Среди неисчислимых бед, творимых нацистами во Второй мировой войне, особой дикостью отличались преступления против культуры. В соответствии с приказом фюрера от 17 сентября 1940 года создается «эйнзатцштаб Розенберга», которому было поручено вывозить из зон оккупации произведения искусства, антикварную мебель, рукописи, редкие книги и другие культурные ценности. По расчетам нацистов в искусственно созданной «интеллектуальной пустыне» было значительно легче устанавливать новый порядок.
     На временно оккупированных советских землях погибли произведения древнего зодчества и живописи, многие полотна, произведения декоративного искусства. Исчезли бесследно древние рукописи и книги. Навсегда потеряны для человечества неповторимые произведения искусства и архитектуры в городах Павловск, Царское Село, Петергоф, связанные с целым рядом крупнейших событий в истории России, создаваемые в течение двух столетий. Гитлеровцы сожгли, взорвали, превратили в конюшни и склады 1670 церквей, среди них Успенский собор Киево-Печерской лавры XI века, древние храмы Новгорода, Чернигова, Пскова и многих других городов. Было разрушено и разграблено 427 музеев, в том числе музей Бородино, исторические реликвии которого особенно дороги русскому народу, музеи Суворова, Лермонтова и Тургенева.
     Немцы сполна поглумились над домами-музеями наших великих соотечественников. В Таганроге уничтожили дом Чехова, в Тихвине - Римского-Корсакова, сожгли «Пенаты» Репина, старательно растоптали, раздавили все экспонаты, модели, чертежи и приборы в калужском доме Циолковского. В Клину в доме Чайковского устроили гараж для мотоциклов, а при отступлении все, что связано с композитором, превратили в пепел. Ясную Поляну, где родился, жил и творил Лев Толстой, изгадили, разрушили, потом подожгли. Три года гитлеровцы хозяйничали в Михайловском, разгромив все до последнего пушкинские памятники. А перед уходом сожгли дом любимого всем миром поэта.
     На фоне всех этих чудовищных злодеяний судьба Дома-музея А.П. Чехова в Ялте выглядит весьма загадочно. Два с половиной года Крым находился в оккупации, но дом не тронули, не пропала ни одна книга писателя, не был утрачен ни один экспонат.
     Ялтинский дом («Белая дача») Чехов построил в 1898 году по проекту архитектора Шаповалова. Антон Павлович выбрал не самое престижное место - вдали от моря, на окраине Ялты. Но вид с высокого Алеутского косогора был отменный, дом вышел вполне достойным аристократических привычек - с оригинальной планировкой, из девяти комнат, в три этажа. И, конечно же, его окружал сад. Здесь из-под писательского пера выходили такие шедевры драматургии и прозы, как пьесы «Вишневый сад» и «Три сестры», рассказы «Дама с собачкой», «Архиерей», «Невеста».
     Сюда к не отказывавшему никому Чехову за деньгами на лечение приходили туберкулезные больные, приезжавшие в Ялту со всех концов России. Это место последних лет жизни писателя.
     После его смерти в 1904 году Мария Павловна Чехова навсегда переехала в дом младшего брата. Весной 1921 года чеховский дом объявлен национальным достоянием и становится государственным музеем, а сестра писателя назначена его пожизненной хранительницей. Поставленный на госбюджет, все время пребывающий под строгим присмотром Марии Павловны, к началу войны это был единственный в Ялте хорошо сохранившийся особняк постройки XIX века. Кстати, до сих пор ничего не изменилось в его обстановке.
     После захвата немцами Крыма оккупационный режим на полуострове ничем не отличался от других областей. 15 музеев, четыре картинные галереи, панорама «Оборона Севастополя 1854–1855 годов» были сожжены и разграблены. Исчезло все, что представляло какой-нибудь научный, художественный, исторический интерес.
     Почему уцелел чеховский дом? Долгое время этот факт оставляли в тени. И я счел нужным разобраться в непонятной истории.
     В Ялте директор мемориального Дома-музея Чехова Геннадий Александрович Шалюгин познакомил меня с Ксенией Васильевной Жуковой, старейшей своей работницей.
     - В детстве часто бывала в чеховском доме, - рассказывает Ксения Васильевна, - жили рядом. Сестра писателя Мария Павловна по-соседски обращалась к нам по любым вопросам. В 1941 году я окончила школу, но мать не хотела меня отпускать далеко на учебу в то тревожное время. Мария Павловна, несмотря на свой восьмидесятилетний возраст, продолжала руководить музеем и, зная наши проблемы, неожиданно предложила: «А я ищу экскурсовода; научить Ксюшу очень легко, ведь она была самым частым посетителем». С тех пор я неразлучна с этим домом.
     После того, как Чехова узнала, что музей в связи с войной вывозиться не будет, от предложения городского Совета эвакуироваться она отказалась, заявив, что любая уготованная дому судьба станет и ее судьбой.
     7 ноября сорок первого года немцы заняли Ялту, и мы оказались отрезанными от Большой земли. Стали спешно прятать портреты руководителей партии и правительства. Подлинники Левитана оставили на стенах, чем-то укрыть их опасались - при обыске прокололи бы немецкие штыки. Второпях бросили в печь книгу приказов, о чем впоследствии Мария Павловна очень сожалела.
     Настроение у всех было подавленным. Куда убирать экспонаты и убирать ли их вообще? Как поведут себя оккупанты? Убрать все экспонаты - значит дать немцам удобный повод занять дом Чехова под жилье. Поэтому Мария Павловна оставила все на своих местах. Только в кабинете брата, под стекло витража, где находятся фотографии писателей и актеров, друзей «Белой дачи», добавила открытку с портретом немецкого драматурга Герхарда Гауптмана. Впрочем, Чехов и Гауптман, хотя и были современниками, знали друг друга только заочно.
     Вскоре пришли сотрудники немецкой оккупационной комендатуры. Они осмотрели дом, зашли в кабинет Чехова. Один из них сказал, что за письменным столом будет работать майор Бааке и, указав в сторону спальни, добавил, что там он будет отдыхать.
     Марии Павловне все-таки хватило мужества возразить. «Нет, этого не будет, это музей Чехова, писателя, которого хорошо знают и в Германии». Тут все обратили внимание на фотографию Гауптмана, одобрительно закивали. Воспользовавшись минутным замешательством немцев, хозяйка чеховского дома закрыла кабинет на ключ.
     Командир саперного батальона 124-го полка 72-й пехотной дивизии майор Карл Бааке поселился на наших условиях - в гостиной чеховского дома, а его адъютант лейтенант Виктор Линдеман, батальонный врач капитан Эрнст Байер и несколько солдат - в комнатах первого этажа. Во время пребывания в доме гитлеровцев Мария Павловна предпочла не выходить из своей комнаты. Все переговоры от ее имени вела помощница Елена Янова, давая понять, что она - управляющая частным владением. А на первом этаже старенькая Пелагея Павловна, няня матери Чеховых, держала в строгости непрошеных гостей. И они - вот удивительно - беспрекословно ей подчинялись. В доме не курили, гостей туда не приводили, экспонаты руками не трогали.
     В связи с приходом немцев наш рабочий распорядок почти не изменился, не хватало только посетителей. Иногда читали вслух чеховские произведения. Эти читки сопровождались бесконечными комментариями Марии Павловны. Ее живые рассказы о брате, его творчестве морально очень поддерживали нас.
     Майор Бааке квартировал недолго: через месяц его батальон передислоцировался ближе к Севастополю, где начались ожесточенные бои. Ефрейтору Альфреду Бухеру, оставшемуся с небольшим подразделением саперного батальона в Ялте, было поручено доставлять нашим сотрудникам хлеб и топливо. А на парадной двери постоялец оставил несколько слов на немецком языке. Они сообщали, что дом принадлежит лично ему и никто без его ведома не имеет права занять его.
     Сначала этот поступок нам показался большой наглостью. Но спустя несколько дней, после легко отбитого «штурма» дома немцами, Мария Павловна оценила действие этой «охранной грамоты». Надпись на двери сохранили. И не напрасно. Беда обходила нас стороной, тогда как два с половиной года оккупации все вокруг горело и разграблялось.
     Фронтовики - ялтинцы Анатолий Никаноркин и Михаил Озеров уже в наше время пытались отыскать майора Бааке или хотя бы его сослуживцев. Когда в Москву с официальным визитом приезжал президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер, они обратились к нему с соответствующим письмом. Вскоре личный секретарь президента сообщил, что письмо включили в еженедельную телепередачу, которую смотрят миллионы зрителей, и выразил уверенность, что кто-нибудь из оставшихся в живых сослуживцев майора Бааке, а может, и он сам обязательно отзовется.
     Так и произошло. Через некоторое время одно письмо пришло от бывшего батальонного врача капитана медицинской службы Эрнста Байера, а другое - от того самого ефрейтора Альфреда Бухера. Байер тепло вспоминал короткую остановку в чеховском доме. Ветераны сообщили, что после того, как в Севастополе закончились бои, в августе сорок второго обескровленную 72-ю пехотную дивизию, как и другие части 11-й армии фельдмаршала Манштейна, перебросили под Ленинград и Ржев.
     Впоследствии дивизия попала в Корсунь-Шевченковский котел, где понесла большие потери. Оба тогда были тяжело ранены, их вывезли в тыловой госпиталь, а Карл Бааке, ставший уже командиром полка и подполковником, вместе со своим адъютантом Виктором Линдеманом погибли.
     - Ксения Васильевна, вам, последнему свидетелю подробностей ялтинской оккупации, связанных с чеховским домом, наверное, не раз хотелось как-то публично высказаться? Почему вы так долго молчали?
     - У нас существовало табу на многие материалы, хранившиеся в архиве десятки лет как неопознанные, касающиеся даже самого Чехова - его творческие и родственные отношения с Германией. Настолько Мария Павловна опасалась их политической интерпретации. Что же касается военных лет - этой нестандартной ялтинской истории, то немцы в данном случае не жгли, не убивали и не угоняли в плен, поэтому не вписывались в образ врага. А если учесть, что городом в ту пору правил оккупационный режим, как и везде отмеченный особой жестокостью, то их существование вообще представлялось невозможным. «Других» немцев у нас не было. Доказывать обратное могли позволить себе разве что только сумасшедшие.
     Налицо был беспрецедентный до подозрительности случай, готовый повод для обвинения в «сотрудничестве с оккупантами»... Больше всего мы боялись даже не за себя - опасались бросить малейшую тень на дом великого писателя. И все годы наше молчание было вынужденной платой за то, чтобы этого не случилось.
     ...Ксения Жукова имеет свою точку зрения на происходившие события в доме в годы войны, она последний живой свидетель. В какой-то степени Чехова действительно могла обезоружить немецких вояк своим авторитетом. Но все же лишь в какой-то, ибо кто на этой стороне фронта был для них авторитет?
     С другой стороны, к началу войны Германия уже пятьдесят лет как читала Антона Павловича, еще при жизни он стал там широко популярен - выходили пятитомные собрания сочинений. И можно предположить, что на постой в его дом пришли как раз немецкие офицеры, оказавшиеся достаточно культурными, воспитанными, чтобы осознать значение писателя не только для той страны, которую они пришли завоевывать.
     Можно предположить, но легко ли поверить в подобную «добродетель»?
     Спасала ли «охранная грамота»? Однозначно ответить трудно. Во всяком случае ее автора рано канонизировать в качестве спасителя. И так ли прост был на самом деле этот немецкий майор? А если он в действительности надеялся после победы занять дом или, скажем, сделать его своим частным музеем? В оккупационной комендатуре хранились соответствующие документы: майор Карл Бааке на дом якобы имел «право». То самое «право», по которому Розенберг, Манштейн и им подобные претендовали на другие дворцы еще непобежденной страны.
     Ливадийский, Воронцовский, Ханский, Голицынский дворцы... Это единственное, что не взорвали в Крыму немецкие войска, не посмел этого сделать ни один немецкий солдат даже при отступлении. Да и как можно, ведь они были уже поделены между главными нацистами и генералами вермахта.
     16 июля 1941 г. на закрытом совещании у Гитлера, на котором присутствовали Геринг, Кейтель, Розенберг, в отношении Крыма планировалась полная «германизация», крымские земли были непосредственно включены в состав «Третьего рейха». В этих целях территорию предстояло очистить от всех инородцев. И они ее очищали.
     Приказом Гитлера от 1 сентября 1941 года для управления крымскими землями был создан так называемый генеральный комиссариат «Таврида». На ялтинской гряде решили основать столицу «имперской области Готенланд», а на всем полуострове задумывалась «образцовая немецкая курортная область», где бы отдыхали заслуженные нацисты. В общем, немцы, воевавшие в Крыму, хорошо знали, за что они воюют.
     «...Я успел объездить южный берег. В одном местечке удалось присмотреть милый домик. Полковник обещал похлопотать, чтобы я его получил... Домик весь в цветах. И нам здесь будет весело, проживем здесь, как в раю, до самой смерти», - конкретные планы были даже у рядовых. Так уж случилось, что написавшего письмо немецкого солдата смерть настигла раньше, чем он смог оказаться в райском домике в цветах.
     В Москве я встретился с Владимиром Владимировичем Книппером, двоюродным братом жены племянника Антона Павловича. Писательскому дому, по его мнению, покровительствовала кинозвезда «Третьего рейха» Ольга Чехова.
     Наверное, не все знают, что было две Ольги Чеховы. Немецкую актрису Ольгу Константиновну Чехову принимали за жену Антона Павловича, Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову.
     Ольга Константиновна Чехова (1897–1980) родилась в семье обрусевших немцев. Ее фамилия имеет самое непосредственное отношение к семье нашего гениального соотечественника: во-первых, в связи с тем, что Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, жена писателя, приходилась актрисе теткой по линии отца; во-вторых, будучи ученицей студии Московского художественного театра Станиславского, Ольга Константиновна в 1914 году выходит замуж за племянника Антона Павловича, Михаила (сына старшего брата Александра), ставшего впоследствии известным американским актером.
     В 1921 году Ольга Чехова уезжает в Германию и остается там навсегда. Первый немой фильм с ее участием «Замок Фогелед» положил начало ее блистательной карьере. К середине тридцатых годов она - одна из самых прославленных актрис Германии. С ней почитали за честь быть знакомыми многие главари нацистского рейха, она была вхожа к фюреру, ей приходилось бывать на официальных правительственных приемах.
     Безусловно, это делает очень обоснованной версию Владимира Книппера о причинах спасения писательской обители. Понимая, что у Антона Павловича в Германии имеются такие влиятельные родственники, бесчинствующие в оккупированном Крыму немцы наверняка осознавали, какими могут быть последствия, случись что с его домом. Не мог не считаться с этим и Карл Бааке. Не исключено, что судьба чеховского дома в конечном итоге зависела от стечения всех нам известных обстоятельств, позволивших сохранить в Крыму материальную память о великом русском писателе.