Там росчерком, тревожным и багровым,
     Встает ракеты дымная звезда.
     Там переправу каждый вечер снова
     Наводят, как в минувшие года.
     

     Понтон колышется, теряя силы,
     Уходит вниз под тяжестью брони,
     И стелет танк по мокрому настилу
     Голубоватых выхлопов огни.
     

     И снова в воду прыгают саперы,
     Христом и богом надрывая грудь,
     Чтобы пробоин рваные зазоры
     Хоть на минуту ватником
     заткнуть.
     

     Чтоб прошлое не разминулось с нами
     На ледяных космических ветрах,
     Солдаты безымянными плечами
     Удерживают бревна переправ.
     
* * *

     С экрана в зал ломились танки
     Всей бутафорией своей,
     Глуша остаток перебранки
     Опаздывающих у дверей.
     

     Через восторги детских кресел
     Катился вал огня, смертей.
     И весь экран был мал и тесен
     Для воинских кинострастей.
     

     А я, забывшись, издалека,
     Как будто бы со стороны,
     Увидел свой окоп глубокий,
     Корявый мир своей войны,
     Где все не так, как на экране,
     Но я все там, и до сих пор
     Обоймою воспоминаний
     Стреляет прошлое в упор.
     
* * *

     Я полз по фронту Вниз лицом,
     Срывая кожу с рук.
     Казалось мне - в пластунстве том
     Премудрость всех наук.
     

     Я не жалел локтей своих
     В усердье неумелом,
     И страх как будто бы притих,
     К земле прижатый телом.
     

     Я выдохся и весь промок,
     Но слышу от солдата,
     Войну видавшего: «Сынок,
     Не надрывайся так-то...
     

     Напрасно сил не бережешь.
     По лужам и по глине
     На животе не доползешь
     До города Берлина.
     

     В атаку легче в рост идти,
     Война теперь такая,
     А если упадешь в пути -
     Россия дошагает».
     
* * *

     У бабки Анисьи не светит лампада.
     Никола-угодник с забытых времен
     Пылится в углу, и на полочке рядом
     Лежит поминальник со списком имен.
     

     В нем каждый из рода Анисьи отмечен,
     Кто избу покинул ногами вперед,
     По ком отгорели церковные свечи,
     И церковь сгорела,... а бабка живет.
     Но каждой весною, Девятого мая,
     Лампаду свою зажигая в углу,
     Анисья пирог из печи вынимает
     И старых подружек сажает к столу.
     

     Пригублена чарка и песня пропета.
     И смотрят на тех, кто сидит за столом,
     Родные глаза с пожелтевших портретов
     Под общею рамкой и общим стеклом.
     

     И каждого помнит она поименно,
     Кто жив для нее и глядит со стены:
     И муж, не вернувшийся из-под Мукдена,
     И внук с отгремевшей последней войны.
     
* * *

     Мерцает отблеск теплого огня
     В окне, распахнутом в цветенье сада,
     Где старики, медалями звеня,
     Неторопливо курят у ограды.
     

     У прошлого не истекает срок.
     Живая боль, когда наступит дата,
     Опять вдову выводит на порог
     Просить соседей помянуть солдата.
     

     Чтобы опять напомнил о былом
     Портрет с медалью воинской отваги,
     И хлеб на блюдце с голубым цветком,
     С граненой стопкою домашней браги.
     

     Чтобы опять их память привела
     В тот сорок первый, страшный и великий,
     Где юность за околицу ушла
     Под причитания и бабьи крики.
     

     Там были похоронки и нужда,
     И тяжкий шрам от танкового следа.
     Российская не первая беда,
     И не последняя ее победа.
     

     Но внуками распаханы поля,
     И снова рожь готова колоситься.
     Так будь же пухом, дальняя земля,
     Для тех, кому уж никогда
     не возвратиться.
     
Юрий КУЛИКОВ.

     
В окопе

     Осенний дождь идет неделю.
     Промерзла до хребта спина.
     И не согреешься шинелью,
     Дождем пропитана она.
     

     Еще до смены караула,
     Не околеть бы, два часа.
     В дожде как будто бы уснула
     Земли нейтральной полоса.
     

     А до фашистского окопа
     Всего каких-то полверсты.
     В военном ритме сбой, синкопа...
     Траншеи кажутся пусты.
     

     Скорей в землянку, отогреться,
     Пускай внутри - не продохнуть,
     Портянки высушить на дверце
     Печурки хлипкой да вздремнуть.
     

     В дыму махорки, в полудреме
     Увидеть избу, дом родной.
     И сон навязчивый, скоромный
     Разбудит пули свист шальной.
     
Похоронки

     Их сыновья и дочери уже
     Седьмой десяток лет перевалили,
     А внуки выросли давно в мужей,
     И правнуки своих детей родили.
     

     Их в первый день призвали «под ружье»,
     Лишь враг напал на нас тогда коварно.
     Оставив семьи, мирное житье,
     Они в вагонах ехали товарных
     

     На фронт.
     Еще не ведая о том,
     Что с битвы той за Родину жестокой
     Вернется мало кто в родимый дом,
     Что сложат головы в боях до срока.
     

     И похоронки в избах на Оби,
     На берегах Урала, Волги, Дона,
     В аулах горных, саклях Сырдарьи
     Взорвут сердца родных истошным
     стоном.
     

     Иконой похоронки много лет
     Хранятся в семьях.
     Бог к святым причислил
     Всех, кто сдержал пред Родиной обет
     И спас ее для нас своею жизнью!
     
Вдова

     Она проснулась полная тревоги,
     Скользнула на пол, бросилась
     к крыльцу...
     В слезах кровавых около дороги
     Стоит рябина... «Нет! Я не хочу!!.».
     

     И этот крик воронью поднял стаю,
     Чтоб черный выткать головной платок.
     И зазвонили в церкви к отпеванью...
     И потянулся скорбных дней поток...
     

     Ей скоро девяносто. И всю вдовью
     Большую жизнь в том доме прожила.
     В душе своей, израненной войною,
     Молилась, помнила, надеялась, ждала...
     
Советскому солдату

     Он упал, как подкошенный,
     Вражьей пулей сражен.
     Жизнь осталась не прожита,
     Даже не был влюблен...
     Пал на Влтаве под Прагою
     Майским утром в бою.
     Как другие под Краковом
     Жизнь сложили свою...
     

     Над солдатской могилою
     Обелиск со звездой...
     С нерастраченной силою
     Спит в землице чужой.
     

     Лишь береза невестою,
     Словно дама, стройна,
     Шелестит грустно песнею:
     «Лиходейка-война...»
     
Юрий БОНДАРЕНКО.

     
О времена! О нравы!

     Вы стали старыми, и вас осталось мало.
     Не так остры глаза и снижен слух,
     Не так здоровы, смотрите устало,
     И ритм сердечный тих, неровен, глух.
     

     Война давно закончилась. И раны
     Зарубцевало время как могло.
     Но почему не спится ветерану
     И почему на сердце тяжело?
     

     Лишь только ночь в свои права вступает
     И гаснет луч заката за окном,
     Он отдохнуть от горьких дум мечтает,
     Бессонница ж хозяйкой входит в дом.
     

     Вот и не спит. А память возвращает
     Ту череду давно минувших дней,
     И страшными картинами пугает,
     И душит неотступностью своей.
     

     Ты помнишь, Лешка, друг мой закадычный,
     Как на уроках много лет назад,
     Мечтали мы в стране англоязычной
     Увидеть Ниагарский водопад?
     

     Пусть это было лишь игрой воображенья,
     Нам так хотелось верить и мечтать,
     Но смерть ждала нас на полях сражений!
     Бросала нас в окопы умирать!
     

     Как было нам тогда, юнцам двадцатилетним,
     Оторванным от бабушек и мам,
     Неопытным и с непривычки бледным,
     Бежать в атаку прямо по телам!
     

     Мы были молоды! И как нам было страшно.
     Но знали, что иначе нам нельзя -
     Колоть врага штыками в рукопашной
     И видеть ужас смерти в их глазах.
     

     И день за днем, неделя за неделей,
     В болотах и окопах, в дождь и в снег
     Сушить телами мокрые шинели,
     Забыв, что ты из плоти человек.
     

     Ползти на брюхе минными полями,
     Пить кипяток, согретый на костре,
     А в перерывах вспоминать о маме,
     О старенькой бабуле и сестре.
     

     Мы все прошли, мы жизни отдавали,
     Наградами нас славила страна,
     Врага разбили, землю отстояли
     И с гордостью носили ордена.
     

     Гордились мы, что нашим детям, внукам
     Сегодня можем смело рассказать,
     Как мы смогли - победа в том порукой -
     Земли родной ни пяди не отдать.
     

     Да, это все для них. Чтобы рабами
     Им под врагом вовеки не ходить,
     Смотреть на мир счастливыми глазами,
     Детей своих свободными растить.
     

     Но вижу, что вокруг обман, дележка,
     И вновь моя в опасности страна!
     Скинхед бритоголовый друга Лешку
     Вчера убил! За что?! За ордена!
     

     Эх, как ему добраться не терпелось
     До чьих-то кровью политых наград.
     Ему, наверно, тоже захотелось
     Увидеть Ниагарский водопад?
     

     Эх, Лешка, Лешка,
     друг мой закадычный.
     Уж лучше бы вернуться нам назад.
     Ведь там был враг - фашист иноязычный,
     А здесь одноязычный - да не брат.
     

     Да, слышим часто мы: «O tempora,o mores!»
     О времена, о нравы! Вот беда!
     В обменном пункте с вывескою «Forex»
     Не разменяем душу никогда!
     
Нонна СУПРУНОВА.



Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex