О ТЕХ ГОДАХ Константин Алексеевич говорит с болью: «Война – это грязь, кровь, безумие. Хорошие воспоминания остались лишь о людях, с которыми был рядом. Взаимовыручка – в мирное время такая и не снилась». Он до сих пор помнит тех, с кем шел и полз дорогами войны. С кем перекопал несчетные кубометры земли, укрывался одной шинелью, питался из одного котелка, за кого готов был отдать жизнь. Иван Надточий, Александр Кормильцев, Иван Муковников... Помнит не только ротных и взводных, но и сержантов, рядовых. Это они вынесли Королева на руках, когда его тяжело ранило. Под яростным огнем врага, прокладывая путь гранатами и прикрывая собой комбата...
     Те, кто в той бойне остался жив, еще долго переписывались и встречались. Константин Алексеевич протянул письмо Александра Никитича Кормильцева, ставшего после войны генерал-майором, военным ученым: «Помнишь ли ты, Костя, Днепр, переправу, плацдарм? Бой в овраге у высоты, твое ранение и ямку, куда тебя спрятали на всякий случай. Помнишь, как мы с тобой остались вдвоем в окопе? Я сказал тогда: «Кто Днепр переживет, тот будет жить вечно». Помнишь, бывали дни, когда казалось, что спасения нет, что придется умереть именно на этом рубеже. Ведь против нас стоял 125-й штрафной офицерский немецкий батальон, и нельзя было даже высунуться, чтоб не попасть под пулю...» Королев хорошо помнит осень сорок третьего и бои в районе днепровской излучины, вошедшие позднее в историю войны как Букринский плацдарм.
     ...К Днепру его батальон вышел под вечер. Накануне командир полка поставил задачу: форсировать реку на подручных средствах, захватить на правом берегу высоту 126,0 и открыть дорогу всей дивизии. Задача была сложной и рискованной, но 26-летний старший лейтенант уже обладал опытом бить врага не числом, а искусством скрытного маневра, точным определением уязвимых звеньев во вражеской обороне.
     НЕМНОГИЕ не только в полку, но и в дивизии имели такой боевой опыт, как Королев. В армию его призвали в октябре 1939 года. Летом сорокового в составе 30-й Иркутской стрелковой дивизии участвовал в освобождении Бессарабии. Великая Отечественная застала западнее города Бельцы. Он тогда был наводчиком 120-мм миномета и участвовал в тяжелейших боях у городов Балта, Николаев, Херсон. Особенно трудно пришлось под Каховкой. «Бои были жестокие. Когда у минометчиков кончились боеприпасы, нас отвели в тыл. Пехота осталась драться. Там много наших полегло». Это был сентябрь сорок первого. Потом были бои под Ростовом и на Кубани. После курсов «Выстрел», что размещались в Тбилиси, стал офицером.
     Вот лишь две выписки из наградных листов. «13 августа 1942 года в бою за реку Кубань тов. Королев с пулеметным расчетом, проявляя исключительный героизм, в упор расстреливал из пулемета ряды наступающих фашистов. В этом бою он лично уничтожил до 200 гитлеровцев. Будучи тяжело раненным в ногу, он лежа продолжал вести огонь по противнику, руководить пулеметным расчетом и оставил поле боя только по приказу командира батальона». После того боя Константину Алексеевичу вручили орден Красной Звезды.
     «В наступательных боях 17-18 августа 1943 года, в бою за населенный пункт Малый Выстроп старший лейтенант Королев со стрелковой ротой зашел во фланг обороняющемуся противнику и решительной атакой овладел дорогой, по которой противник подвозил подкрепление и боеприпасы, уничтожил до 100 солдат и офицеров, 3 станковых и 7 ручных пулеметов, захватил 8 машин противника». За бои по освобождению городов и сел Сумской и Полтавской областей офицеру вручили орден Отечественной войны II степени.
     О роли ротного командира Константин Алексеевич сказал так: «Если он слабоват, то провал и в обороне, и в походе, и в атаке. Если у него все есть: опыт, смелость, уважение подчиненных, то рота по всем показателям на виду. Такие командиры знали, как выжить солдату в сложнейших условиях боя, умели вырыть окоп, знали, как помочь солдату выйти из оцепенения боя, владеть собой, умели в нужный момент поднять роту в атаку и решить поставленную ей задачу с наименьшими потерями. Такие командиры рот думали о солдатах, заботились о них, оберегали их от неоправданной гибели. Так что мое твердое убеждение – именно за командирами рот на фронте была определяющая роль». 2-й стрелковый батальон 1131-го полка 337-й дивизии Константин Королев принял летом сорок третьего.
     ...КОГДА ПОРЕДЕЛ лес и под ногами зашуршал песок, колонна остановилась. Королев приказал ротам развернуться в предбоевой порядок, а сам осторожно спустился к Днепру. С левого берега хорошо просматривались и река, и высота на противоположной стороне, которую предстояло захватить. Но и оттуда, с темных круч правобережья их заметили и сразу же застучал пулемет.
     Бойцы и командиры понимали, что враг превратил правобережье Днепра в мощный оборонительный вал, предварительно уничтожив на левом берегу все, что могло быть использовано советскими войсками при переправе. К тому же противник располагал хорошей сетью дорог и имел свободу скрытого маневра силами и средствами, в то время как действия наших войск были скованы широкой водной преградой и находились в поле зрения врага.
     Переправу батальон готовил быстро и со смекалкой, характерной для мастеровых мужиков. В дело пошло все, что оказалось под рукой: бревна, доски, бочки, порожние снарядные ящики, вязанки камыша, которого в днепровских плавнях было предостаточно. Все сгодилось для создания батальонной «флотилии».
     В один из дней в землянку комбата привели местного жителя, который вызвался помочь бойцам и командирам. Босой, в рваной одежде бородатый старик сказал: «Я здешний, покажу места, где прячем лодки. Мы же партизан переправляли...»
     ...И вот настал час форсирования. С комбатом на правый берег Днепра пошли двадцать пять наиболее подготовленных бойцов и командиров. С собой взяли три «максима» и два противотанковых ружья. С легким всплеском опустились на воду лодки и плоты. Немцы ничего не учуяли, и водную гладь группа преодолела без осложнений. В ночной темноте смельчаки вплотную подползли к вражеским окопам у подножия высоты.
     От разведчиков Королев знал, что в месте высадки десанта у немцев три огневые точки, и потому разбил свой отряд на три группы. Вместе с одной пробрался к немецкой траншее и спрыгнул в нее, зная, что бойцы не отстанут. Хотел тихо расправиться с фашистами, но какой-то обезумевший от страха вражеский солдат успел перед смертью дать очередь из автомата. И сразу разорвалась царившая на берегу тишина. Застрекотали автоматы, гулко ударили пулеметы, послышались хлопки ручных гранат.
     Ситуация становилась критической. Комбат отдал команду закрепиться на рубеже, а сам лег за пулемет и начал поливать свинцом врага.
     С рассветом фашисты попытались сбросить группу Королева в реку и вернуть высоту. Вражеских солдат было не менее двух сотен. Трижды они бросались в атаку. Фигуры в чужих мундирах наши подпускали поближе и косили прицельным огнем. Когда в очередной раз немцы отхлынули, бывалый солдат Сережин доложил: «Обходят с флангов». Подпустили поближе и забросали гранатами.
     Вокруг с воем ложились снаряды, вздымая израненную землю фонтанами взрывов. В ушах стоял сплошной грохот. С неба атаковали самолеты, без перерыва били по высоте вражеские орудия. Было ясно, что немцы, пока светло, попытаются не пропустить на правый берег ни одного человека и отряду смельчаков придется рассчитывать только на свои силы. После каждой атаки группа не досчитывалась нескольких своих боевых товарищей.
     Комбат отдал приказ: боеприпасы беречь, подпускать гитлеровцев ближе и бить наверняка. Рядом ранило Сережина. Постанывая, чуть слышно ругаясь, он разорвал зубами пакет, наскоро забинтовал задетую осколком руку и продолжил стрелять. Присел на дно окопа контуженный близким разрывом лейтенант Кормильцев.
     Фашисты наседали. Знали, что русских мало, и яростно рвались вперед. Еще немного – и, казалось, ворвутся в траншею, сомнут...
     Королев, стиснув зубы, подпускал их так близко, что видел перекошенные от злости лица, и косил меткими очередями. Сережин, стоя на коленях из-за простреленной ноги, быстро выдергивал предохранительные чеки и бросал гранаты, стараясь угодить в середину немецкой цепи. Лейтенант Надточий с почерневшим от копоти лицом сменил убитого пулеметчика. Получив тяжелое ранение в ногу, Иван потерял сознание. Очнувшись, перетянул ремнем рану выше колена и продолжал вести огонь. Крикнул Королеву: «Не возьмут нас! Выдержим!» Недалеко от комсорга батальона Кормильцева разорвалась бомба, Александр получил тяжелую контузию, был завален землей. Его позднее откопал кто-то из бойцов...
     На левом фланге отпор фашистам давали сержант Годунов и рядовой Ляпин – самые опытные и сметливые солдаты. Они вдвоем стоили целого взвода. Ляпин, пожилой бородатый человек, воевал еще в гражданскую...
     Из лощины выползли три немецких танка. За ними – автоматчики. Радист Муковников замаскировался в окопчике и держал связь с левым берегом, не обращая внимания на комья земли, которыми осыпали его разрывы. Вызывая огонь на себя, Королев давал целеуказания артиллеристам. Перед окопами встала стена разрывов. Противник с потерями отошел. Сам комбат то и дело поглядывал вверх: не темнеет ли? Но небо было по-прежнему ясным и чистым, и казалось, не будет конца этому октябрьскому дню, удушливому пороховому дыму, не по сезону жаре. То был самый длинный день в молодой жизни комбата.
     Когда начала сгущаться спасительная темнота, смельчаки поняли, что выстояли. Так прошел первый день на узеньком плацдарме под селом Малый Букрин.
     НОЧЬЮ на плацдарм переправились остальные роты батальона. А утром бой возобновился с новой силой. Танки, в том числе несколько «тигров», и густые цепи пехоты шли на позиции батальона. Противнику удалось прорваться с флангов, и Королев организовал круговую оборону. Рев танковых двигателей, выстрелы их пушек, треск автоматных и пулеметных очередей – все слилось в единый, угнетающий грохот. К тому времени у комбата была раздроблена нога, и он руководил боем лежа. Рана жестоко мучила, но виду он старался не подавать. Переживал, что не сможет довести бой до конца. На какое-то время потерял сознание. Когда очнулся, увидел перед собой испуганное лицо Ляпина. «Никому не говори», – сказал тихо. Королев и значительно поредевший батальон держались до тех пор, пока родная 337-я гвардейская Лубненская Краснознаменная, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Григория Ляскина не форсировала Днепр и всей своей мощью не обрушилась на противника.
     Когда комбата уносили с поля боя, со всех сторон слышались голоса: «Командир, выздоравливай! Возвращайся, мы ждем!»
     О том, что удостоен Золотой Звезды Героя Советского Союза, орденов Ленина и Красного Знамени, а также повышен в звании, Константин Алексеевич узнал в госпитале в Ташкенте. Порадовался не только за себя, но и за Ивана Надточего, тоже удостоенного звания Героя Советского Союза.
     С горечью говорил Константин Алексеевич о потерях: «Спросите любого пехотинца, и он подтвердит, что на каждом участке фронта были свои «долины смерти», усеянные телами наших солдат. Во многом виной было пресловутое «взять любой ценой». А немцы не жалели огня, у них были горы боеприпасов! Одни погибают, падают, другие перешагивают через них и бегут дальше. Говорили, что иначе не победить. Может быть. Но часто бойцы шли в атаку, из-за того что командиры пасовали перед вышестоящим начальством».
     Рассказал о таком случае. Когда захлебнулась очередная атака, и Королев находился в окопе, к нему пробился заместитель командира дивизии. Посыпался отборный мат, угрозы отдать под трибунал и расстрелять. Никакие доводы о том, что батальон потерял больше половины бойцов и командиров, что артиллерия не подавила огневые точки, а бесцельная атака на ровной местности приведет к полной потере батальона, на полковника не действовали. Вперед – и все!
     От штрафбата Королева спас командир полка Устинов. Хорошо зная своего комбата еще с Курской битвы, он решительно послал дивизионное начальство подальше. Николай Иванович, как вспоминает Королев, не относился к грубиянам и бездарям, которых, увы, пришлось встречать в годы войны. «Самодурства на фронте было немало, но Устинов был из тех командиров, кто не посылал солдат на верную гибель, оберегал. Солдаты это знали и уважали его. Кадровый офицер, он доверял офицерам полка и редко вмешивался в решения командиров батальонов и рот».
     Думалось ли на фронте о смерти? «Все невзгоды, гибель товарищей так износили нервную систему, что появилось какое-то безразличие. На войне словно «дубеешь», стынешь душой. И ты уже не ты, а как будто кто-то иной. О том, что будет завтра, почти не думал. Жил минутой, часом, днем, тем, что здесь и сейчас». Немного помолчав, мой собеседник добавил: «Знаете, удивлялся тому, что многие вокруг погибали, а я оставался живым. Поневоле поверишь в судьбу!»
     Судьба даровала Константину Алексеевичу долгую жизнь. В 1944 году, после выздоровления, он поступил в Военную академию имени М.В. Фрунзе. Командовал батальоном в знаменитой гвардейской дивизии имени Панфилова, долго служил в Главном управлении боевой подготовки Сухопутных войск. Службу оставил в 1970 году. Активно работал в Комитете ветеранов войны и главном штабе военно-спортивной игры «Орленок», много лет состоял в редколлегии журнала «Военные знания».
     На снимках: К. КОРОЛЕВ, 1945 год; встреча с сослуживцами в парке им. Горького 9 Мая 1984 года: слева направо - бывший комбат Королева М. Андрющенко, К. Королев и А. Кормильцев.