1 ИЮНЯ 1941 ГОДА, получив по окончании Тамбовского артиллерийского оружейно-технического военного училища по два «кубика» в петлицы, в звании военного техника 2 ранга я был направлен для прохождения воинской службы в Киевский Особый военный округ. Там получил назначение в 37-ю легкую танковую дивизию, которой командовал полковник Ф.Г. Аникушкин.
     73-й танковый полк, куда я прибыл 9 июня, дислоцировался в отрогах Карпат, в городе Кременец Львовской области. Командир полка подполковник Михаил Александрович Громагин при представлении ему ввел меня в обстановку:
     - Сейчас дивизия укомплектовывается новыми танками Т-34 и КВ, которые в ближайшее время полностью заменят легкие танки Т-27 (амфибия), БТ-2, БТ-5, БТ-7 и Т-26. Вы назначаетесь начальником артвооружения 2-го танкового батальона.
     Никакого квартирного фонда, командирского общежития в полку, естественно, не было. Единственное содействие, которое оказало мне командование полка в жилищном обустройстве, заключалось в предоставлении нескольких часов, в течение которых я должен был найти угол у местных жителей. Квартирную проблему решил без особого труда, сняв на пару с Арсеном Ивановым, бывшим курсантом моего отделения, комнату в частном доме возле полковой проходной, и тут же приступил к занятиям с танковыми экипажами.
     Всего на вооружении батальона состояло 63 танка. 16 из них, в том числе девять Т-34 и один КВ, - учебные, то есть находившиеся в эксплуатации, остальные - боевые, которые без движения ожидали в парке своего часа. Никто тогда и не предполагал, что начнется война.
     15 июня батальон получил приказ из всех легких танков, подлежащих замене тридцатьчетверками и КВ, извлечь боеприпасы, упаковать их в ящики и сдать на дивизионные склады артвооружения. Экипажи не покладая рук сколачивали ящики, извлекали артснаряды из кассет, закрепленных на днище танков, и укладывали в заготовленную тару, разряжали диски танковых пулеметов и, упаковав патроны в пергаментную бумагу, закладывали в ящики на длительное хранение.
     К вечеру в субботу 21 июня экипажи доложили о выполнении приказа и отправились в баню в предвкушении завтрашнего воскресного отдыха. Приняв доклады, командир батальона отрапортовал о завершении работ полковому начальству. Оно, в свою очередь, – дивизионному. Все облегченно вздохнули с чувством исполненного долга.
     Но больше остальных, наверное, ощущение удовлетворения испытывал я. Ведь это было первое в моей командирской биографии выполненное задание государственного, как я считал, значения. Но знали бы все, начиная с меня, «зеленого» воентехника, и кончая, казалось бы, многоопытными, убеленными сединами командирами, чем обернется наша ретивость при исполнении, теперь об этом прямо можно сказать, необдуманного приказа.
     РАНО УТРОМ, часов в пять, меня разбудил стук в окно и голос батальонного писаря красноармейца Дулкина: «Товарищ начальник! Боевая учебная тревога!»
     Я вскочил, наспех оделся и побежал в сторону танкового парка. По дороге встретил заместителя командира батальона старшего лейтенанта Котлярова, который распорядился: «Бегите в парк и передайте мой приказ, чтобы выводили учебные танки в пункт сбора».
     Через несколько минут все шестнадцать учебных машин были в указанном месте. Сидим, как положено, под танками в вырытых окопах и ждем дальнейших указаний. Вдруг приказ: «Учебные танки вернуть в парк, вывести боевые».
     Только вывели боевые машины - видим: летят, как нам показалось, сотни самолетов с черными крестами, и с них посыпались бомбы прямо в расположение нашего танкового парка, к счастью, успевшего опустеть.
     Последовал новый приказ: «Выстроиться в колонну и двигаться в сторону границы». Немецкие летчики сразу же нас обнаружили и принялись нещадно бомбить. Несколько танков загорелось, появились первые убитые, раненые. Тут-то все мы поняли, что никакая это не «боевая учебная тревога», а самая настоящая война.
     Танки боевого парка, за исключением шести легких, девяти тридцатьчетверок и одного КВ, выходили навстречу противнику без боеприпасов. Вот тут-то я вспомнил комиссара училища бригадного комиссара Малышева, который нас предупреждал: «Учитесь военному делу настоящим образом, овладевайте техникой. Немцы сосредоточили на нашей границе около 170 боевых дивизий, которые могут напасть на нас в любую минуту!» И с присущим молодости максимализмом подумал: почему в Тамбове комиссар знал то, о чем здесь, на границе, не хотели знать? А если знали, то почему проявили такую беспечность? Здравый смысл вроде бы подсказывал: дождись поступления новой техники, тогда и разукомплектовывай старую. К сожалению, прозрение пришло слишком поздно. Но окажись мы в полку, в батальоне прозорливее - что бы это изменило? Приказ-то спущен сверху и все равно был бы выполнен в любом случае. В противном случае - трибунал.
     В бессильной злобе я снял танковый пулемет с турели, лег в кювет и стал стрелять по самолетам. Те, израсходовав бомбовый запас, на бреющем полете стали поливать нас из пулеметов. Хотя я считался в училище отличным стрелком, мне так и не удалось ни зажечь, ни подбить ни один фашистский самолет.
     Тут же мне было приказано получить в автобатальоне пять грузовиков ЗИС-5 и пять «полуторок» ГАЗ, вернуться на склады, загрузить автомашины 45-миллиметровыми бронебойными снарядами, а также запасными (снаряженными патронами) пулеметными дисками, догнать колонну и раздать боеприпасы танкистам.
     Я побежал на артсклады, куда были сданы боеприпасы с легких танков. Там первым делом вооружился: схватил противогаз, новую еще винтовку СВТ с ножевым штыком - и в автомобильный батальон. Десяти автомашин мне не дали, но я рад был и тем шести, что получил. Загрузился, догнал своих и раздал примерно по 15 - 20 артснарядов на экипаж.
     Колонна двигалась медленно. Полк нес потери, еще не вступив в непосредственное соприкосновение с противником. На ночь, имея задачу вести встречный бой с танковой группой СС фон Клейста, дивизия сосредоточилась в большом лесу. А я получил задание вернуться на склады и загрузить автомашины боеприпасами.
     Пока загружался, мой батальон ушел в сторону Львова. Догнал его где-то под Радеховом, раздал боеприпасы и вернулся, чтобы забрать оставшиеся. По дороге несколько раз попадал под бомбежку и пулеметный обстрел фашистскими самолетами, но не потерял ни одной машины.
     Загруженный, нашел своих танкистов уже недалеко от Львова, где они вступили в бой с немцами. Наши танки стояли на пригорке, а впереди река и болото, через которые противник пытался переправиться. Пока танкисты разбирали боеприпасы, я пристроился к дереву и стал стрелять из своей винтовки СВТ по фашистам, которые находились на расстоянии примерно в 700-800 метров.
     Получив боеприпасы, танкисты стали вести более интенсивный огонь из пушек и пулеметов, не давая фашистам возможности переправиться. Вокруг меня свистели пули, я спрятался за танк и продолжал стрелять из-за укрытия.
     Вскоре боеприпасы были разобраны, и я отправился в третью ходку. По пути заехал на станцию Кременец, где стояло несколько вагонов с боеприпасами. Ни начальства на станции, ни часовых у состава я не нашел, и тогда на свой страх и риск (могли бы расстрелять без суда и следствия прямо на месте) сорвал пломбу с одного вагона и загрузил две машины ЗИС-5 бронебойными 76-миллиметровыми снарядами для танков Т-34 и КВ. Остальные - уже на своих складах, ни один из которых, к счастью, не был разбомблен, - бронебойными для 45-мм танковых пушек и 7,62-мм патронами к танковым пулеметам.
     Дивизию я нашел ночью в лесу под городом Соколем. Там в колонне увидел несколько танков и автомашин своего полка. Пройдя в голову колонны, от командиров узнал, что дивизия отходит в сторону Луцка, где займет оборону.
     Целую ночь мы двигались по лесной дороге, не зная обстановки на этом участке фронта. Неизвестность пугала гораздо больше, чем противник в открытом бою.
     С рассветом обстановка прояснилась. Но легче от этого не стало. Немцы настойчиво преследовали нас. И все же танкисты огрызались. Особенно геройски дрались экипажи КВ и Т-34. Бывали случаи, когда, уничтожив несколько немецких танков и пехоту, наши танкисты прорывались в тыл противника и «гуляли» там. Дозаправившись по возвращении у меня боеприпасами, снова уходили в рейд. Так что мы не только драпали.
     За первые две-три недели безвоз-вратно мы не потеряли ни одного танка Т-34 и КВ. Хотя однажды Т-34 командира роты лейтенанта Киселева могли потерять. Бортовую броню этого танка пробило термитным снарядом, на ротном загорелась кожаная куртка, и он вместе с экипажем, испугавшись, что танк загорится и взорвется, бросил его и прибежал в батальон. Зато не потерявшие самообладания командир и экипаж другой тридцатьчетверки на буксире притащили танк Киселева в расположение батальона. Не знаю, что стало потом с лейтенантом Киселевым, но на его машине дальше воевали уже другие танкисты.
     Так продолжалось до июля. А потом стали гореть и тридцатьчетверки. Немцы подтянули 88-мм и 105-мм пушки, а 75-мм пушки укомплектовали подкалиберными и кумулятивными снарядами.
     В нашей 37-й легкой танковой дивизии танков с каждым днем становилось все меньше. Многие из них сожгли немцы, но не меньше было брошено в кюветах и на обочинах с пустыми баками: подожженные немецкими летчиками – топливозаправщики просто не доходили до них. Боеприпасов же пока хватало, потому что танкисты в дополнение к тем снарядам, что получали от нас, артснабженцев, пополняли свои боеукладки, разгружая танки, стоящие на обочинах дорог без движения.
     Так наша дивизия постепенно, «жаля» противника контратаками, отходила к Киеву, который обороняли весь август. К концу месяца силы дивизии иссякли. В контратаках мы потеряли почти все танки. Остались лишь командирские и штабные БТ-7 и Т-26. И те по пальцам одной руки можно было пересчитать.
     Оставляя Киев, через Днепр дивизия переправилась по железнодорожному Каневскому мосту и сосредоточилась под Пирятином для переформирования. Из боевой материальной части соединение имело всего одну танковую роту с двумя танками Т-34 и двенадцатью БТ-7. В 14.00 8 июля эта рота была передана в распоряжение командующего 6-й армией, ведущей оборонительные бои на подступах к Бердичеву. С этого часа наша 37-я дивизия, лишенная боевой техники, фактически перестала существовать как танковое соединение.
     Но мы сохранили Боевое Знамя полка. В то время было не до наград, однако водитель штабного автобуса Шарапин, который сыграл решающую роль в спасении полковой святыни, был представлен к ордену Ленина.
     ПОД ПИРЯТИНОМ, где сосредоточилась многотысячная, хотя и не отличающаяся особой организованностью разрозненная группировка войск, мы, танкисты, поступили в подчинение генерала И. Баграмяна. После оставления Киева, в обороне которого он принимал участие, Иван Христофорович возглавил передовой отряд штабной колонны и благополучно провел его, минуя немецкие заслоны. При переходе по тылам противника к нему присоединялись пробивавшиеся к своим воинские части, отдельные группы и одиночные военнослужащие. В результате Баграмян вывел из окружения до 20 тысяч человек. Он же позже привел нас и в Харьков, где сформировалась 3-я танковая бригада, которую возглавил полковник Н. Новиков.
     Мы получили на тракторном завод
     е новенькие Т-34 и КВ, а также «танки-трактора» - обычные сельскохозяйственные ХТЗ-НАТИ, обитые броней. Погрузились в эшелоны и 3 сентября прибыли на станцию назначения Раздоры, вблизи которой сосредоточились в лесу. Рано утром нас посетили высокие гости - главнокомандующий войсками Юго-Западного направления Маршал Советского Союза С.М. Буденный и член военного совета Н.С. Хрущев. Они, как всем показалось, увиденным остались довольны. Прежде всего нашей вооруженностью. («Танки-трактора» им, видимо, не показали). Семен Михайлович и Никита Сергеевич не ограничились постановкой задач в штабной палатке и довольно долго общались с бойцами и командирами младшего и среднего звена. Запомнился их полуприказ-полупризыв: на Харьков наступает танковая группа СС фон Клейста, перешедшая Днепр в районе Кременчуга, и нам предстоит ее встретить и разбить. «Разбить» было повторено несколько раз.
     На следующее утро мы предприняли контратаку против фон Клейста, но силы были неравны. Последний бой за Харьков мы дали на Холодной горе, а 30 октября противник вынудил нас оставить город. Это была не просто сдача противнику крупного населенного пункта. Тому, что произошло под Харьковом, название одно - трагедия.
     ВСЮ ЗИМУ 1942 года находившаяся на левом берегу Северского Донца 3-я танковая бригада пыталась овладеть расположенными на противоположном берегу городами Славянск и Барвенково. Кручи правого берега были настолько сильно укреплены, что немцы простреливали каждый метр нашего берега.
     Бригада регулярно получала из Нижнего Тагила и Свердловска танки Т-34 и Т-60 целыми ротами вместе с экипажами, которые участвовали в заводской сборке боевых машин. И вся эта прибывающая с Урала масса людей и металла безжалостно перемалывалась в «боях местного значения», из которых бригада не выходила, иными днями теряя до десятка экипажей и машин. Но переправиться через Донец так и не смогла. Горели танки, лилась кровь. Мы, как нам говорили, выполняли вспомогательную задачу, отвлекая на себя силы противника от частей и соединений, наступавших на главном направлении.
     Для меня, начальника артвооружения танкового батальона, «главное направление» состояло в поддержании техники в боевой готовности. Много забот, например, доставляли нам танки Т-60, вооруженные 20-мм пушкой ШВАК. «Ахиллесова пята» этой пушки заключалась в ее непереносимости низких температур. А зима стояла бесснежная, морозы держались около 20 градусов. Мне ничего не оставалось, как всю ночь поочередно снимать с танков пушки, разбирать затворы и смазывать веретенным маслом.
     По мере готовности пушку вместе со стволом и смазанным «веретенкой» затвором устанавливал в башню танка. Проверял работу затвора, и если не заедало и не заклинивало, брался за следующую. Так, за длинную январскую ночь успевал привести в боевое состояние все 15 своих Т-60.
     В марте вместо Т-60 стали получать Т-70 с 45-мм пушкой и клиновым затвором, и боеспособность рот и батальонов стала выше. Отпали и «веретенные» заботы. Я воспрянул духом.
     * * *
     Тогда никто из нас, пока еще безуспешно пытавшихся вгрызться в промороженный берег Донца, не знал, сколько еще дней и ночей оставалось нам идти до Победы. Но то, что мы до нее дойдем, - это сомнению не подлежало. Залогом тому - проверенный боями, кровью и жертвами путь, начало которому положил пробудивший меня от безмятежного сна на рассвете 22 июня 1941 года голос писаря Дулкина: «Боевая учебная тревога!»

     

---

     Фото 1941 и 1995 гг.