...Пуля шла ему прямо в сердце. Пробив красноармейскую книжку, она ударилась о металлическую расческу, срикошетила вверх и разорвалась. Вырвав кусок грудной мышцы, осколки, прошив фуфайку, вылетели наружу.
     Он лежал на земле. Моросил дождь. Капли холодными струйками стекали по лицу. Над ним тяжело и низко проплывали грязно-серые облака. Где-то далеко слышались автоматные очереди. Он помнил, как выпрыгнул из скользкого окопа, поднялся в полный рост и повел солдат в атаку по вязкому украинскому чернозему. Ноги с трудом месили ноябрьскую грязь. Впереди, на окраине хутора, была безымянная высота, которую надо было взять. Помнил, как что-то резануло в грудь, и он упал в мягкую, липкую грязь.
     Потом, в санбате, на фуфайке насчитали девять осколочных отверстий. Он же отделался двумя легкими «царапинами». Везение, надо сказать, фантастическое! Уйди пуля на сантиметр в сторону - и все... Смерть заглянула ему в лицо, обдала ледянящим холодом и прошла мимо. Ей с ним было не по пути.
     - Значит, войну переживу, - решил он, глядя на истерзанное обмундирование, валявшееся на земляном полу. Еще он подумал о том, что теперь-то его обязательно переведут из штрафной роты. Здесь, как правило, воевали до первой крови. Его кровь уже пролилась.
     Человек, о котором я рассказываю, не простой судьбы. Много ли в Белоруссии кавалеров американской Серебряной Звезды? Да чтоб и своя была, Золотая, с орденом Ленина?
     Михаил Сидорович Сахненко прошел путь от скромного крестьянского мальчишки до офицера-героя. От рядового солдата до полковника. Его послужной список заканчивается записью: «10.01.1959 - 23.06.1963 - военный комиссар - Ленинский районный комиссариат города Минска - пр. БВО №09 от 10.01.1959 г». После ухода в запас в 1963 году работал. Умер в 1970 году на своем рабочем месте.
     Он жил среди нас. Так же, как и все, ходил на работу, втискиваясь по утрам в утробу набитых людьми троллейбусов, стоял в магазинных очередях с авоськой, гулял по выходным тенистыми аллеями городских парков. Множество людей ежедневно общались с ним, интересуясь здоровьем, делами, результатами последнего хоккейного матча. Но никому (ни-ко-му!) не пришло на ум расспросить его о тех жутких трагических днях, ставших индикатором людской сути. Мы не успели или не захотели сделать это. За него скупо и кратко говорят пожелтевшие вырезки старых фронтовых газет, потрепанные копии листков личного дела, наградные грамоты, фронтовые письма и письма его сестры.
     ...Немые страницы начинают свой рассказ о жизни человека, показавшего, как много он, человек, может вынести. Начинают рассказ во искупление нашей вины, в память о той страшной войне...
     ...Жизнь не баловала маленького Мишку с самого начала. Судьба-злодейка жестоко била мальца, ставшего жертвой то ли чьих-то политических амбиций, то ли простой человеческой зависти. Рано, очень рано закончилось его босоногое детство. Закончилось в одночасье, когда во двор их хаты, в одно солнечное кубанское утро, въехала телега, запряженная чуть живой рыжей клячей. Грубые, незнакомые люди сгрузили в телегу крохи их обильного домашнего скарба, туда же посадили всю Мишкину семью и повезли в далекие колхидские болота. Вся его жизнь превратилась в сплошную борьбу за выживание. И только по ночам он все так же плескался вместе с остальной станичной ребятней в речке, на берегу которой, почти у самого леса, стояла залитая янтарными лучами заходящего солнца старая, доставшаяся еще от деда отцовская мельница. Долгое время служила она людям добром. Из-за нее-то всю их семью и выслали...
     Лето 1941-го застало Михаила в Воронеже. Подходила к окончанию служба в рядах РККА. Мысли его были уже дома. Война же все переиначила по-своему.
     Дороги, дороги. Пылит по ним матушка-пехота. Мимо проплывают разоренные деревни, вонзившиеся в серое небо обгоревшие силуэты печных труб, разрушенные города. Искалеченные руины чьих-то жизней, чьих-то судеб.
     Нелегко досталась Победа нашему солдату. Зимой 1943 года под Харьковом немцы устроили настоящую преисподнюю. «Немец загнал нас в болото. Третьи сутки стоим в ледяной воде. На нас все обледенело. А он все смолит и смолит. Вот тогда я заплакал. Слезы смешались с кровью и снегом. Из окружения вырывались кто как мог. Одежда на нас вся оборвалась. Холод собачий. Увижу, бывало, дохлого немца и ну шарить у него в карманах. Если повезет, находил галету или заплесневелый хлеб. То-то радости. Тем голод и сбивал». Так писал Михаил своей сестре после тех страшных событий.
     ...Он не ждал признаний и наград. Честно, по-крестьянски добротно выполнял свое бойцовское ремесло, награды же сами находили его...
     К званию Героя старшего сержанта Сахненко представляли дважды. Первое представление было отозвано после того, как Михаила отправили в... штрафную роту. Воистину говорят, что пути господни неисповедимы. На войне героизм и сумасбродство разделяет тонкая невидимая грань, по одну сторону которой награды, слава и почет, а по другую - хула, опала и штрафбаты. Не всегда в них попадали за трусость или предательство. Путевкой туда могло послужить и излишнее лихачество.
     Случилось это на Украине. Бои там шли ожесточенные. Немец упирался изо всех сил. Однажды ночью в советские окопы прибежала девчушка.
     - Дяденьки, там мамка раненая лежит да сестренки две маленькие, спасите, Христа ради! - запричитала она, тыкая ручонкой в сторону села, занятого немцами. Слезы горошинами катились по ее чумазому лицу. Посовещавшись, Михаил и еще несколько бойцов отправились за раненой женщиной и детьми. Вынесли их без приключений. На этом бы все и закончилось, если бы не голод.
     - Ой, хлопцы, так у меня же в хате, под печкой, сало с чесноком заховано (спрятано. - Прим. авт.), - сказала спасенная женщина.
     От такого искушения изголодавшиеся бойцы удержаться не смогли. Расспросив, как найти хату, они вернулись в злосчастное село. На обратном пути их засекли немцы. Завязался бой. И хотя никто из спутников Михаила не погиб, командование очень строго наказало его за самоуправство. Хотели еще приписать переход на сторону фашистов, да вовремя одумались.
     Получить же высшую награду помогли ему природная крестьянская смекалка и осторожность. В феврале роте, которой он в ту пору командовал, поставили задачу захватить плацдарм на реке Ингулец и овладеть высотой, по которой проходило железнодорожное полотно.
     Ночь была темная, безлунная. Мела пурга. Ледяной ветер пробирал до костей. Михаил повел роту в наступление. Враг оказался гораздо ближе, чем предполагали. Вспыхнули осветительные ракеты. Резанули пулеметы. Огонь велся в лоб. Зажглась очередная ракета. Высветила мощно укрепленные позиции противника с системой траншей и ходов сообщения. Идти на штурм - самоубийство. Все лягут. Решили начать атаку в 5 часов утра, когда пунктуальные гитлеровцы, по установленному распорядку, завтракают. Ровно в 5.00 за высотой послышался шум. Немцы вылезли из окопов, стуча котелками. А в 5 часов 10 минут, когда, надо полагать, котелки наполнили, раздалась команда: «В атаку! Вперед!» Ошалевшие немцы с набитыми кашей ртами, практически без сопротивления сдали свои позиции. Без потерь рота Сахненко захватила 5 немецких минометов, 200 мин, 5 пулеметов, 13 пленных... и 2 полевые кухни, которые пришлись очень кстати.
     Опешившие от такой наглости немцы предпринимали контратаки одну за другой. Но не тут-то было. Заняв круговую оборону, Михаил и его бойцы лупили по врагу из только что захваченного трофейного оружия. Да и на сытый желудок воевать было сподручней. «Их же салом по ихним мусалам», - как любили говорить на Кубани. Четыре немецкие контратаки захлебнулись, так и не достигнув желаемого результата.
     Эта операция ускорила все наступление наших войск в Николаевской области. 3 июня 1944 года старшему сержанту Сахненко было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. А в ноябре уже младшего лейтенанта Сахненко вызвали в Москву для награждения. В Георгиевском зале Кремля всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин вручил ему Золотую Звезду Героя и орден Ленина.
     Уже никогда не узнать нам ни того, что он ответил на поздравления Калинина, ни того, о чем он думал, гуляя вечером по Красной площади, вглядываясь в тусклый блеск рубиновых звезд кремлевских башен.
     ...В кубанскую станицу Родниковскую, куда в 1943 году из ссылки вернулась семья Сахненко, отцу Михаила, Сидору Фомичу, от командования части, где служил сын, пришло письмо. Листок дрожал в натруженных крестьянских руках. По щеке бежала скупая мужская слеза. Глаза заволокла пелена. Буквы разбегались. Глава семьи, с трудом подавив волнение, откашлялся в кулак. Медленно и чинно прочитал собравшимся в горнице родным и соседям: «В незабываемые дни нашего наступления в первых рядах шел славный гвардеец Михаил Сахненко». Голос старика предательски задрожал. Помолчав немного, он продолжал: «Ваш сын оправдал звание гвардейца, самоотверженно ведет себя на поле боя, не зная страха. Жизни не жалеет для достижения побед. Это он, чудо-богатырь, нанес сокрушительный удар по фашистскому зверю, изгоняет немецко-фашистских захватчиков из пределов нашей Родины». В горнице воцарилась тишина. И только мать, не справившись с чувствами, тихонько всхлипывала в углу. Украдкой она поглядывала на старенькую, привезенную из ссылки икону да неслышно шептала слова незабываемой молитвы...
     ...Оправдал звание гвардейца... Звание солдата... Защитил... Отстоял... Победил. И за это отдал все, что мог. Оставил во фронтовых окопах свое здоровье. Две контузии. Глухота. Немота. Заново учился говорить. И все равно шел и шел на запад...
     ...В Польше довелось ему освобождать Освенцим. «Таких зверств мир еще не знал. Сколько людей сожгли здесь ироды! Счет идет на тысячи! Глядя на детские сандалики сожженных здесь ребятишек, мы плакали», - писал Михаил родным.
     Много выпало на долю солдата, прошедшего пекло той страшной войны. Но об одном дне в послевоенные годы Михаил старался не вспоминать. Никогда и никому он не рассказывал о трагедии, разыгравшейся в живописной венгерской долине.
     ...Шел солдат на запад. В Берлине он встретил пьянящую, победную весну 1945 года. На его сапогах осела пыль европейских дорог, а на груди, отражая лучи майского солнца, горело шесть государственных наград.
     Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, за что именно представитель американского командования вручил ему Серебряную Звезду США. Где именно пересеклись пути русского солдата с бравыми янки? Действовали ли они совместно? Соседствовали ли их позиции в бою? А может, в пылу сражения Михаил спас жизнь неизвестному Джону из далекого Техаса. В удостоверении значится: «за храбрость в бою». Сухие, четкие слова. И все! Кроме «Всем, кто увидит награду - приветствовать!»
     После войны Михаил хотел продолжить военное образование в военной академии. Но в приеме ему, Герою, отказали. Горечь обиды долго жгла его сердце. Но он не озлобился, не замкнулся. Слишком сильна была его любовь к Родине. Слишком крепка была вера в высшую правду.
     ...Я шла по главной аллее Московского кладбища Минска. Рядом со мной шел подполковник запаса... Михаил Сахненко. Михаил Михайлович - сын и преемник Героя. Идем молча. Все слова уже сказаны. Здесь они неуместны. Не знаю, о чем думал Михаил. Я же думала о том, что все меньше остается участников той страшной войны. Мы же порой откладываем на потом вопросы к ним - о том, как они прошли через все это, не задумываясь, что это «потом» может не наступить. И скоро некому будет рассказывать, как они прожили все эти 1418 дней войны. Как спали на ходу, не обращая внимания ни на проливные дожди, ни на грохот орудий. Как примерзали к стенкам окопов. Как орали благим матом, врезаясь в пекло рукопашного боя. Как сумели пройти через все круги ада, сохранив себя, свою душу и разум.
     Где-то рядом, за забором текла шумная и широкая река жизни. Далеко, на кубанской земле, в маленьком Курганинске солнце залило улицу Михаила Сахненко. Бегут, спешат по ней люди. Стучат женские каблучки. Шаркают туфли стариков. Топают детские сандалики. Жизнь продолжается. Недалеко, в средней школе № 4, звенит звонок, возвещая об окончании занятий. Шумной гурьбой бежит ребятня домой. Бежит мимо мемориальной доски, извещающей прохожих, что в этой школе учился наш герой.
     ...Нас же окружал вечный покой, вечное молчание. На могиле Михаила Сидоровича Сахненко установлен памятник из красного гранита. На плите выбиты даты жизни: 1919 - 1970 гг. Я положила букет цветов, как бы извиняясь за то, что пришла к нему слишком поздно. Молчит могильная плита. Молчат деревья. Молчит трава. И даже птицы, прервав пение, присоединились к всеобщей тишине. Здесь нашел свой последний приют Герой Советского Союза.